Я слушала его, поджав губы и разглядывая край старенького стола, знавшего лучшие зимы. Доски разбухли от влаги, потрескались, но их шкурили, это было заметно по царапинам на поверхности. Отец бы отругал за такую неумелую работу и показал, как должно быть. Интересно, продолжал ли он изготавливать оружие для князя? Отправился ли в столицу или живет с матерью в нашем доме и пропадает все дни в сарайке, снова и снова выстругивая утварь, за которой будут съезжаться со всех Равнин?
– Хочешь напасть первым? – вырвал меня из раздумий вопрос Наяны.
Она обращалась, конечно, не ко мне, а к воеводе. Он качнул головой.
– Нет, хочу сначала понять, где их пристанище. А там, может быть, и на след Торея выйдем.
Он хоть и прислушался к моим словам, все равно продолжал верить, что его друг жив. Порой я завидовала той упорной вере в лучшее, которая жила в сердце Кисея.
– Не пора ли нам решить, что станем делать, если Торея не сыщем?
Варий, как всегда, спрашивал в лоб и, как всегда, ловил осуждающие взгляды дружинников. Лишь Кисей мягко кивнул, соглашаясь.
– На совете и порешим.
С этими словами он поднялся из-за стола, и я встала следом. Теперь все взгляды устремились на меня.
– Радога, – тихо выдала я вместо заготовленной речи.
Мои ладони задрожали, и я поспешила сжать рукава, чтобы спрятать это. Мне было страшно? Кисей нахмурился, но ждал.
– Когда мы бились с Мирославом, он сказал: шиньянцев убивали только шиньянцы. Значит, многие дружинники Пуреза тоже мятежники. Быть может, стоит узнать, что и там происходит? Я могла бы…
– Нет, – отрезал воевода низким голосом.
Я опешила от его резкости и промямлила:
– Но подожди…
– Нет, Ава. Что ты задумала? Заявиться в Радогу и поспрашивать у сородичей, нет ли среди них мятежников? Да тебя сожгут, посчитав кулостямой[20]!
– Так я она и есть! Дай же мне принести пользу, раз уж все на покой не отпускаете!
Быть полезной я не желала, но готова была пропеть что угодно, лишь бы сбежать. У самой меня это не выйдет. Надобны и конь, и какая-никакая еда. Добираться все равно по тропам вдоль лесов и полей, ведь это в Лесах женщина могла свободно отправиться в путь одна, но на Равнинах меня снова и за человека-то считать не будут, а стану много говорить – побьют. Но мне бы только до дома родительского добраться, а там уж придумаю что-нибудь, вымолю себе укромный уголок, в котором пережду поиски. Кисей точно не станет тратить силы, чтобы возвращать меня. Какой от меня ему прок?
– Я видела во сне Торея. – О том, что видела и их смерть, я умолчала. – Здесь, у порога. Вдруг на землях Равнин я найду ответы? Отпусти, прошу.
– Если бы я вверял судьбу нашим снам, уже и не знаю, где бы мы оказались. Оставайся в этом доме и будь в безопасности.
Что же, видимо, Кисей о многом подумал после нашего разговора за домом. И теперь был уверен в двух вещах: в том, что Торей мог сбежать, вернуться в замок и дожидаться их там, а еще в том, что призвать меня и осквернить свои души было ошибкой. И теперь он не знал, куда меня деть, вот и хотел оставить в этом доме, где от меня шарахались или молча презирали. Я была мусором под его ногами. Но сдаваться просто так я не собиралась. И когда Кисей вышел из-за стола, думая, что мы все решили, выдала:
– В ночь, когда сгорела Коновка, я видела моего жениха в Западном лагере.
Тот день, я знала, запомнили все. Ведь тогда Кисей был вне себя от беспомощности и явил нам свой истинный нрав. Торей рассказывал, что воевода был на войне в Иирдании и повидал то, чего никому не рассказывал, да только душой остался там, с погибшими товарищами. А потому с тех пор каждое свое поражение, каждую гибель принимал близко к сердцу и вот тогда становился палачом для своих врагов. Я долго еще вспоминала хруст костей в пальцах мятежников, когда он добывал имена главарей. Все это случилось, потому что Коновка сгорела.
Зачем я это сказала?
Глаза Кисея потемнели.
– Ти… фей? Это его жизнь ты вымаливала у Торея?
Он все помнил. Я кивнула.
– И ты думаешь, он заодно с Мирославом?
Мои ладони задрожали сильнее. Я боялась того Кисея, который мог явиться.
– Я думаю, он наверняка знает что-то и мог бы нам помочь. Раз на Равнинах тоже мятежники и они объединились с валгомскими, наверняка и там неспокойно. Тифей мог гнать их с наших земель и не заметить, как пересек границу. Мог спутать ваш лагерь с их.
Я выдумывала ложь на ходу, отчаянно вспоминая, что говорила чуть раньше. Вранье всегда мне плохо давалось, поэтому проще было говорить правду как есть. За это я частенько получала от отца взбучку, ведь не могла придумать оправдание и всегда выдавала саму себя. Вот и сейчас я, кажется, сболтнула совсем не то, потому что Кисей прогремел:
– Твой жених сжег людей в Коновке?
– Чт… – опешила я. – Нет. Вы же верили, что Равнины ни при чем.
Все смотрели на меня. Я чувствовала себя, как тогда, в зале советов, только на этот раз рядом не было Торея, который придавал мне смелости. Я на сей раз и не была уверена в том, что говорила. Не была уверена ни в чем.
– Как Равнины могут быть непричастны теперь, если ты говоришь, что один из приближенных Пуреза был в лагере в ночь нападения?
Я боялась Кисея и его решений. Все же мне не почудилось тогда: мы не были друзьями, лишь теми, кто верил Торею и защищал его. И вот мы оба подвели друг друга. Мой взгляд уперся в стол.
– Валгомские мятежники объединились с шиньянскими, – в очередной раз повторила я дрогнувшим голосом. – Так сказал Мирослав. Был Тифей тогда в лагере потому, что он один из предателей, или потому, что поступил так по воле Пуреза, мы узнаем, лишь поговорив с ним. Торей верил, что Равнины ни при чем. Он знал о Тифее, знал, но все равно хотел защитить чужие земли. Тифей верен Пурезу всем сердцем, это правда. Но он мог мчать с посланием к Тораю, а пламя в лагере привело его туда. Если я смогу поговорить с ним, я узнаю истину.
– Кисей, – вдруг вступился Варий. Я посмотрела на него. – В словах Авы есть смысл. Коли этот Тифей и впрямь с мятежниками, он может знать, где Торей. А если от всего сердца служит шиньянскому князю, так и помощи попросить сможем. Разве не об этом ты говорил на прошлом военном совете? Что так Торей и велел поступить – объединиться с Равнинами против общей беды.
И впрямь велел. Когда Торей назначил его преемником.
– Предлагаешь ее послом назначить? – подала голос Наяна, скривившись на «ее».
– Предлагаю себя послом назначить, – весело улыбнулся ее брат. – А что? Я весьма неглуп, когда дело важное. Ава мне путь укажет, а я уж выясню, что да как. И кто знает, может быть, вернусь с добрыми вестями.
– Если вернешься.
– Не нагоняй тоску, сестренка, – хлопнул он ее по плечу сильнее, чем нужно. – Вернусь, куда ж я денусь. Но говорить с шиньянцами и впрямь пора, раз и на их землях мятежники. Да и не ты ли твердил, Кисей, что пора положить конец этой немой вражде между княжествами? Тонар погиб, Торей неведомо где, быть может, уже за одним столом с братом и отцом у Кшая. Чего мы ждем? Торей оставил тебе решать судьбу Овтая. Вот и все на этом.
Я молча опустилась на стул. Слова Вария были совсем не к месту. С ним я точно никуда не денусь, не затеряюсь, не сбегу. Разве что ночью, пока он спать будет? Или в толпе в Келазе…
Кисей долго размышлял, и все это время мы молчали, а потом ответил на валгомском. Он обращался ко всем, но не ко мне. Я потеряла его доверие, а может быть, его и вовсе не было. Но после этого разговора планы изменились: теперь я должна была отправиться на Равнины вместе с Варием. Нам предстояло встретиться с Тифеем и выведать у него о мятежниках. То, о чем я врала, теперь следовало претворить в жизнь. Что будет, если Тифей заодно с валгомскими заговорщиками? Кисей приказал Варию убить его или выпытать все, что он знает? А если выяснится, что шиньянский князь послал в ту ночь своих дружинников сжечь Коновку? Будет ли тогда мир между нашими землями?
Мое возвращение к живым не сулило им ничего хорошего.
Больше я ничего не говорила: боялась, что сделаю еще хуже, и со мной на Равнины отправится вся свита. И пока все дружинники во главе с Кисеем выполняли просьбу Атора, я осталась сидеть в избе у печи и гадать, как мне сбежать от Вария. Он знал, где находится Радога, а значит, сможет проехать по деревне и найти родительский дом. Но кто станет говорить с чужаком? Его прогонят! Заколют, спустят собак, но никто не станет отвечать ему. Мне бы только добраться до родной деревни, и я буду под защитой.
«Поедем в Радогу, как только все успокоится». Все же я окажусь в Радоге, как Торей и хотел.
В дом забежала Ируна. С утра она повеселела и теперь улыбалась, напевая что-то себе под нос на валгомском. В ее руках была корзинка, сплетенная из лозы. Поставив ее на пол, Ируна потянулась к сундуку у дальней двери и, покопавшись там, достала платок. Повязав его поверх волос, она развернулась и вздрогнула, потому что увидела меня.
Я вздрогнула в ответ. Мы обе опасались друг друга, и понятно почему. Словно застуканная за чем-то непристойным, Ируна опустила взгляд и поправила повязку на глазу. Я же жалела, что не притворилась спящей.
– Пойдешь со мной на болото? – пролепетала она едва слышно.
Ее обращение ко мне даже удивило. Казалось, после того, как она пережила мою смерть, Ируна будет держаться подальше, а тут заговорила!
– Нужна помощь? – Я кивнула на корзинку.
Девочка закивала, но все еще не поднимала взгляд.
– Батюшка с коленом мучается, я хочу нарвать сабельник и сделать настойку. Но на болото боязно одной.
– Только если засветло успеем. Мы ведь к ночи покинем вас.
Ируна быстро кивнула, ухватила корзинку и бросилась прочь.
Решила, что я не хочу?
– Подожди! – крикнула я и выбежала на заднее крыльцо. Она уже шагала в сторону стаек. Я бегом спустилась и догнала ее.