Нашу свиту сразу приметили. Еще бы, столько коней за раз в Келазе вряд ли видели! Впереди высились хоромы князя, окруженные деревянной оградой. Их было видно в городе отовсюду. Нас провели в большую палату, освещенную пламенниками на стенах и в подставках. Здесь стоял стол с лавками, и больше ничего. Наверное, в этом месте Пурез принимал гостей.
Я поежилась. Не то от холода, не то от волнения, но мое тело дрожало. Я обхватила себя руками, чтобы хоть как-то успокоиться. Кисей тоже тревожился и потому расхаживал по помещению, будто проверял, нет ли где засады. Дагар, как и полагается советнику, держался спокойно. Он уселся на лавку, сложил ладони на стол и ждал. Всем видом он старался показать свой возраст и чин. Торей тоже был спокоен. Он скрестил руки на груди и смотрел на главную дверь в ожидании, когда появится Пурез. И вот этот миг настал.
Сперва в палату вошли двое мужчин с мечами на поясе. Видимо, его охрана. Затем трое мужчин постарше, одетые не как воины, а в широкие длинные кафтаны без поясов. И лишь после них показался Пурез. Как и много зим назад, он был прекрасен. Золотая шапка на его голове блестела в свете пламенников. Он был растрепан – явно не ждал гостей, и уж тем более валгомского княжича.
Пурез улыбнулся нам, но, прежде чем мы поклонились, за его спиной показалась светловолосая голова. Навстречу нам вышел Тонар.
14. В плену твоих желаний
Я узнала его по горделивой осанке и светлым волосам. В том воспоминании, которое я увидела после смерти князя, Тонар был и ребенком, и взрослым, но неизменно заботился о брате и смотрел на него с теплотой. И теперь он так же рассматривал Торея. Но в глазах младшего княжича читалось лишь разочарование. Перед ним стоял не брат, а человек, предавший все, за что они оба так болели душой.
Я коснулась его руки. Мне впервые стало жаль, что я не была связана с ним нитью, не могла разделить с ним телесную дрожь. Быть может, тогда мне стало бы яснее, каково это – видеть живым и здоровым родного человека, которого ты похоронил? Рука Торея была холодной, словно на дворе стояла зима. Он не дрожал, лишь смотрел на брата, пожирая его взглядом, будто не верил, что Тонар и впрямь был в нескольких шагах от него. Я обхватила мизинец Торея двумя своими пальцами. Незаметно, легко, но мне казалось, это единственное, чем я могла ему помочь.
– Какая честь видеть княжича Великих лесов и его свиту в своих палатах, – мелодично произнес Пурез на давигорском. Его ничуть не тревожила эта встреча. Он знал, что она предначертана и вскоре произойдет. Он был единственным в палате, кто не испытывал негодования. Обернувшись к одному из дружинников, он на шиньянском языке велел подготовить еду и покои для гостей, а затем взглянул на меня. Я сразу же опустила взгляд, пряча цвет глаз. Отчего-то в душу закрался страх, что нам может угрожать опасность, а значит, лучше не показывать свое происхождение как можно дольше. Если Пурез прикажет на шиньянском расправиться с нами – я пойму.
– Просим простить нас, великий князь, но дело спешное. В письме, что передано с гонцом, мы изложили суть, – нашелся Дагар.
Он все же послал гонца.
– Я ничего не получал, – улыбаясь, отозвался тот. – Ну да ладно, эта встреча требовалась нам еще несколько зим назад. Говорить будем поутру, а сейчас вас накормят и отправят в покои. – Он взглянул на Торея. – Соболезную кончине вашего батюшки, княжич. До нас дошли вести.
Торей отозвался на его голос и наконец-то оторвал взгляд от брата, повернувшись к князю.
– Благодарю за скорбь.
– И о смерти вашей матушки я сожалею. Вияна была моей драгоценной сестрой, и весть о ее гибели обожгла мое сердце.
На это Торей лишь слегка поклонился, не обронив и слова. Если бы не речи Пуреза, мы стояли бы в полной тишине. Или уже оттаскивали бы младшего княжича от старшего. Но князь Великих равнин не зря славился среди шиньянцев своим умом и великодушием. Понимая, что валгомцы ждут объяснения от своего наследника, он велел всем шиньянцам покинуть палату. Тонар все это время стоял за его спиной и неотрывно смотрел на брата. На лице играла горделивая улыбка. Кем он был доволен: собой или Тореем?
До чего же разнилась их внешность! Если бы не темные глаза Тонара, он вполне бы сошел за шиньянца. Светлые волосы, почти как мои, были опрятно собраны лентой, но несколько прядей выбивались на красивое лицо. Его черты были мягче, чем у Торея, что снова подчеркивало, что шиньянской крови в наследном княжиче было больше. Они были одного роста, но Тонар был худее, жилистее, уже в плечах и груди. Ему бы в палатах речь держать, Торею же – вести за собой войска.
Оставшись с нами наедине, он окинул всех взглядом, заложил руки за спину, как всегда делал Торей перед тем, как войти в зал советов, и поднял подбородок. Он что-то произнес на валгомском, но Торей тут же поправил его:
– Среди нас шиньянка. Говори на давигорском.
Тонар сразу понял, о ком речь, и бросил на меня оценивающий взгляд, а затем вновь посмотрел на остальных:
– Отрадно видеть вас всех в добром здравии, друзья мои.
От его голоса дрогнула душа – до того он был приятен. Низкий, но мягкий. Тон, которым он решил разговаривать с нами, был спокойным, каким говорят, когда занимаются неспешной работой.
– Полагаю, нам есть о чем поговорить.
– Прекрати.
Голос Торея был хриплым, отрывистым. Если бы это было возможно, он превратился бы в хлыст, ударяя каждым словом по телу брата.
– Прекрати говорить так, будто ничего не сотворил. Тебя оплакивал весь Овтай, а ты… все это время был здесь?
Тонар выдохнул и опустил плечи, будто держаться по чину ему уже было не нужно.
– Ты до сих пор не ударил меня, брат. Все же справляешься со своим нравом, это похвально. – Он лучезарно улыбнулся, и в словах не было издевки.
Я отпустила руку Торея на случай, если он сдерживался только по этой причине. В голове мешались разные мысли. Мирослав говорил, что мятежников возглавляет Тонар, но вот он же, перед нами, под крышей Пуреза, и не пленник, а дорогой гость, как видно. Выходит, Пурез поощрял разбои и нападения на Леса? Нет, на шиньянцев ведь тоже нападали. Тогда?.. Нет, тоже не то. Кисей, до этого стоявший позади нас, шагнул навстречу старшему княжичу.
– Ты ведь все продумал наперед, да? Была причина, по которой ты так поступил?
Мне вспомнился наш разговор в предбаннике. Кисей был готов пойти за Тонаром к самому Таншаю, если бы тот велел, и теперь ему хотелось услышать, почему он предал их дружбу. Тонар улыбнулся и ему, но уже иначе: мягче, с пониманием.
– Присядем, и я все расскажу, даю слово.
– Ты… даешь слово? – прогремел Торей. – Ты давал слово хранить Великие леса, а сам примкнул к мятежникам!
Тонар вздохнул и протянул к брату руку, но на полпути отдернул ее, понимая, что сейчас Торея лучше было не трогать.
– Я не стану просить прощения за то, что сделал, ибо делал это намеренно. И не одобрения я жду, но понимания. Выслушай меня и услышь.
– Да с какой радости?
– С такой, что я не просто так просил тебя призвать духа-хранителя, – твердо сказал он. – Ты должен был выжить, и ты здесь, а значит, я не прогадал и жалеть о решениях не стану. Сядь за стол, Торей. Если не как брат, то как валгомец, потому что ты говоришь с князем Великих лесов.
Вот оно. Теперь сомнений не осталось. Тонар все же собирался забрать себе престол. Забрать, чтоб передать мятежникам и объединить земли? Возразить Торею было нечего, и он, стиснув зубы, сел. Вскоре к нему присоединились и остальные. Я сначала не знала, куда себя деть, но решила не привлекать еще больше внимания и села на край скамьи, подле Дагара. Тот такому соседству не обрадовался и повернулся ко мне спиной.
Тонар окинул всех взглядом и хмыкнул:
– До меня дошли слухи, что тебя защищает дух-хранитель. Он виден лишь тебе?
– Да, – не раздумывая отозвался Торей. – Я готов слушать тебя. Говори же.
– Дай хоть посмотреть на тебя не через решетку, – улыбнулся он, и в уголки глаз закрались морщинки. – Ты возмужал, младший брат.
Торей молчал и терпел, не скалился, хотя наверняка у него было много скверных слов. Но он проглатывал их, сжимал кулаки и молчал. А Тонар будто проверял его на стойкость и тоже молчал, склоняя голову то к одному плечу, то к другому, разглядывая брата. Длилось это недолго, но лицо Торея успело налиться краской негодования.
– Что же, сначала, Дагар, – он повернулся к советнику, – благодарю за верность. Представляю, как трудно было удерживать отца от войны с шиньянцами после моей гибели.
Воздух стал еще тяжелее.
Дагар все это знал?
Я взглянула на него. Он по-прежнему был спиной ко мне, но сел боком, когда и Торей, и Кисей перевели на него взгляды. Воевода смотрел удивленно, а княжич – свирепо.
Не зря он не доверял ему.
Дагар склонил голову и гордо произнес:
– Для меня честь служить князю Великих лесов.
Скольких усилий Торею стоило не приложить его о стол, даже представить было нельзя. Тонар милостиво кивнул советнику и снова повернулся к брату:
– Не так я видел нашу встречу, скажу честно. Ты должен был узнать все много позже, когда я изведу угрозу для наших земель. То, что я задумал, требовало от меня отречься от всего, что дорого, ибо оно тут же могло быть обращено против меня. Итак, прошу, выслушай, брат.
Ты видел, каким человеком был наш отец. Ему чуждо милосердие, и от всего мира он спрятался в своих покоях, заглушая тоску по нашей матери выпивкой и наложницами. До того, что наш народ голодает, ему дела не было. Да он уже и не правил княжеством, а лишь доживал свой срок. Я же знал: забота о людях уже давно легла на мои плечи. Но только власть отец уступать не хотел, а посему я не мог сделать что-то поистине важное для валгомцев. Оставалось только слушать, как люди умирали. Впереди был только мрак, и казалось, что так будет всегда. Свет замерцал, когда до нас дошли вести, что и Равнины в бедственном положении. Ты знаешь, Торей, как никто другой знаешь, как я болел за наших людей. А потому в общей беде я увидел и спасение. Если Леса и Равнины станут союзниками, а не равнодушными соседями, то тогда мы сможем выжить. Кто знает, быть может, я сам заложил в головы мятежников думы о едином царстве. Как легко можно не понять человека, если он в отчаянии, верно? А я был в отчаянии. И когда я вышел на след тех, кто мечтал о перевороте, то понял: я либо изведу их сам, изнутри, либо буду смотреть, как они уничтожат дорогой сердцу дом. Тогда я решился: я стану тем, кому они доверятся. Тем, кто пообещает привести их к миру. Но прежде мне был нужен союз. Пурез, в отличие от отца, поддержал меня и предложил помощь, ведь враг у нас был общий. Расчет был до смешного простым: убедить мятежников, что я на их стороне, и помочь мне занять трон Овтая, взамен обещая им объединенный Давигор, а не дружественные княжества. Я позволил взять себя в плен и оказался не где-нибудь, а в самом сердце мятежа – в нашем родном Овтае. Все это время я был слишком близко к дому, в который не мог вернуться. Встретили меня грубой силой и долгое время морили голодом, избивая, будто я повинен в их бедах. Но знаешь, так и есть. Я не смог убедить отца помочь, а значит, часть вины моя. Но в один из вечеров я наконец-то смог убедить их главаря в своем замысле и сам стал главарем, взяв его имя.