– Негоже девицам разгуливать одним на Равнинах, верно?
Этот голос я меньше всего ждала подле себя. Тонар утянул меня назад в тень.
– Брат оставил тебя? Вот негодник!
Он говорил, улыбаясь, и в голосе не было насмешки. Скорее, сокрушался по-доброму. Я не понимала, как говорить с ним. Тонар был прав и неправ по-своему, но мне, темной девке, не понять княжьих дел, а потому и судить я не смела.
– Не оставил, я сама вышла во двор.
Он хмыкнул, будто решал, ругать меня или нет, а затем отпустил мою руку.
– Не пойму: ты с виду шиньянка, но ведешь себя как валгомка. Кто же ты, Ава?
Он еще и мое имя запомнил. Я потупилась, и это вызвало у Тонара тихий смешок.
– Не бойся меня, прошу. – Он положил руку себе на грудь, словно давал клятву верности. – Знаю, ты слышала обо мне много плохого, поэтому…
– Вовсе нет. Я слышала много хорошего. И потому трудно понять, каков ты, будущий князь.
Тонар опешил. Должно быть, удивился доброму слову о себе.
– А ты смела в своих речах. Это похвально. Немудрено, что брат так печется о тебе. Сколько ни выпытывал утром, а он так и не сказал, кем ты ему приходишься.
Он оперся спиной о стену и улыбнулся так по-простому, будто в тени ему не нужно было держать чин. И это простое движение расположило к нему. Он перестал казаться угрозой, да и выглядел дружелюбно. Но однажды я уже ошиблась в человеке. Теперь он сидел в валгомской темнице, проклиная меня.
Но я и в Торее однажды ошиблась, окрестив его врагом.
Я молчала и не знала, что сказать. Тонар посмотрел за мое плечо и прищурился:
– Ты куда-то хотела пойти? Неужели знакомого увидела?
Я покачала головой. Не хватало еще, чтобы он прознал о Тифее.
– Ладно. Скажи, мой брат здоров? Хорошо питается и спит?
А этот вопрос был столь же неожиданным, как и само появление Тонара. Я с удивлением уставилась на него и ждала, что он снова рассмеется, но нет. Он спрашивал всерьез.
– Со здоровьем и едой благополучно. А про сон мне неведомо, мы спим в разных покоях.
– Ох… – смущенно выдал он и оттолкнулся от стены. – Вот как. Так он правду сказал, и ты – его добрый друг?
Да не любовники мы!
Я сдержанно кивнула. Тонар смущенно растер шею, заметно растерявшись.
– Дело в том, что я беспокоюсь о нем. Не нужно рассказывать мне все, но если он нездоров и нуждается в помощи, то я хотел бы знать.
И вот он предстал передо мной тем старшим братом, о котором я слышала, которого видела в воспоминаниях Торея. Он заботился о нем, как умел, и даже теперь, когда сам вырыл между ними такой овраг, не мог перестать. Не мне было мирить их, и не кому-то еще. Если Торей найдет в себе силы, если решит, что готов, он сам примирится с братом. А Тонару оставалось только ждать и надеяться, что его выбор не выжег бесследно братскую любовь в сердце младшего княжича.
– Его душа задета твоим поступком, князь, но телом и духом Торей крепок. – Я улыбнулась ему искренне, как умела, и от моих слов Тонар немного просветлел.
За его спиной, на крыльце, показались знакомые люди, и один из них, заметив нас, заторопился к нам. Тонар только улыбнулся брату и сказал, что просто хотел нас проводить. Торей ему, конечно же, не поверил, но окинул меня взглядом, будто хотел убедиться, что мне не причинили вреда, и промолчал.
Вскоре из Келазя выехали два конных отряда: Дагар и дружинники направились в Овтай, а я, Торей и Кисей – на поиски Тола.
«Раз никто из живых не знает, тогда нужно спросить у мертвых», – твердо заявил Кисей и добавил, что у него даже есть та, кто нам поможет. Так мы отправились к Ируне и Атору – снова. Путь наш лежал через Радогу, и сперва Торей хотел провести нас вдоль реки, подальше от деревни, но я попросила:
– Я хочу посетить свою могилу.
Звучало это странно, но мне так хотелось оказаться там. Будто это помогло бы мне навсегда понять, что та жизнь безвозвратно утеряна, что больше не нужно искать встречи с родителями и надеяться свидеться с Тифеем, не нужно быть прежней Авой – ведь она давно мертва и покоится под землей. Меня накрыли крышкой гроба, и именно в тот миг закончилась моя жизнь и началась другая, на валгомской земле, где дышалось легче. Где даже на привязи я была свободнее, чем в родном доме. Я хотела увидеть свою могилу, и никто из моих спутников не стал противиться.
Когда мы прибыли на кладбище, солнце почти село. Пришлось еще немного подождать, потому что кто-то из местных пришел навестить сородича. Когда же все стихло, я шагнула из-за кустов и быстро пошла вдоль невысоких бугорков, украшенных цветами и лентами или уже давно позабытых всеми и поросших бурьяном. И вот он, мой бугор среди множества других. Земля на нем уже высохла, посерела. Разноцветные ленты выгорели на солнце, но менять их не спешили. А вот цветы были свежими, будто только-только принесенными. Охапка белых ромашек мерцала в сумерках.
В груди давило, и дышать было неприятно, больно. Я опустилась на колени и положила ладонь на могилу. Земля на ней еще сохраняла солнечное тепло и была шершавой. Под этой землей покоилась Ава – девочка из Радоги, названная в честь всех богинь. Она любила напевать песни, когда готовила, и слушать истории о приключениях, воображать себя скачущей по полю брани с мечом и побеждающей врагов. Она была свободной в своих грезах, хотя по-настоящему никогда не знала, каково это – самой решать, что делать со своей жизнью. Ей с детства была уготована судьба, которой она не противилась – не смела. А потому все покорно принимала. Но потом ее не стало. Это не был особенный день, и ее не посещало плохое предчувствие, все случилось неожиданно. Может быть, знай она, что скоро все закончится, подготовилась бы: простилась со всеми, еще раз побывала на любимой речке, насладилась запахом полевых цветов, обняла тех, кто дорог. Но судьба распорядилась иначе. И лишь новая жизнь заставила ее бороться за каждое свое слово. Она обрела голос, который раньше звучал внутри нее так тихо, что она сама едва слышала. И повстречала людей, благодаря которым он стал громче. И как бы ни было тогда больно и горько, все обернулось благом. Так, может, пора отпустить прошлое?
Я загребла землю с могилы и растерла меж пальцев.
– Это здесь?
Голос Торея звучал мягко, и я улыбнулась.
– Да.
Он присел рядом, а Кисей – с другой стороны. Так я оказалась между двумя людьми, из-за которых все никак не могла покинуть этот мир. Из-за которых получила ту, другую жизнь. Я не плакала, не причитала, а только молча смотрела, как ветер трепал ленты на палке у изголовья могилы. Уж не знаю, сколько мы так просидели, но никто меня не торопил, а когда пришла пора, я похлопала еще раз могильную землю и улыбнулась себе на прощание.
Кони ждали нас у реки; оседлав их, мы помчались прочь из Радоги. Тогда я видела ее в последний раз.
16. Журавлиная тропа
Неподалеку от Лесов мы поняли, что все только стало хуже: если раньше повязки, прикрывающие нос и рот, надевали лишь вблизи деревьев, то теперь везде дышалось тяжко. Повязав мокрые тряпки на лица, мы отправились дальше.
Я не слышала названия деревни, где жили Ируна и Атор, но знала: там по-прежнему легко дышалось. Торей удивился, когда мы подъехали к деревне, вокруг которой не было леса, одни пеньки. Но даже здесь воздух был тяжелым и горьким. Проклятье Каргаша пожирало его, пожирало все земли, и если его не остановить, то жизнь в Лесах и на Равнинах угаснет.
Въезжая в деревню, мы накинули на головы капюшоны, но мне это казалось бессмыслицей: чем больше мы скрывались, тем больше выделялись. Но спорить не стала, чего уж. У меня и Кисея волосы такие, что сразу выдадут, а Торей хоть зачастую и выглядит неопрятно, но благородную кровь все равно видно. Народ провожал нас любопытными взглядами, и это заставляло гнать лошадей быстрее. Наконец впереди показался дом Атора, а на крыльце – его хозяин. Как всегда, улыбаясь нам так, будто мы его семья, он прихрамывая спустился со ступеней и что-то произнес на валгомском. А затем попытался опуститься на землю для поклона княжичу, но Торей остановил его.
– Вы наш друг. Друзья не кланяются друг другу, – мягко объяснил он на давигорском. Что-то в нем изменилось с нашей первой встречи или он всегда был добрым в душе? Он помнил, что я снова не знала его язык, а потому всегда говорил на общепринятом, почти перестал огрызаться и даже почти не возражал Тонару. А может, просто устал биться за то, что больше не важно? Я и сама изменилась с его появлением. Мысли и сны об убийствах больше не посещали меня, и от этого на душе стало спокойнее. Будто его присутствие исцеляло меня, убаюкивало все тревоги и дарило покой.
Атор улыбнулся еще шире. На лице появились морщинки у губ и глаз, на лбу. Мне вспомнился рассказ Ируны о той судьбе, что ему досталась. И после всего он нашел в своем сердце доброту, сохранил ее, воспитал дочь в любви и заботе, примирился с ее даром, не бросил где-то. Это и есть та самая безусловная родительская любовь?
– Нам снова нужна помощь Ируны. Где она? – спросил Кисей, но в этот миг из-за угла дома показалась темная голова. Ируна не спешила выходить из своего укрытия и кланяться, в отличие от отца, тоже. Воевода приветственно улыбнулся ей, но, когда шагнул навстречу, она отступила, а затем и вовсе скрылась. Кисей в недоумении посмотрел на нас, словно мы понимали поведение девочки.
– Что случилось? Ей нездоровится?
Атор с сожалением вздохнул, будто извиняясь.
– Ей давеча сон плохой приснился, вот не может теперь страх побороть. Говорит, беду вы на наши головы накликаете. А я говорю, то сон был, не видение. Видений у нее, спящей, не бывает. – Он нежно улыбнулся в сторону дочери. – Возраст такой, уж очень мнительная.
Уж не меня ли она боялась? Немудрено. Я бы тоже держалась подальше от человека, чью смерть прочувствовала на своей шкуре. Торей выдохнул и шагнул за Ируной, но Кисей остановил его.
– Нет. Ты ее напугаешь еще больше.