– Почему напугаю?
– Потому что ты страшный.
Торею даже возразить было нечего. Он не стал противиться и остался на месте, а вот воевода скрылся за домом. Торей повернулся ко мне, будто за утешением, но я только пожала плечами:
– Ты и впрямь пугающий.
Он скорчил рожу, мол, и ты туда же. Вскоре воевода вернулся, махнул нам рукой и снова скрылся за домом.
Атор сказал, что будет ждать нас в избе и пока заварит коренья. От него веяло невероятной добротой, и после всего, что со мной случилось, возвращение в его дом ощущалось как что-то безопасное. Ни огромный замок, ни роскошные хоромы не могли сравниться с тем уютом, который царил в этом ветхом, покосившемся домишке на краю безымянной деревни. От него веяло безмятежностью, и хотелось никуда не спешить, а присесть на крыльцо и отдохнуть.
Трава приятно щекотала ноги у подола юбки. Солнце грело голову и шею, и хотелось подставить лицо под его лучи. Ветер хоть и приносил горечь, а все же приятно ласкал кожу. Я бродила по земле уже много зим, и даже с моего возвращения прошло достаточно времени, но только в этот миг я поняла, как же это здорово – быть живой и ощущать этот мир.
Кисей скрылся в ветхой стайке, завешенной тяжелой тканью. Торей проследовал за ним. Я же остановилась. В груди что-то неприятно кольнуло, будто за занавеской меня ждала беда.
– Ава, ну ты идешь? – раздался раздраженный голос. Я подняла глаза к небу и юркнула в темноту. Ируна сидела за перевернутым ящиком, в светце на нем горела лучина. Рядом с ней стоял Кисей, будто готовый защищать ее от всего этого мира. Торей устроился недалеко от входа, да и места здесь было не так много, так что я задернула занавеску и осталась подле нее.
– Скажи им то, что сказала мне, – мягко произнес воевода, чуть склонившись над ведуньей. Она бросила на него взгляд, будто хотела, чтобы он передумал, но вздохнула и произнесла:
– За камень платить придется. Душой.
Торей дернул бровями. То, что Ируна знала о камне еще до наших расспросов, его явно удивило, но он быстро нашелся:
– И этому душу подавай.
– Он тоже исполняет желания?
Она повернулась на мой голос и быстро покачала головой.
– Тол без Каргаша бесполезен – просто камень. Они как два брата: один беспокойный, другой великодушный. И когда первый натворит дел по миру, второй приходит, чтобы залечить раны. Он, – она посмотрела на Кисея, будто ожидая позволения говорить дальше, и он кивнул, – он в горах ждет. Так вайме говорят. По Журавлиной тропе[24] в небе пройдете и хранителя сыщете. Он вам обо всем поведает, не я.
По Журавлиной тропе?..
И она опустила взгляд на свои ладони, покоившиеся на коленях. Короткий разговор дался ей с трудом, она ведь так мало говорила рядом с нами. Казалось, она ждет, когда мы покинем их дом и оставим ее спокойно жить с отцом.
– В горах, – повторил Торей. – Тех, что подле Иирдании? Это дня три пути, не меньше.
– Значит, нужно спешить, – отозвался Кисей.
Я же наблюдала за Ируной. Что-то в ее поведении мне казалось странным. Она словно знала что-то еще, но боялась сказать.
– Выдвинемся сейчас – успеем дотемна добраться до Алыновки. Нужно дать коням отдых, а там это получится. Дальше придется ночевать под звездами.
– Что ж, – улыбнулся Торей, – совсем как в юности. Тогда отправляемся. Благодарю тебя, Ируна! Твой дар бесценен для Великих лесов.
Она только склонила голову в ответ. Никому из нас никогда не узнать, через что проходило это дитя каждый день в окружении душ и прочего сокрытого от людских глаз. Мне было невероятно жаль ее и хотелось обнять, но кто я такая? Заставила ее свою смерть пережить, да и шарахалась она от меня так, что ясно сразу – побаивалась. Торей кивнул мне, и я толкнула ткань.
– Сударыня, – пропищала Ируна, заставив меня остановиться. Девочка поднялась и ухватилась за одну из своих кос, перебирая пальцами волосы. Она так и не научилась звать меня по имени, и теперь «сударыня» звучало даже привычно.
– Поговорить бы. Одним.
Я быстро переглянулась с остальными и кивнула им: мол, ступайте готовиться. Когда мы остались вдвоем, она шагнула ко мне, и лицо ее было испуганным.
– Батюшка говорит, что мне почудилось, но он не понимает. А я понимаю. Я это увидела, еще когда сударь приехал за ответами.
– Что увидела?
Она жалобно поджала губы.
– Не касайся камня.
Еще одна! Да меня что, прокляли этими давигорскими камнями?
– Мы его еще не нашли, чтобы я коснулась, да и с чего бы…
– Я видела. Ты прикоснулась. И сгорела. Не касайся камня.
Сго… сгорела?
– Душа твоя поломана и потому крови жаждет. Спать ей надобно было сразу после смерти, спать, а не блуждать по миру. И теперь душа устала и будет тянуться к разрушениям. Огнем ты себя накажешь. Не касайся камня.
Я и впрямь ругала себя за то, что не придумала ничего умнее, чем нарушить все предупреждения и прикоснуться к Каргашу, но наказать себя… Неужели Ируна могла заглядывать не в мысли, но в душу?
– А почему я могу его коснуться?
Я уже однажды пренебрегла предупреждением, и теперь Леса горели, а Равнины гнили, но, если бы я могла остановить себя тогда, я бы не остановила. Я хотела спасти Торея – неважно, какой ценой. Ируна посмотрела на вход, но ничего не сказала. И так все было ясно. Я улыбнулась ей и взяла за руки.
– Благодарю тебя. Ты очень добрый человек.
– Сударыня, – слезно пропищала Ируна и покачала головой, – не трогай камень.
Я не могла дать ей слово, ведь то, что должно случиться, произойдет все равно. И как бы нас ни отваживали, как бы мы сами ни бежали, мы всегда приходим туда, где должны были оказаться. Потому что каждый наш шаг, вдох – все неизбежно к тому ведет. И я была доказательством. Меня даже убили, лишь бы не прикоснулась к камню, но волею судьбы я оказалась под одной с ним крышей. Значит, есть что-то сильнее воли богов?
– Все будет так, как нужно. – Я приложила ладонь к ее щеке. – А ты береги себя и отца. Договорились?
Но вместо слов она обняла меня: юркнула под руки и обхватила за талию, прижалась крепко, как крошечный цыпленок, жаждущий тепла. Мне так никогда и не узнать, почему Ируна прониклась ко мне, но в тот миг я чувствовала невероятную нежность к этой девочке.
Атор собрал нам с собой немного еды, и Кисей, как ни пытался, не сумел переспорить его. Мы выдвинулись в путь, и эта семья еще долго махала нам вслед. Вот так неожиданно для самих себя мы нашли пристанище в доме людей, далеких от междоусобиц, желающих просто жить. Я не слышала, чтобы кто-то из них жаловался на свою участь. Нет, они принимали ее без тени сомнения, не бились с судьбой, а покорно шли с ней рядом, не смирились, а приняли и научились с этим жить.
К темноте мы добрались до Алыновки – маленькой деревушки, откуда уже виднелись скалистые горы. Я даже не догадывалась, что такое существует и, кроме той одинокой горы у валгомского моря, есть еще и другие. Небо будто было нанизано на их острые макушки, а если взобраться на самую вершину, казалось, можно дотянуться и стащить звезду – так высоко над землей они были. Должно быть, за этими горами и стояла гордая Иирдания, даже не подозревающая, что творилось от ее имени на соседних землях.
Мы нашли единственный трактир и заночевали там. Кисей в пути предупреждал, что деревня торговая и места может не быть. Тогда придется ночевать на улице куда раньше срока, но что трактир, что деревня были полупустыми. Всех разогнало пламя или расползшиеся слухи о том, что на землях Великих лесов вспыхивают мятежи и смута, но чем меньше людей мы встретим, тем лучше. Однако комната у нас была общей – если бы Торей выкупил две, на нас бы смотрели косо: откуда прибыли такие богачи? А двое мужчин и девушка в одной комнате, кажется, никого не удивили. Выторговав две лавки, Торей решил, что спать на них будет он – поставил между двух ветхих кроватей, что были в комнате. Нас спрашивать не стал, напомнив, что у Кисея еще не зажила рана после стрелы, а я – женщина. И мне бы уже привыкнуть к тому, что у валгомцев другой устой и женщины на их землях не были безмолвными существами, и все же я каждый раз цепенела от подобного обращения. На Равнинах я спала бы на лавках, и это бы даже не обсуждалось – они мужчины, воины, отдыхать должны они, а не я.
Кисей отправился на поиски еды (кажется, в трактире была кухня, и он пошел проверить), а Торей решил убедиться, что лошади в стойле, а не украдены.
Комната была довольно удобной: у противоположных стен стояли две кровати, а между ними – те самые лавки. Над ними – маленькое круглое окно с одной засаленной занавесью. Вот и вся обстановка. Я сложила наши вещи у стены и решила сменить пыльное дорожное платье на простецкое черное. Вся одежда, которую мне выдали в замке перед поездкой на Равнины, была слишком хороша для той, кто подвергла мир такому испытанию, и я нехотя стягивала с себя грязное платье.
Дверь распахнулась, хоть мы и условились стучаться. В комнату ввалился Торей, и несколько мгновений мы смотрели друг на друга, пока я не завопила:
– Ты что творишь!
Я не успела бросить платье на пол, и теперь оно служило мне щитом от глаз Торея. От моих криков он вздрогнул и тут же отвернулся.
– Извини, извини! Я ничего не видел!
– А то как же!
Милостивая Светава, дай провалиться под землю! Позор-то какой, какой позор…
– Я пришел сказать, что нас внизу сейчас покормят, – виновато промямлил он и почесал затылок. Я только закусила губу и тихо простонала от обиды. Щеки разрумянились, тело дрожало.
– Выйди. За. Дверь. И. Дождись. Меня. Там, – процедила я сквозь зубы, прижимая платье еще сильнее. Осторожно, стараясь смотреть куда угодно, только не на меня, Торей бочком добрался до двери, нащупал ее край и выскользнул прочь. Вскоре вышла и я. Мне казалось, Торею тоже будет стыдно, но он улыбался, да так, словно это было забавы ради.