– Братская война между Западным и Восточным царями? – уточнил Торей, чуть наклонившись к кострищу.
Чиндяй кивнул.
Точно разума лишен!
Прозвучала валгомская речь. Торей что-то спросил, но ни я, ни наш новый знакомый не поняли. Чиндяй посмотрел на меня в ожидании, что я поясню, но я лишь пожала плечами.
– А шиньянский язык тебе тоже незнаком? – спросила я на своем, но и его Чиндяй не понял. Но если он знал лишь давигорский, то сколько же ему по-настоящему зим? Быть не может, чтобы он ходил по земле еще в те времена! Выглядел он молодо, хоть вел себя как старик: кряхтел, когда ходил, суетился и охал, когда садился или наклонялся. Кажется, Торей и Кисей тоже понимали, что Чиндяй был необычным человеком, хоть сам он не считал так, судя по тому, что наши вопросы не вызвали у него подозрений. Он лишь спокойно зачерпнул воду из котелка и налил себе в кружку. Должно быть, мы казались ему такими же чудаками, как и он – нам.
– Сколько зим ты здесь сидишь? – не выдержал Торей.
Чиндяй подул на напиток и смачно отхлебнул, громко выдохнул и уставился на Торея.
– Не знаю, я не вел счет. Да и не умею. Хотите сушеных жуков? У меня осталось малость! – Он вскочил с места и снова кинулся к утвари в углу. – Еще не выползли новые, видать, холодами прибило и померли!
– Он что, живет со времен Восточного и Западного царей? – прошептал Кисей, чуть наклонившись вперед. – Быть не может!
– Тогда почему он не знает языков народов? – Я тоже подалась ближе к ним.
– Ни в одном сказании не говорится о человеке, топчущем землю столько зим!
– А ты все их слышал?
Кисей хмыкнул, а Торей подхватил:
– Он может быть всего лишь безумцем, спрятавшимся в горах, а не хранителем Тола.
Я согласно кивнула. Может быть.
– Нет, Ируна еще ни разу не ошиблась. – Кисей покачал головой. – Это он, я уверен. Тропа вывела к нему, как она и говорила!
Мы умолкли, когда услышали радостный голос Чиндяя, извещавшего об остатках сушеных жуков. Он вернулся к нам со свертком из ветхой ткани, плюхнулся на свое место и развернул находку.
– Угощайтесь! – Он протянул нам плоские, сухие жучиные тельца. Какие-то из них еще поблескивали спинами от лучей солнца, уже пробравшихся вглубь пещеры. Но как он ни предлагал, мы отказались. Чиндяй нас не понял и принялся жевать свое лакомство сам. Я поймала взгляд Торея. Он указывал на Чиндяя, намекая, мол, давай разговори его еще раз. Было очевидно, что из нас троих ко мне чудак проникся большим доверием, а вот почему – неясно. Наверное, все же потому, что я вряд ли могла ему навредить, в отличие от двух крепких мужчин, одетых как воины.
– Так ты видел Тол?
– Видал, конечно! – Чиндяй улыбнулся, меж зубов у него застряли частички жуков.
– А где ты его видел?
Чиндяй вдруг резко наклонился ко мне, шумно втянул воздух через нос и схватил меня за правую руку. И Торей, и Кисей тут же сорвались со своих мест.
– Мне не больно, – поспешила я, и они замерли. Я же наблюдала за тем, как Чиндяй разглядывал мою ладонь, словно это была карта.
– Ты касалась Каргаша. – Он поднял на меня огромные глаза цвета травы. – И выжила? Как?
Его голос тоже вдруг изменился: стал ниже, спокойнее, будто перед нами сидел не полоумный, а мудрец. Я не понимала, что он видел на ладони. Отпечаток Журавля? Что-то незримое нашему взору, но видимое ему? Но знала точно: недоговаривать было бы глупо.
– Потому что я не была живой.
И впрямь, будто это была другая жизнь или вовсе сон. И сколько воды утекло с того мига… Узнала бы я себя ту? Поступила бы так же, как тогда? Во мне таилось столько противоречий и злобы на весь мир с тех пор, как я вернулась, а тогда, когда я была ойме, все было… проще? Да, так и было. Я знала, что рано или поздно уйду, а потому решиться на все было легче, но сейчас – сейчас все изменилось.
– Вот душу-то твою потому и надломило, – произнес Чиндяй и сочувственно мне улыбнулся. Он мягко сжал мою ладонь в кулак и положил поверх него свои теплые руки. И от этого, казалось бы, такого простого жеста слезы встали поперек горла. Я сглотнула ком, но взгляд опустить боялась – вдруг заплачу. Чиндяй медленно поднес правую руку к своей голове и легонько постучал по виску:
– И мой разум надломлен. Так камни оставляют печать на тех, кто осмелился их тронуть. Если тебе повезет, Тол просто сожжет тебя.
Я лишь коротко вздохнула и сжала губы, пытаясь сдержать свои чувства. Может быть, он затем и прятался в горах, чтобы никому не навредить?
– Выходит, тебе и тушить пожары. Тол послушается лишь того, из-за кого земли погрузились в смуту.
Я могла все исправить?
«Кто смуту начал, тому и укрощать ее».
– Опасно? – спросил Торей. Он все еще сидел настороже, будто был готов в любой миг спасать меня.
– Опасно.
– Это неважно, – вступилась я. – Я виновата в том, что творится в мире. Мне и исправлять.
– Ты сгоришь, коли коснешься.
«Я видела. Ты прикоснулась. И сгорела».
Так Ируна уже знает, как все для меня закончится? На этот раз она увидела все четко и смогла понять?
Чиндяй достал из-за пазухи маленький мешочек, сшитый из лоскутов ткани. Его пальцы нырнули туда и вынули Тол. Вне сомнений, это был он. В половину моей ладони, с неровными гранями, такими же, как у Журавля. Он был прозрачным, и в самой его середине будто танцевало крошечное пламя. Сначала мне почудилось, что это просто блики солнечного света, но нет, это был огонь – такой же, как на деревьях или в камине в покоях Торея.
– В горы увела меня нужда. Камень я нашел, еще когда давигорскими землями правили два брата. Услыхал я легенду, что тот, кто завладеет камнем, не познает бед. Захотелось мне его. Долго искал, а когда нашел, себя потерял. Стал этот камень мне обузой, бременем, что я несу уже много-много зим. Вот и тронулся умом и бед не знаю! А может, и не потому тронулся… уж и не вспомнить! Но за камнем много кто охотился, вот и сбежал я в горы. Потому и удивился, увидев вас: здесь редко кто бродит. Даже за жуками приходится за две версты идти…
– Почему ты не отдал камень другим?
– Потому что тяжело расставаться с бременем, даже если оно тебя тяготит. Все думаешь и думаешь: «А кто вместо меня понесет-то его?» Вот и не отдал никому. Мое бремя, пусть и тяжкое.
Я понимала, о чем он говорил. То, что давно зрело и в моей груди. Я привела на эти земли хаос, мне и исправлять все. Мое бремя, пусть и тяжкое.
– Тогда одолжишь мне камень, чтобы я потушила огонь? А потом я верну твое бремя тебе назад. Даю слово.
Он сжал мешочек.
– Ты не выживешь. Должно быть.
– Но ты ведь жив.
– Не было еще на свете души, которая двум камням желание загадала. А ты все ж душа, хоть и во плоти. Я камень просто храню от людских желаний, а ты его заставишь гореть и потом сама пеплом обернешься. На то он и зовется Огнем.
– Постой, – вдруг опомнился Торей. – Но ведь ты не единственная. Я тоже касался Журавля. После наводнения я поднял его.
Я нахмурилась.
– Но ты не загадывал желание. Я вижу, на твоих ладонях нет его следов. Тол горит лишь в руках тех, на чье желание отозвался Каргаш. А Каргаш светится только у потомков Пуриша. А! – вдруг вскрикнул он и рухнул передо мной на колени, припав головой к земле. Вот теперь я напугалась и отшатнулась от него, едва не опрокинувшись на спину. И Торей, и Кисей с удивлением на меня взглянули.
– Что? – переспросила я. – Я не потомок Пуриша. Я шиньянка! Ясно?
– Когда Пуриш гулял по земле, был только один народ, – напомнил Кисей, будто я не знала. Чиндяй продолжал что-то бормотать себе под нос, снова и снова касаясь лбом земли.
– Да прекрати ты, – взмолилась я и толкнула его в плечо. Он вмиг остановился и выпрямился как ни в чем не бывало.
Но камень сиял и в руках матери Торея. Выходит, если все так, как говорил Чиндяй, мы родичи? Я посмотрела на Торея и поймала его взволнованный взгляд. Хотелось спросить, из-за чего он беспокоится? Боится, что Тол услышит лишь мою волю? Или что я «обращусь пеплом»? Или что мы могли сделать миру еще хуже?
– Мы это еще обсудим.
– Нечего обсуждать. Равнины гниют заживо из-за меня.
– Из-за меня. Ведь это я в тот миг оказался беспомощным, и ты решила меня спасти.
– И ни разу не пожалела об этом.
– Ава, – взмолился он и поднялся. Когда Торей переживал из-за чего-то, то принимался расхаживать по покоям. Вот и теперь зашагал от стены к стене. Мы молчали. Чиндяю было тяжело, а потому он притянул к себе кружку с водой и отхлебнул из нее. Теперь его занимала каемка по ее бокам: выцарапанный острием контур солнца на деревянной поверхности. Отец тоже вытворял такое со своими изделиями, а мне нравилось наблюдать, как после он обрабатывал дерево, равняя рисунок с поверхностью.
– За что ты себя наказываешь, Ава?
Я подняла взгляд на Торея. Он подбоченился, и, казалось, усталость одолела его в этот самый миг. Быть может, ему надоело справляться с трудностями, уговаривать всех исполнять свой долг, быть может, он устал от всего, что свалилось на его плечи. Но сейчас казалось, что его главной ношей стала я.
Наказываю?
– Всего лишь хочу, чтобы эта повесть скорее обрела конец. Кто-то должен ее закончить.
– И почему это будешь ты?
– У меня же есть засоленная крапива! – выкрикнул Чиндяй и вскочил с места.
Больше мы не говорили о том, кто коснется Тола, но я знала, что разговоров будет еще много. А я словно сбросила ношу с плеч. Вот оно, мое искупление за все: за отцовскую рану, за слезы матери, за огонь в Лесах и гниль на Равнинах! Меня вернули в этот мир, чтобы я нашла Торея, и вот он, стоит живой и здоровый перед нами. И для чего еще мне здесь оставаться? Не валгомка и не шиньянка, я не знала, кем стала. Мои руки были в крови, и билась я за то, что считала важным сама. Но раз это лишь мое бремя, то кто еще бы смог его нести? Я загадаю желание Толу, и будь что будет.