Богомолов знает Москву приблизительно. Да и где ее узнать! Улочки, проулочки, тупички… Но Лесная улица заметная. Только вот почему она Лесная? Тут не только деревьев, травинки-то не видно. Наверное, когда-то это была просто лесная дорога из Москвы в ближнее село. Унылые сундуки каких-то облезлых домов. Это тебе не арбатские и пречистенские гнездышки. Здесь не видно особняков — магазины, лавки, мастерские, доходные дома.
У вокзала улицу сторожит божий храм, а в ее конце другой сторож — Бутырская тюрьма. Ничего не скажешь — надежные стражи веры, царя и отечества.
А вот и «кавказский магазин». Невелик. Да и домик-то невзрачный, разве что по фасаду кафелем немного прихорошился.
Черт совсем уже было собрался войти в магазин, когда его внимание привлек городовой. Конечно, городовой мог оказаться здесь случайно, но кто его знает!
Городовой не спешил уходить. Неторопливо проследовал до угла, потоптался на месте, крякнул и зашагал обратно. Вот он подошел к магазину, заглянул в пыльное, давно не мытое окно витрины. Снова крякнул. И так же нехотя поплыл к противоположному углу.
«Ну и ну, не иначе здесь фараоний насест».
Пока городовой по-воеводски обходил свои владения, Черт проскользнул в магазин. После яркого дневного света торговое помещение и впрямь походило на преисподнюю. Какой-то затхлый, замшелый воздух застыл под нависшими потолками. О кавказских ароматах не может быть и речи. Пахнет сыростью, плесенью и пылью.
На полках две-три головки сыра овечьего, россыпь рожков, бусины грязного кишмиша и одинокий мешок риса. Все эти товары выглядят случайными заплатами на зияющей пустоте.
Хозяина зовут Василием Егорычем — имя русское. Но та троица продавцов, что встретила Черта недовольными взглядами, — явно грузины или мингрелы, во всяком случае, они с Кавказа.
Который же из них хозяин?
Пока Богомолов раздумывал, продавцы, казалось, потеряли к нему всякий интерес. Двое — это приказчики. Они режутся в шашки. А вот третий, постарше, что растянулся на ларе, наверное, и есть хозяин. Хорош! Ни дать ни взять как в Астрахани перс-купец. Заходи в любую лавочку — персяка обязательно сидит себе на ковре, чешет крашеную бороду и глазом не ведет. Бери свой товар, коли охота, сам снимай с гвоздя или с прилавка, плати и не мешай. С места не тронется.
В русском магазине продавцы в шашки не стукают и хозяева на ларях, как сытые коты, не растягиваются.
— Мыло есть?
Тот, что лежит на ларе, приоткрыл один глаз. Потом захлопнул, лениво и как-то нехотя бросил:
— Здесь кавказский магазин. Откуда я возьму тебе мыло?
Потянуло же за язык мыло спросить! Теперь, если произнести пароль, то этот кацо, чего доброго, и не поверит.
Богомолов в нерешительности переступил с ноги на ногу и открыл было рот, но в этот момент хряснула дверь и в магазин ввалился городовой.
Принесла нелегкая. А может, и унюхал что?
Хозяин проворно скатился с ларя.
— Скучаешь, Ерофей Силыч?
— Тоска, кацо!
— Орехи хочешь?
— Опять ты орехи да орехи. Эвон на дворе сыро, погреться бы…
— Нэ держу, дорогой. Подвозу нэт. Дорога нэ ходят. Кавказ уеду…
— Дела! Приказчики у тебя дармоеды. Целый день, вишь, шашками доску гвоздят.
Хозяин делает страшные глаза.
— Расшибу!
Приказчики прыскают в разные стороны. Городаш хрюкает от удовольствия. Потом стирает с лица улыбку. Строго оглядывает Богомолова, берет под козырек и тяжело ступает к двери.
Хозяин вопросительно смотрит на Черта.
Тот вполголоса произносит пароль.
— Господи, уж не принесли ли вы приказа закрыть эту лавочку? Вот бы радость была какая!
Хозяин почти чисто выговаривает русские слова. А еще минуту назад, беседуя с фараоном, он подбирал их с трудом.
Богомолов понимает, что ему не следует надолго задерживаться. Этот чертов городаш испортил всю обедню. Если он обнаружит, что покупатель куда-то запропастился, может и заподозрить.
Хозяин смеется.
— Нет, дорогой. Силыч круглый болван, вон как та головка сыра. Ты не бойся. Он сейчас пошел в трактир на том углу Палихи. Там ему найдут чем погреться.
— Н-да! А в магазине товара не густо… Покупатели заходят?
— Случается. Но мы их отваживаем, говорим, что торгуем не в розницу, а оптом. А потому на полках держим только образцы. Иногда приходится и на Сухаревку отправляться, оптовый заказ выполнять. А денежки тю-тю. На Сухаревке дерут втридорога.
Черту не терпелось заглянуть в типографию. Для того и пришел. Но хозяин медлил с показом. Внизу, в типографии, еще не кончили работать Георгий и Сила, печатники высочайшей квалификации.
— Вдвоем едва помещаются. Третьему некуда. Скоро выйдут, воздух кончается.
Богомолов не сразу понял, что значит — кончается воздух. Но через несколько минут убедился, что хозяин говорит именно о том воздухе, который необходим легким.
Василий Егорович поманил Богомолова пальцем и юркнул в узкую дверцу за прилавком. Там оказалась комната — хозяйские апартаменты. За ширмой на узкой железной кровати лежал человек. На его лице нарост зеленой болотной плесени. Он тяжело и часто дышал. И даже не открыл глаза, когда Богомолов приблизился к нему.
— Вот так и работают. Два-три часа внизу, три-четыре здесь. И каждый день — месяц жизни.
Черту вспомнилась самарская типография. В старом, скрипучем, но уютном домике. Чистая, просторная комната. Много воздуха. И только с освещением все время мучились. А здесь?
Богомолову почему-то расхотелось проводить «инспекторский смотр». В конце концов он ничем помочь не может. Его посещение не прибавит добровольным затворникам ни света, ни воздуха.
И даже неудобно как-то доложить Мирону, что условия работы в этом магазине попросту нечеловеческие, — никакого открытия. Мирон об этом и сам знает. И этот большой и вконец измученный человек, у которого хватает только сил на то, чтобы, задыхаясь, хватать воздух, знает — ничего лучшего пока у партийных техников нет. Значит, надо работать.
Хозяин уловил настроения Черта.
— Нет, нет, вы обязательно спуститесь в «подвал для хранения в прохладном месте товаров кавказского происхождения»…
М-да, «прохладное место»… Богомолов едва заметно кивнул головой в сторону кровати.
— Вы должны познакомиться с секретом входа. На всякий случай, конечно.
Хозяин прошел вперед, откинул крышку подпола. Богомолов увидел обыкновенный подвал. Он был пуст, если не считать нескольких мешков и какой-то бочки. Хозяин спустился в подвал. Черт полез следом. Отодвинув бочку, хозяин указал на темный лаз.
— Это колодец для отвода влаги. Но воды тут нет, позаботились. — Хозяин забрался в колодец и приподнял боковую стенку. Она была так прилажена, что посторонний человек ее не заметил бы.
— Дальше полезайте вы, вдвоем нам не протиснуться.
Хорошо сказать — полезайте. А куда прикажете лезть?
Черт присел на корточки и только тогда разглядел, что этак сажени на полторы ниже края колодца начинается какой-то ход в сторону. Да и ходом эту щель не назовешь, скорее лаз, наподобие тех, что ведут в медвежью берлогу. В общем, пешком не пройдешь, только на животе.
Черт пополз, и стенка за ним сразу же захлопнулась.
Не самое приятное ощущение — словно заживо в могиле. Ни света, ни звука. Хотя свет откуда-то все-таки пробивается. Звериная пещера несколько расширилась, и Богомолов решил уже встать на четвереньки, поднял голову и замер — из полумрака на него смотрели два настороженных глаза.
«Ужели хозяин не предупредил?..» Эта мысль сразу же сменилась другой, беспокойной: а что, если они работают с револьверами в кармане?
Конечно, печатник прав, чужой проник в лаз — значит, наверху все или арестованы, или…
Богомолов инстинктивно, не думая, прохрипел пароль. Человек в пещере не ответил. Может быть, ему этот пароль неизвестен, ведь им пользуется только хозяин магазина.
Да нет…
— Зачем пугаешь людей, кацо? И кто тебя сюда пустил?
Ну конечно же, это Сандро. О нем рассказывал Мирон.
Богомолов наконец выпрямился, уперся макушкой в низкий сводчатый потолок и шумно вздохнул.
— Ты что, хочешь, чтобы свеча совсем погасла? Твои легкие не для этого дворца.
И действительно, огонь свечи стал спадать, шлейф копоти расползался шире.
Богомолов хотел сделать шаг навстречу наборщику, но больно ударился коленом. В этом мигающем полусвете он не рассчитал расстояния.
— Здесь можно только стоять. Здесь нельзя ходить…
Сандро, не двигаясь с места, протянул руку. Богомолов подал свою. В другой руке наборщик держал увесистый гаечный ключ… Да, он мог бы поприветствовать незваного гостя и с другой руки.
Когда глаза несколько попривыкли к полусвету, Черт огляделся.
Земляной склеп. В земляную стену вдавлена наборная касса. Почти всю ширину занимает «американка».
И нечем дышать. Нельзя двигаться, нельзя распрямиться.
Да, это сейчас настоящее, без всяких там переносных смыслов, подполье.
— Давай выйдем. Ты слишком много дышишь. Весь кислород забрал.
Сандро говорил отрывисто, с трудом. Умирающая свеча все же давала достаточно света, чтобы Черт разглядел зеленый овал лица наборщика, его налившиеся кровью глаза навыкате, полуоткрытый рот.
Наверху они долго не могли отдышаться.
Что может быть хуже неизвестности и ожидания? И единственным развлечением за весь день — пятнадцать минут прогулки по кругу тюремного двора. Потом снова ожидание. Снова неизвестность.
А за высокой стеной буйная украинская осень. Разгулявшийся ветер занес откуда-то первые желтые листья. Они кружат над тюремным замком. Они радуются, когда ветер уносит их прочь от этого мрачного места.
Володя остановился, поднял голову к небу, к облакам. Теперь он видит только летящие листья.
Надзиратель грубо подталкивает:
— Стоять не положено…
И снова серый двор, серые стены, серые халаты арестантов.
Здесь, в «Лукьяновке», он услышал удивительную легенду, именно легенду. Иначе и не назовешь побег десяти искровцев в 1902 году. Рассказывают, что в те годы было некоторое послабление тюремного режима. Заключенные ходили друг к другу в гости, их запирали только на ночь. И целый день можно было гулять на дворе, играть в лапту, строить гимнастические пирамиды. Даже танцевать.