— Да зачем? У нас есть.
— Бери-бери. Вы же подвезли нас. Мы бы трое суток, наверное, добирались. Бери. На блокпосту заплатишь за проезд. Но если успеем, то сообщим им по рации про вас, чтоб вообще без заморочек дорогу вам открыли.
— Спасибо. — Варяг кивнул.
— Ближе к стадиону подъезжать не надо. Панику своим танком наведете. Мы тут выйдем, — произнес Аксай. — Имейте в виду, придете в гости, будем рады. В этом районе нас все знают. У любого спросите.
— Был рад знакомству. — Армаген улыбнулся. — Вы уж не серчайте, ежели что не так. И за ту историю с пси-волком.
— Ну, вы, ребята, тоже зла не держите, — кивнул Яхонтов, — особенно ты, Сабзиро. Прости, что я тебя прикладом…
— Да ничего. Я привык уже.
Они сухо, без лишних эмоций попрощались, и сталкеры покинули луноход через аппарель.
— Даже жаль как-то расставаться, — вздохнул Сквернослов. — Хорошие ребята оказались.
Луноход стоял некоторое время, и путешественники провожали взглядами эту колоритную четверку, затем наконец машина тронулась с места.
— Что дальше? — спросил Яхонтов у космонавтов.
— Едем к Киевскому вокзалу. Недалеко уже, — ответил Алексеев.
— А зачем нам туда, может, все-таки объясните?
— Надо, — угрюмо ответил Юрий.
Сталкеры не обманули. Они успели связаться с блокпостом. Подъехав к малому мосту, путешественники обнаружили, что шлагбаум там поднят, и из бойницы выложенного мешками и накрытого бревнами блокпоста луноходу только махнули рукой, давая понять, что они могут ехать без остановки. Луноход продолжил свой путь по мосту, обрамленному дугообразной поддерживающей конструкцией из покрытой ржавчиной стали.
12Метрополитен
Вереницы железнодорожных вагонов и цистерн тянулись слева от лунохода. Унылое зрелище заброшенности и нелепые напоминания о былой жизни. Вагоны, цистерны и локомотивы были утоплены в снегу. Многие из них, судя по сгнившим мешкам с песком и баррикадам из различного мусора, были когда-то превращены в опорные точки для обороны от кого-то. Некоторые такие опорные вагоны были сожжены или взорваны. На иных были видны отметины от выстрелов разного калибра. Ветер гонял среди этого мрачного пейзажа снежную пыль и обрывки бумаг да полиэтилена. Из дыры в крыше опрокинутого грузового вагона глядела взъерошенная голова большой собаки. Она смотрела безумными глазами на странную машину и едва заметно раскачивала головой, отчего длинная тягучая слюна, свисающая с челюсти зверя, колыхалась. Собака запрокинула вдруг голову и завыла. В луноходе этого слышно не было, но в смотровые щели, лотовые окна и перископ это мог увидеть каждый. На звериный зов сбежалось несколько десятков диких собак различных пород и размеров. Они стали подбегать к луноходу и яростно лаять, показывая жуткие плотоядные оскалы. Звери сопровождали путников, изрыгая угрозы в адрес машины, на протяжении примерно трехсот метров, пока вдруг из очередного вагона не ударила яркая и горячая струя огнемета. Восемь псов было сожжено сразу же. Еще пять или шесть, объятые пламенем, бросились в разные стороны. Остальные кинулись к вагону, и их встретила еще одна струя. На крыше показались два человека в теплых поношенных комбинезонах и масках от пожарных дыхательных аппаратов. Они накинули большую сеть на столпившихся у вагона выживших собак. Еще два человека выскочили из тамбура, откуда до этого бил огнемет. Один из них потянул специальные веревки и замкнул эту ловушку для зверей. Другой принялся яростно бить по этой живой дикой массе, попавшей в сети, двухметровым обрезком ржавой тонкой трубы. Грязный снег у вагона быстро окрашивался в алые тона. Люди не обращали никакого внимания на луноход. Машина удалялась от места бойни. Николай успел заметить, что люди стали собирать убитых собак в мешки. Это было несколько странно. Зачем собирать трупы собак? Хотя Васнецов слышал раньше истории от вернувшихся из глубоких рейдов искателей о том, что во многих местах люди едят собачатину. Чему тут удивляться, если люди даже иногда едят и людей?
Машина приближалась к зданию Киевского вокзала. Путешественники не сразу поняли, что с этим зданием не так. То, что оно почти все разрушено, было очевидно, но что-то в виде этих разрушений очень сильно бросалось в глаза своей неуместностью.
— Да это же самолет! — воскликнул Варяг.
Он оказался прав. Огромный пассажирский лайнер упал когда-то, врезавшись прямо в здание вокзала. Теперь над руинами высился гигантский хвост самолета, и всюду валялись его обгоревшие обломки, среди руин виднелись кресла, куски фюзеляжа с дырами иллюминаторов и покореженная турбина.
— Почему он упал? — спросил Вячеслав.
— А кто его знает. Может, сбили. Может, электромагнитным импульсом приборы из строя вывело. — Яхонтов пожал плечами. Он внимательно посмотрел на вертикальное хвостовое перо, на котором еще можно было различить фрагменты какой-то эмблемы. — Авиакомпания, кажется, не наша.
— Да какая теперь разница, — угрюмо пробормотал ведущий машину Андрей.
— Слушайте, мужики. — Яхонтов обратился к космонавтам. — Вечереет уже. Может, расскажете, куда и сколько нам еще ехать?
— На Бородинскую улицу. Тут совсем рядом. Скоро, — как-то странно вздохнул Алексеев.
Васнецов посмотрел в их сторону. Он только сейчас стал понимать, что, с тех пор как их команда оказалась в Москве, эти двое становятся все более и более странными. Раньше они были как-то более общительны. И между собой иногда переговаривались. Но теперь они все больше и больше уходят в себя, причем когда Николай видел их лица, а не затылки, то он отчетливо читал на этих лицах растущее напряжение. Было очевидно, что и пытливый, натренированный в различных рейдах ум Яхонтова тоже уцепился за очевидную метаморфозу в этих людях. Конечно, космонавты были и без того нелюдимыми и малоэмоциональными людьми, чтобы заметить явные перемены в них, но только не тогда, когда они постоянно на виду.
Разрушенное здание Киевского вокзала, как и останки авиалайнера, проплыло справа от лунохода, и теперь слева тянулись величественные руины бывшего торгового комплекса «Европейский». Возле покореженной сетчатой конструкции из металлических трубок из снега торчал огромный стенд для уличной рекламы. Естественно, никакой рекламы на нем уже давно не было, зато красной краской, словно кровью, на стенде красовалась надпись: «ВНИМАНИЕ! СТАНЦИЯ МЕТРО „КИЕВСКАЯ“! ОПАСНО!» Метрах в ста или более от этой надписи, в центре площади, из останков легковых автомобилей и автобусов было выстроено что-то вроде крепости. Крепость соорудили в кольце из погнутых ржавых флагштоков. На покрывающем площадь снегу было множество человеческих следов, однако самих людей нигде, даже у крепости, видно не было. Зато рядом с предупреждающей табличкой лежал обглоданный человеческий труп, вокруг которого копошились крысы.
Оказавшись на Бородинской улице, луноход двинулся к четырем высоткам, плотно примыкающим друг к другу диагоналями и стоящим в одну линию уступом. Во дворе когда-то был сквер и рядом невысокое «П»-образное здание с расположенным перед ним футбольным полем, о чем говорили торчащие из неглубокого в этом районе снега ржавые ворота.
— Они уцелели, Юра! — дрожащим голосом воскликнул Макаров, глядя на четыре дома. — Они еще стоят!
Луноход остановился перед второй высоткой, и космонавты вдруг выскочили из машины.
— Мужики, вы чего! — воскликнул Яхонтов. — Куда?!
Космонавты неуклюже семенили в своих скафандрах к чернеющей пасти лишенного двери подъезда дома.
— Варяг, да у них башню снесло! — крикнул Сквернослов.
— За ними! — скомандовал Яхонтов.
Аппарель откинулась, и путники бросились следом за космонавтами. Николай бежал последним. Он вдруг понял, что произошло с Алексеевым и Макаровым. Он понял, почему они бросились в это здание, забыв обо всем. Это был их дом. Оказавшись в подъезде, он некоторое время ничего не видел, пока глаза не привыкли к полумраку после белого снега. Он слышал только шуршание скафандров наверху и шаги своих товарищей на ступеньках. Васнецов сделал несколько неуверенных шагов, ища ногой ступеньки, пока наконец не стал различать детали в полумраке подъезда. На ступеньках было много пыли и различного мелкого мусора. Он неприятно хрустел под ногами. На втором этаже было светлее из-за выбитого окна. Можно было разглядеть различные надписи на обшарпанных стенах: «Света, я тебя люблю!», «Мариночка! Если ты жива, иди на Каховку к бабуле! Мы там!», «Борзов, ты чмом был, чмом и подохнешь! Я тебя, сука, найду!», «Витя, Кольку убили! Мы уехали в Кубинку к деду. Там его похороним. Ждем тебя. Молимся за тебя!», «Сурен, боеприпасы к твоей шайтан-трубе в подвале Лехиного дома. Место отмечено знаком солнца. Отомсти за нас!», «Дмитрий! Ты был прав, но в одном ошибся. В метро никто не спасся. Артем», «Welcome to HELL!!!»
Отсчитывая ногами ступени, Николай с каким-то благоговением читал эти надписи, нацарапанные острым предметом или написанные красками разных цветов. Короткие фразы, в которых умещались целые судьбы и жизни. Весь трагизм происшедшего много лет назад и призрачная, скупая надежда тех, кто это писал. Или ненависть. Николай бросал мимолетные взгляды и на дверные проемы квартир. У многих двери отсутствовали или были распахнуты и трещали да поскрипывали, раскачиваясь от сквозняка. Васнецов старался не думать о людях, которые тут когда-то жили. Он знал, что эти мысли способны унести далеко от действительности, способны заставить забыть о таящихся вокруг опасностях и погрузить в безграничную боль за утраченную жизнь и безысходное будущее. Он знал об этом, ибо в детстве тайком выходил из своего подвала и часами бродил по заброшенным домам Надеждинска, не столько для того, чтобы найти там что-то стоящее, сколько чтобы ощутить это странное, ни с чем не сравнимое чувство абсолютного одиночества, взирая на брошенные жилища и серое небо в окнах. В детстве такие ощущения будоражили разум, возбуждали фантазию, дарили неописуемую радость от возвращения в родной подвал, к лицам знакомых людей. Но сейчас было все не так. Сейчас было страшно. По-настоящему страшно.