– Вот откроем гроб и посмотрим.
Питер воткнул лопату в землю для короткой передышки. Отёр пот со лба.
– Сколько, говорите, она уже мертва? – спросил он, помолчав.
– Где-то пару месяцев, если верить журналистам.
– Зрелище должно быть потрясающее. Да и запах не хуже.
– Копай давай.
Покачав головой, лунный свет с которой соскальзывал ему на плечи, Питер вновь взялся за черенок.
– Похоже, мы здесь надолго, – усевшись на траве, положив лом на колени, изрёк Эш с мстительным удовольствием – и я, подумав, последовала примеру брата.
В конце концов, копать Питер и правда не мастак, а уставшие ноги нам точно ни к чему. Лучше всегда быть готовой срываться с места и бежать.
Лопата глухо стукнула о твёрдую поверхность, когда куча земли подле надгробия уже возвысилась над нашими головами.
– Думал, это никогда не закончится. – Пока мы с Эшем вскакивали, а Рок отрывалась от графона, Питер устало сгрёб оставшуюся землю в сторону, оголяя деревянную крышку; яму он предусмотрительно копал чуть большую, чем вырытая утром могила, так что теперь спокойно стоял сбоку от гроба. – Давайте лом.
Эш протянул требуемое прежде, чем он договорил.
Отложив лопату на край ямы, Питер вставил лом под крышку. Поднатужился, напряг мышцы на перепачканных землёй руках, и послышавшийся треск возвестил о том, что гроб открылся.
– Отлично. – Стоя рядом со мной, Рок активировала фонарик на графоне, и в могилу забил слепящий белый луч. – Покажи тело.
Питер угрюмо оглянулся на нас с Эшем. Челюсти его сжались так, что на скулах заиграли желваки.
Поддел ломом крышку, откинув её до конца.
Я даже не успела почуять запах, а меня уже затошнило. Питер, закашлявшись, выронил лом, чтобы прижать ладонь к лицу, зажимая рот и нос.
– Боги, что… – рывком отвернувшись, я отступила от могилы на пару шагов: боялась, что от запаха меня точно вывернет, – что с ней сделали?
– Ликорис отрезает своим жертвам губы и язык. Потом душит – руками. Ещё стёсывает ладони и выкалывает глаза. – Роксэйн казалась спокойной. – До последнего, впрочем, додумался не только он.
Меры против баньши… Те часто служили в страже, и их дар помог раскрыть не одно преступление. Но если нет возможности заглянуть жертве в глаза или увидеть линии руки, способности тех, кто служит Владычице Предопределённости, оказываются бесполезны.
К счастью, абсолютной провидице это не помеха.
Какое-то время вязкая тишина стелилась к ногам вместо кладбищенского тумана. Не решаясь обернуться, я смотрела на силуэты деревьев, блики реки и искрящиеся башни далёких домов, пока отвратительный сладкий запашок просачивался в ноздри.
Потом Рок охнула так, будто её ударили под дых.
– Всё в порядке, – выдохнула баньши, когда я рывком обернулась. – Просто… мы не только видим последние мгновения жертвы, а проживаем их вместе с ними. – Тыльной стороной ладони она утёрла подозрительно блестящие щеки. – Прости, Питер. Можешь закрывать.
Тот стоял в могиле, отвернувшись от гроба, прикрыв глаза, и дважды просить его не потребовалось.
– И что там насчёт убийцы? – спросил Эш, пока Питер, захлопнув крышку, выкарабкивался из ямы.
– Ничего. Я не видела его.
– В смысле «не видела»? Ты же…
– Я говорила: мы видим не картинку со стороны. Мы видим и чувствуем то же, что видела и чувствовала жертва. А она умирала слепой. Ей выкололи глаза, когда она была ещё жива.
Устоять на ногах стоило мне немалых усилий: картинка, рождённая воображением, прошила тело дрожью ужаса, боли и отвращения.
– Зря мы поели до того, как сюда идти, – пробормотал Питер, забрасывая могилу землёй. – Сэндвичи-то ни в чём не виноваты.
– Может, ты услышала что-то? – предположил Эш упрямо: брат, как обычно, до последнего отказывался признать поражение. – Почувствовала?
– Боль. Дикую боль. Удушье. Чужие руки на шее. – Роксэйн, опустив голову, убрала графон в сумочку. – Больше ничего.
Закапывалась яма куда быстрее, чем раскапывалась. Пока Питер работал лопатой, мы молчали, и я даже не знала, чем подавлена больше – то ли недавним зрелищем, то ли разочарованием.
Странно. Мне вроде и не особо верилось, что визит на кладбище нам поможет. Но теперь, выяснив, что мы и правда ни на шаг не приблизились к истине, я ещё отчётливее ощутила, как гнетёт меня неизвестность.
Когда гроб снова укрыл толстый слой разровненной земли, прикрытой срезанными побегами плюща и ивы, мы постояли какое-то время, глядя на могилу Алвены Блейк, не дожившей до восемнадцатого дня рождения. Тихо, словно соучастники преступления, направились к выходу, вдыхая прохладный воздух, который больше не отравлял привкус гнили.
– Спасибо, – сказала Рок, когда мы уже подходили к арке, тронув за плечо Питера, шедшего впереди.
– За что? – не оборачиваясь, спросил тот: в одной грязной руке – лом, в другой – лопата, изгвазданные перчатки торчат из кармана джинсов, мокрая футболка липнет к телу, лицо и одежда выпачканы землёй.
– Что не ворчишь. Я заставила тебя потревожить покой мертвеца, а в итоге всё было зря.
– Ты ведь не знала, что это будет зря. – Питер всё-таки оглянулся. Улыбался он через силу, но, кажется, действительно не злился. – Не сахарный, не растаю. Хотя душ принять не отказался бы.
– Здесь неподалёку есть озеро. Я как раз планировал у него заночевать, – неохотно произнёс Эш, щурясь на свет, пока мы гуськом выходили на парковку: после кладбищенского мрака мерцание уличных фонарей казалось нестерпимо ярким. – Сможешь искупаться.
– То, что нужно. Спасибо, малыш.
– Нарываешься, старик. Я ведь могу и переду…
– Эй! Вы, ребятки с лопатой!
…когда вы выходите с кладбища, раскопав могилу, и слышите чей-то возмущённый крик, ничего хорошего ждать не приходится. Вот и пара стражников, направлявшаяся к нам, явно не входила в категорию «хорошего».
Застыв испуганным кроликом, я нашла глазами синюю крышу Французика, прикидывая, успеем ли мы добежать до него прежде, чем нас попытаются остановить – и хорошо если без оружия.
– Спокойно, – бросил Питер. Одарил стражников лучезарной улыбкой. – Чем можем помочь, джентльмены?
Те приблизились: один – немногим старше Питера, другой – лет пятидесяти, седой и поджарый, точно гончий пёс. Подозрительные взгляды буравчиками сверлили наши лица, безразличные фонари бросали оранжевые блики на серебряные значки стражи, приколотые к чёрным кителям.
– Прогулки на кладбище? – вкрадчиво поинтересовался тот, что старше. – Под луной?
– Ох, простите, припозднились немного. Просто там такая травка для газона – залюбуешься, а я всегда мечтал накопать несколько кустов для своего садика. – Питер опустил лопату – железо неприятно скрежетнуло по асфальту; непринуждённо опёрся на черенок, как на трость. – Слушайте, ребят, нам неприятности не нужны. Давайте мы поедем себе тихонько дальше, а вы сделаете вид, что нас не видели, окей?
– Как скажешь, сынок, – добродушно кивнул его собеседник миг спустя. Покровительственно хлопнул Питера по плечу. – Езжай. Только не разгуливай в таком виде по городу, а то мы-то всё понимаем, но выглядишь ты подозрительно.
…лишь сейчас я поняла: за время речи Питера всю враждебность в их лицах растворила осоловелая растерянность. Будто за несколько секунд они опьянели без всякого алкоголя.
– Не буду, – пообещал Питер, и стражники отвернулись, напоследок одарив нас равнодушными взглядами. – Я же говорил, что пригожусь, – добавил он тихо, пока служители закона степенно шли к аллее. – Пара секунд, и любой человек возлюбит меня больше, чем самого себя.
Я осознала, что невольно приоткрыла губы – не то от изумления, не то от восхищения, не то от всего разом. Покосилась на Рок, в лице которой стыли те же эмоции, и Эша, недоверчиво глядящего в удаляющиеся чёрные спины.
Странная всё же штука – дар эмпата. Эмоции эмоциями, но мозги у людей, казалось бы, должны работать. Или сильные чувства могут настолько затмевать разум?..
Будто ощутив наше пристальное внимание, стражники замерли под одним из фонарей. Обернулись – со странной, пугающей синхронностью.
Ноги, уже готовившиеся продолжать путь к мобилю, вмиг оледенели, будто примёрзнув к асфальту подошвами кед.
– Питер, – тоненько проговорила я, – кажется, твои чары возымели побочный эффект…
Фонарь впереди мигнул – и тьма, на секунду воцарившаяся под ним, поглотила фигуры стражников, чтобы ещё секундой позже выплюнуть их в трёх шагах от меня: сверлящими моё лицо чёрными, как бездна, глазами без белков.
– Давно я не была в океанариуме, – признаётся девушка, когда город остаётся позади и они с сидом замирают у стены зелёных буков. – Рыбы-клоуны – всё-таки прелесть. Сама рада, что сходила.
– Удивительное место, – соглашается Коул. – Словно морские воды расступились, позволив пройти под ними.
– Люблю воду. Мне кажется, будь мне подвластна та истинная магия, о которой ты говорил… Она же связана со стихиями, так? – Покачиваясь с мысков на пятки, девушка смотрит на бледные звёзды, заглушённые городским заревом, перемигивающиеся с сигнальными огнями на крышах небоскрёбов. – Думаю, охотнее всего мне бы подчинялась вода.
Наступающая ночь аметистовым куполом накрывает город, лес и тропинку, пролегающую по лугу, протоптанную средь отцветающей таволги. Темнота подводит черту под очередным днём, что смертная и гость из Дивной Страны провели вместе; теперь девушка, как всю минувшую неделю, провожает сида до леса, где завтра они встретятся вновь, и ещё успеет домой к позднему ужину, от которого её отделяют десять минут до метро и три станции в сторону центра.
Прощания их с каждым днём всё длиннее – совсем как ночи, раз за разом кладущие конец их прогулкам.
– Я обещал показать вам, что такое истинная магия, – говорит Коул. – Время пришло.
В девичьем лице вспыхивает радость – от того, что очередное расставание ненадолго отсрочится, и того, что её желание наконец исполнится. Тут же сменяется настороженностью, когда она смотрит во мрак, ждущий их под лесными сводами.