– В смысле? Если это приведёт к Ликорису…
– Я не уверена, что мы вообще должны идти по следу Ликориса. Как твой сид может быть связан с ним? Вдруг Питер прав, и Ликорис не имеет к тебе никакого отношения? А после этой стычки со стражниками… Я только теперь поняла, что это не игрушки. Нас правда могут убить. – Роксэйн закрыла сумочку, и магнитная застёжка щёлкнула так резко, что почти заставила меня вздрогнуть. – Если твоя мать знала, что происходит… наверное, она не зря советовала просто бежать. И сид вместе с ней. Может, ваш дом в Фарге чем-то защищён от фоморов и других порождений Охоты?
– И что, мы теперь всю жизнь должны будем просидеть в этом доме?
– Когда у тебя есть безопасная база, вести расследование куда проще.
Я опустила глаза, разглядывая траву, осыпавшую мои кеды вечерней росой.
Может, она и права. В конце концов, мне и самой страстно хотелось просто сделать так, как говорит мама. Так, как я делала всю свою жизнь.
Следовать чужому плану всегда проще.
– Интересно, где этого сида носит? – произнесла баньши досадливо. – Обычно ведь объявлялся, когда тебе грозила опасность.
Я лишь дёрнула плечом вместо ответа. Потому что я старалась об этом не думать, но не могла не понимать: его отсутствие лишало меня последней надежды на то, что мои проблемы может решить кто-то кроме меня. Похоже, с этой минуты я должна была полагаться только на себя, и не сказать, чтобы это мне нравилось.
Одно дело – бежать от непонятной твари, зная, что таинственный хранитель всегда придёт на помощь, если тебя догонят. Совсем другое – сражаться с непонятной тварью, когда за спиной – союзники и брат, а между ней и тобой – никого.
– В этот раз без него справились, справимся и в другой. – Я оглянулась на палатку, синие стенки которой светились изнутри: видимо, Эш уже собирался спать. Наконец посмотрела в сторону озера: Питер сидел на корточках у воды прямо напротив нас, застирывая футболку. – И, к слову, я как раз собиралась разжиться оружием.
Оставив Роксэйн докуривать, я заглянула в сетчатое окошко на матерчатой двери палатки. Убедившись, что брат лежит на спальнике, листая что-то на экране графона, достала из бардачка Французика бумажный пакет, в котором остались игральные кости.
– Водичка что надо, – когда я подошла к нему, доложил Питер, выжимая футболку. Он сидел в одних джинсах, раскинув мокрые кудри по плечам, и я подумала, что наш спутник вполне мог бы сниматься в кино, демонстративно сверкая рельефным торсом; во всяком случае, на такого Аквамена я посмотрела бы с большей охотой, чем на бугая Момоа. – Искупаться не желаешь?
– Нет, спасибо. Но рада, что ты хорошо поплавал.
– Лучше скажи «помылся». Кажется, ты обещала её высушить?
Мыском кеда я очертила на песке края защитного контура: мошкара вновь торопилась слететься на колдовской огонёк. Сев рядом, отложила пакет и взяла футболку в руки, чтобы пропеть заклинание; на финальном «тэйем!» волна горячего пара поднялась к лицу, оставляя ткань у меня пальцах абсолютно сухой.
– Прикрой срам, – велела я, возвращая футболку владельцу, который в ответ горестно вздохнул:
– А я-то надеялся, что под ней не такой уж и срам…
– Льстите себе, мистер Джекевэй, – пока Питер одевался, не моргнув глазом соврала я, следя, как расправляются на его груди нарисованные лица. – Рада, что футболка не пострадала. Слишком люблю Queen.
– А что, можно не любить Queen?
– Есть уникумы.
– Хочешь сказать, на этой грёбаной планете отыщется хоть один человек, способный устоять перед группой, где у барабанщика в роду тилвиты, а у вокалиста – гандхарвы?[15]
Притворный ужас, расширивший его глаза, отразился на моих губах ещё одной непрошеной улыбкой.
– Лично у меня к чарам фейри иммунитет, если ты забыл, так что я их полюбила не за это. Как и ты, судя по твоей родословной. Но на нашем курсе я была единственным динозавром, который обожает рок времён наших мам… во всяком случае, пока не вышла «Богемская рапсодия».
– Может, твои однокурсники ещё и Стинга с Боуи не жаловали?
– Ну, когда я приходила на пары в футболках с Боуи, девочки признавали, что он красавчик.
– Так Боуи вылитый дин ши – в отца. Ещё бы не признавали. – Питер посмотрел на тёмную гладь озера: она блестела перед нами глянцевым отрезом звёздного неба, каким-то чудом расстелившимся на земле. – Начинаю верить, что малыш утром сказал правду.
– Ты о чём?
– Если ты и можешь быть «неопытной», то исключительно из-за высоких музыкальных стандартов, которые не находили понимания у зумеров, обделённых хорошим вкусом. А то красивая, смелая, талантливая девчонка, и вдруг – неопытная?.. До сего момента категорически не верилось. – Он глядел на воду, не на меня, но я всё равно видела лукавые искры, пляшущие в его глазах отражением моего фонаря. – Это не комплименты, а констатация фактов.
Не комплименты, конечно. Ни разу.
– У женщин нашей семьи с отношениями вообще не особо складывается, – произнесла я – неожиданно даже для самой себя. – Мама как-то пошутила, что пора вводить в обиход поговорку «Везёт в любви, как леди рода Форбиден». Отлично подойдёт старым девам, пережившим в юности травматичный опыт и решившим, что лучше с этим дерьмом не связываться.
– Форбиден? – Это заставило Питера повернуть голову, и только после этого я вспомнила, что прежде не называла ему свою фамилию. – Так вы из тех самых…
– Да, – устало подтвердила я, не дожидаясь окончания вопроса, который за последние годы я слышала столько раз, что сбилась со счёта. – Из тех самых Форбиденов, про которых «Кодекс Форбидена».
Питер присвистнул.
– Забавно. – Он помолчал. – Я-то всё думал улучить момент и спросить, не водилось ли у вас в роду Инквизиторов. А то каждый раз, как малыш на меня смотрит, терзаюсь ощущением, что мне готовятся вынести смертный приговор.
– Просто Эш с шести лет решил, что пойдёт по стопам нашего славного предка. Будет охотиться на колдунов-отступников, расследовать магические преступления, все дела. Учитывая, что Гэбриэл Форбиден чуть не стал Великим Инквизитором, у моего брата большие планы, как ты понимаешь.
– Заметно, – серьёзно кивнул Питер. – Так вы, стало быть, аристократы?
– Да. Только прадед… настоящий наш прадед, внук Гэбриэла Форбидена… просто самого Гэбриэла мы обычно тоже зовём прадедом, чтобы не выговаривать все эти «прапрапра»… В общем, наш прадед спустил фамильное состояние в рулетку, а родовое имение после его смерти перекупило государство. Поскольку дед в любом случае не мог его содержать, он счёл это выгодной сделкой.
– Но титул проиграть нельзя. И, выходит, ты всё равно леди Форбиден.
– Леди Форбиден – моя мать, а я – леди Элайза Форбиден. В моём случае это титул учтивости, так что с именем, и никак иначе. Зато Эш официально – лорд Форбиден, граф Кэрноу.
Питер склонил голову, осмысливая информацию. Но особого трепета в его взгляде я не заметила, и это меня порадовало.
Инквизитор Гэбриэл Форбиден был выходцем из среднего сословия, вследствие запутанной и жуткой истории получившим титул одного из тех, кого он отправил на справедливый суд. Видимо, его потомкам вместе с кровью передавалось несколько пренебрежительное отношение к пиетету перед аристократией – и к тому, что сословной разнице в нашей стране по-прежнему придавали, на мой взгляд, незаслуженно большое значение. Так что мы с Эшем по возможности не афишировали свою фамилию и раздражались, когда в голосах людей, услышавших наш титул, пробивалось подобострастное придыхание. Тем более титул этот, учитывая спущенное состояние и проданный майорат, был чисто номинальным.
Мы с Эшем когда-то сошлись на том, что Гэбриэл Форбиден только обрадовался бы, взглянув на своих потомков – не бедствующих, но и не пирующих в особняках, восстановивших статус-кво. Он был не из тех людей, которым приносили счастье кровавые деньги.
– Значит, я имею абсолютно законные основания величать себя рыцарем прекрасной дамы, – заключил Питер. – Так что там с фамильным невезением?
– Невезение и есть, – невесело улыбнулась я. – Этим всё сказано.
На самом деле я не была такой уж «неопытной». Первое признание я выслушала в тринадцать от одноклассника, незадолго до того, как наша семья переехала в Мойлейц (потому-то переезд и стал для меня трагедией). Мы поклялись друг другу в вечной любви, пообещали переписываться и встречаться на каникулах, но обещаний не сдержали, и расстояние убило наш едва завязавшийся псевдороман за пару месяцев. В Мойлейце за мной увивались парни; я пробовала встречаться то с одним, то с другим, но меня не покидало ощущение, что рядом со мной не тот, кто должен быть. Долго ни одни мои отношения не продлились, и дальше нескольких свиданий да неловких поцелуев не заходили. Мама тоже осложняла дело: каждого моего ухажёра она принимала в штыки, и встречаться нам чаще всего приходилось тайком.
Мама вообще сильно изменилась после переезда в Мойлейц. Если прежде меня не особо контролировали, то теперь находились сотни причин, по которым я не могла пойти погулять с одноклассниками. А я редко спорила, так как по природе своей была покладистым ребёнком, и всё бунтарство подросткового периода прошло мимо меня…
– Да ладно. Романтичным отношениям вашего прадеда и вашей прабабки целый сезон сериала посвятили. Я лично встречал десяток девочек, у которых Гэбриэл Форбиден – любимый герой: в конце концов, Джуд Лоу кого попало играть не будет. Так что ваша прабабка, можно сказать, сорвала куш.
– Да, но прежде наша прабабка вышла замуж за другого и чуть не отдала ему своё сердце вырванным из груди. А их с Гэбриэлом дочь, Эстелла… Впрочем, четвёртый сезон сериала будет про неё, и, чтобы не спойлерить, скажу только, что там не менее весёлая история. А моя мать родила детей от сида, который бросил её. – Я обняла руками колени, глядя, как тихие, почти незаметные волны подкрадываются к моим кедам. – После этого я немного побаиваюсь, что будет, когда угораздит влюбиться меня. Всерьёз, во всяком случае. И если твоя «констатация фактов» свидетельствует о том, что ты вздумал за мной приударить, учти, что ничем хорошим это, скорее всего, не кончится.