– Ладно, – торопливо произнесла я, когда от картинок, рисующихся в воображении, меня начало мутить. – Я поняла, ты умеешь говорить на психологическом.
Я поняла не всё из того, что услышала. Но уяснила одно: Грег Труэ – тихий программист, любитель рыбалки и всеми уважаемый отчим девочки-подростка – под описание вполне подходит. Если никто из знакомых не заподозрил в нём насильника, скорее всего, у девушек, которых он вылавливал на улицах Динэ, тоже не возникало желания от него бежать.
И ещё одно: я подозревала, что Ликорис – больной ублюдок, но не настолько.
– Я рад. – Питер блеснул глазами, и я не отличила, была то издевка или действительно радость. – Если всё ещё не убеждена в моём профессионализме, могу изложить то, что заинтересует тебя даже больше.
– Что же?
– Кое-какие выводы о характере леди Элайзы Форбиден.
В его взгляде скользнуло то, что вынудило меня опустить глаза. И крепче сжать чашку, ощущая под пальцами тёплую гладкость нагретой керамики.
– Попробуй.
– Ты хочешь быть сильной. Ты не показываешь того, что чувствуешь, потому что боишься расстроить Эша. Ты прекрасно держишься и отлично убеждаешь саму себя в том, что с тобой всё хорошо. Но за этой маской скрывается одинокая девочка, которая не позволяет себе плакать, потому что боится подвести брата и мать. Боится открыться посторонним и стать уязвимой. Самоотверженная. Умная. Трогательная. Смешная. Удивительная.
Я всё-таки осмелилась кинуть на него быстрый взгляд из-под прикрытия мокрых волос, падавших на скулы.
Увидев в его лице чувства, которые ожидала, но не готова была увидеть, вновь опустила голову.
– Уход отца глубоко тебя травмировал, поэтому единственный мужчина, которому ты доверяешь безоговорочно, – твой брат. Но даже это… как и твоя мать, которая боится, что дочь повторит её ошибки… всё это – не главные причины, по которым у тебя не складываются романтические отношения. Просто ты чувствуешь, что тебе нужно нечто большее, чем тебе могут дать. Что ты ждёшь кого-то, кого пока не встречала.
– Откуда…
– Мне тоже оно знакомо. А как мы уже выяснили, мы с тобой похожи – не только в этом. – Питер наклонился вперёд, качнув стул, оторвав задние ножки от потёртого линолеума. – Даже лучший эмпат неспособен контролировать себя до конца. Тебе нравится человек, и ты хочешь понравиться ему, но твои посылы магически усиливаются, и в итоге ты влюбляешь собеседника в себя, сам того не желая. И в любви всех, кто любил меня, всегда было что-то… искусственное. Слишком приторное, слишком восхищённое, слишком иступлённое. Они готовы были исполнить любое моё желание, любой каприз, но не потому, что любили меня – такого, какой я есть, – а потому, что так им приказывала моя магия. Девушка ли, друг, неважно. В итоге я уехал из родного города и перестал сближаться с кем-либо, потому что мне всё это надоело. Я не хотел портить людям жизнь одержимостью мной.
– А потом плюнул на правило, которое сам себе установил, и сорвался за нами?
– Я сорвался не за вами. Я сорвался за тобой. Я и сам этого не понимал, когда сломя голову кидался тебя выслеживать, но сейчас я знаю: я пошёл бы за тобой, Лайз, даже если бы не увидел в твоих эмоциях эту страшную черноту. Даже если бы не было той девочки, которой я не помог. Потому что ты можешь поставить блок на мои чары. Потому что твои чувства – настоящие, и ощущать их – всё равно что глотнуть родниковой воды после нескольких лет на одной коле. Потому что ты – человек, который способен оценить меня настоящего… и, возможно, принять.
Чайное зеркальце в кружке волновалось в такт сбившемуся дыханию и частому рваному ритму, которым обернулось моё сердцебиение.
– То есть я для тебя – ходячий кулер.
– Всё лучше, чем личный сорт героина. И не уходи от темы. Мне нравится твоя привычка иронизировать над всем, включая себя, но давай ты позволишь мне хоть недолго побыть порядочным романтическим героем.
– А это обязательно подразумевает под собой высокопарную напыщенность в духе мистера Дарси?
– Даже не пытайся, Лайза.
Я помолчала. Я молчала очень, очень долго.
И всё это время пыталась умерить дрожь в пальцах, не дрожавших так даже в стычках с одержимыми.
…да, я могла понять Питера. Никто, никто и никогда – ни мальчишки, претендовавшие на моё внимание, ни Гвен, ни мама, ни даже Эш – не мог подарить мне ощущение, что ты говоришь с человеком, который абсолютно тебя понимает. Принимает ровно такой, какая ты есть, без желания подогнать настоящую тебя под вымышленный образ классной девушки, верной подруги, идеальной дочери или сестры, имеющий с тобой не так много общего. Хочет изменить в тебе только то, что тебе же мешает жить – или быть собой, той собой, которая пряталась под всеми образами, навязанными со стороны, без возможности взглянуть на себя в зеркало и увидеть, какая ты на самом деле.
Но теперь в огромном множестве «никого» стало ровно одним человеком меньше.
– И ты уверен, что хочешь, чтобы я тебя принимала?
– Я уже составил ваш профайл, миледи. Почти. Но то, что в нём пока написано, меня полностью устраивает. – Я слышала, как Питер неторопливо покачивает стул на ножках взад-вперёд. – Знаешь… я, конечно, верил в богов, но никогда – так, как после встречи с тобой. Потому что ты едва ли случайно зашла в мою лавку. Потому что если к тебе заходит самая прекрасная девушка, которую ты когда-либо встречал, единственная в своём роде, и нуждается в твоей помощи… по-моему, это не может быть случайностью. Только перстом судьбы.
Его шёпот был мечтательным до неожиданности, до боли, до щемящей трогательности. Словно в этот миг он держал в пальцах тончайший хрусталь – или птицу, на которую долгие годы лишь смотрел снизу вверх, а теперь та вдруг сама опустилась ему на ладони.
– С пафосом ты всё-таки капельку перегнул.
– Просто знаю, что на мой пафос у тебя всегда найдётся свой бафос[22].
– Это ещё что за зверь?
– Снова уходишь от темы?
Я опустила кружку, керамическим донышком прижав тонкое одеяло к своему животу.
Я не боялась обидеть Питера словами. Он всё равно знал, что за ними скрывается.
Но произнести вслух то, что я едва-едва начинала принимать в мыслях, было выше моих сил.
– Если завтра мы найдём Ликориса… и всё это закончится… ты поедешь со мной домой? В Мойлейц?
Я по-прежнему не смотрела на него. Лишь увидела, как его стул опустился на все четыре ножки.
– В конце концов, нам предстоит ещё со стражей разбираться, – продолжила я. Негромкие слова звучали почти беззаботно, и хотела бы я чувствовать себя так же. – Даже если на обратном пути мы забросим тебя в Мулен и оставим там, скорее всего, потом нам всё равно придётся встретиться в штабе стражи где-нибудь в Динэ.
– А когда разберёмся?
Я знала, чего он хочет. Чтобы я перестала убегать от ответов. Чтобы признала то, что он давно уже читал без слов. Но пока оно оставалось невысказанным, я ещё могла балансировать на опасной черте, не пересекая её. Сейчас между нами всё просто: игра в рыцаря и его леди, защитника и деву в беде, дружба с шуточками на грани, симпатия на крохотной, но всё же дистанции. За чертой, когда даже эта дистанция исчезнет, станет куда сложнее.
Сложности с ним – последнее, что мне сейчас нужно. Любовь – последнее, на что я сейчас имею право.
– В конце концов, в Мойлейце тоже есть лавки камней. Думаю, тебе будет нетрудно получить работу в одной из них.
– И я буду нужен тебе там? Когда всё закончится? Когда ты вернёшься к прежней жизни, где тебя есть кому защищать?
Наверное, на это я могла бы придумать очередную шутку. И не стала – потому что впервые за весь вечер в его голосе скользнула пытливость.
Ответа на этот вопрос я и сама не знала. Но единственное предположение, которое у меня было, снова оставила невысказанным.
Его вздох прошуршал по маленькому номеру в придорожном мотеле, словно пытаясь докатиться до Эша, спящего в нескольких футах от нас. Следом я услышала, как Питер встал, краем глаза увидела, как он подался ко мне, – и всё равно вздрогнула, когда его губы невесомо коснулись моих волос.
– Тебе нужно поспать. – В тихом голосе, огладившем ухо, не было ни обиды, ни печали. – Добрых снов, миледи.
Я сидела неподвижно, пока за ним не закрылась дверь. Наконец отставив кружку, наполовину полную, безнадёжно остывшую, сползла по подушке и легла, уставившись в потолок.
Трусиха ты всё-таки, Лайза. И то, что тебе проще дать отпор отряду стражи и сразиться с парочкой одержимых, чем признать, что Питер Джекевэй тебе нужен – больше, чем нужен был кто-либо в жизни, помимо твоей семьи, – не оправдание.
– Рад, что тебе лучше, – сказал Эш следующим утром, когда мы позавтракали заварной овсянкой из пакетиков.
Заснула я быстро: изнурённость дала о себе знать. И проснулась сама, едва стрелки часов перевалили за восемь, с удивлением обнаружив, что могу вполне уверенно ходить без посторонней помощи. В целом самочувствие трудно было назвать отличным, но очередной глоток лекарства разлил по телу ощущение подзабытой бодрости, словно я выпила энергетик. Я подозревала, что эффект временный, однако дело своё лекарь определённо знал.
– Современная медицина творит чудеса. – Отправив в рот последнюю ложку каши, я отодвинула одноразовую тарелку из сахарного тростника. – Удивлена, что Рок нас ещё не разбудила.
Меня слегка трясло, и теперь не от истощения. В сжавшемся желудке, расправиться которому не помогла даже овсянка, засело ощущение, какое я привыкла испытывать перед экзаменом.
Уже скоро я загляну в лицо тому, кто сломал мою жизнь – и смогу починить её.
Во всяком случае, я была в этом уверена.
– Мы договорились, что дадим тебе выспаться. Сходишь за ней? Я пока растолкаю твоего спящего красавца.
– Я сама его растолкаю.
Эш воззрился на меня, как учитель на нашкодившую первоклашку.
– Даже знать не хочу, о чём ты сейчас подумал. Но едва ли мы с Питером осуществим это за те п