еня: пристальным, тоскливым взглядом. – Я не знаю, как тебе удалось этого избежать. Я была бы рада видеть, что вы с Питером проживёте годы, но ты должна быть уже мертва, а он может умереть в любой момент. Всё, что есть у вас обоих, – сегодняшний день. – Опустив руку с сигаретой на колено, баньши откинулась на спинку дивана, глядя на меня из-под полуприкрытых век. – Поверь, Лайз: все доводы вроде «мы знаем друг друга всего несколько дней», или «нам не до того», или «этому всё равно скоро придёт конец»… всё это выглядит абсолютной ерундой, когда ты понимаешь, что в другой раз вы свидитесь только в следующей жизни.
– А, миледи осчастливила визитом своего рыцаря, хлопочущего над котелком с похлёбкой, – констатировал Питер, когда я вошла в кухню. – Если хочешь помочь, помой тарелки – они вон в том шкафчике.
На светлой кухне с резными деревянными дверцами и лепниной на потолке пахло базиликом и розмарином; куча тканевых чехлов валялась под подоконником рядом с холодильником. На раскалённом красном круге электрической конфорки пыхтела кастрюля с картошкой.
– Выглядит аппетитно, – заметила я, сглотнув невольные слюнки, когда Питер открыл дверцу духовки, за чистым стеклом которой виднелась утятница с подрумянивающейся курицей.
– На вкус ещё аппетитнее. – Он щедро полил курицу оливковым маслом. – Бабушкин рецепт.
Видеть Питера в толстых варежках-прихватках было непривычно. Он выглядел капельку смешно – и очень уютно: ничего общего с тем Питером, который держал в руках опасную бритву.
– Впервые в жизни вижу парня, который умеет стряпать. – Открыв посудный шкафчик, я вынула стопку широких стеклянных тарелок. Из меня самой, надо сказать, кухарка тоже была посредственная, – но об этом я говорить не стала, не желая нарываться на очередные психологические выводы о своей плачевной самооценке. – Эш не в счёт, он у меня единственный в своём роде.
– Я старый холостяк, мне положено. Не будешь же постоянно питаться полуфабрикатами. – Убрав курицу обратно в духовку, Питер стянул варежки, чтобы кинуть их на гранитную столешницу. – Ты что, правда собралась вызывать тёмного бога?
Я крутанула вентиль рядом с медным краном, и в раковину хлынула горячая вода.
…в долгую ночь Самайна, когда бог Донн выезжал из потустороннего мира, тем, чья совесть нечиста, лучше было не выходить из домов: узрев их, Донн велел бы Охоте порвать их на части. Впрочем, в Самайн даже вполне добропорядочные люди предпочитали не гулять по улицам – мало ли что. Они оставались дома, смотрели ужастики и рассказывали друг другу страшилки – чтобы Повелитель Кошмаров, питавшийся страхами людей и фейри, собрал свой урожай. Поделившись с ним ужасом в эту ночь, избежишь страхов и тревог в будущем году, а не поделишься – всё равно своё возьмёт, весь год до следующего Самайна изводя тебя беспочвенными страхами и жуткими снами.
В детстве я не понимала, почему Донна, Повелителя Тьмы и Кошмаров, почитают наравне с другими богами. С богом света Лугом, покровителем искусств и ремёсел. С добрым богом Дагда, хозяином котла изобилия. С великой богиней Дану, матерью всех богов, прародительницей высших фейри, богиней плодородия и смерти – и той, кого баньши называли Великой Госпожой. Не понимала я и того, почему в канун ночи, когда тёмный бог скачет по Харлеру во главе Дикой Охоты, люди надевают маски и выходят на улицы – гадать, раздавать детям конфеты, пускать фейерверки и жечь костры на городских площадях. Разве это праздник, ночь Повелителя Тьмы? Ночь, когда никто не должен спать, чтобы не увидеть кошмаров; ночь, когда тёмный бог собирает свою страшную дань?..
Понимание пришло позже. Понимание того, что у страха множество масок, и безумное веселье накануне самой страшной ночи в году – одна из них. Смеясь, танцуя и умиляясь детям, которые пытаются их напугать, люди просто скрывают от самих себя ещё один страх: страх перед страхом. Так некоторые безудержно болтают перед кабинетом зубного врача или отпускают шутки перед казнью. Карнавал в день Самайна – изящная насмешка, оттеняющая мрачность последующей ночи, а страх – столь же неотъемлемая часть нашей жизни, как свет, искусства или ремёсла. Он помогал сохранить… чувство реальности.
Кем были бы люди без страха смерти, потери, боли? Сколь наплевательски относились бы к тому, чего не боятся потерять; сколь быстро гибли, бесстрашно шагая навстречу опасностям?
Сколькие до сих пор забывают о том, что они не вечны, – и не успевают сделать или сказать чего-то очень важного?..
– Сам по себе ритуал не слишком сложен, – отстранённо произнесла я. – Инструкцию легко найти в специализированных книгах, которые давно выложили в Сеть. Правда, нужные компоненты отыскать не так просто, да и подходящих чисел в году всего восемь: ночи великих праздников. Бэльтайн, Имболк[25], Лугнасад… В эти ночи грань между миром нашим и миром потусторонним истончается, и призыв смертного Повелитель Кошмаров услышит только в них. Как и любой другой бог, в принципе.
Если б я могла, я спросила бы саму Великую Госпожу, чем так перед ней провинилась. Но призвать её было невозможно – она являлась к людям исключительно сама и по доброй воле. Да и фоморы, что ни говори, всё же оставались в юрисдикции Донна.
– Ты только недавно на ногах еле стояла.
– Даже будь я здорова, всего моего резерва и всех моих жизненных сил не хватило бы на призыв бога. Ни у кого не хватило бы. Понадобится внешний источник энергии. Придётся раскошелиться на пару драгоценных камней. – Я меланхолично сунула одну из тарелок под прозрачную струю: губки и жидкости для мытья не нашлось, но тарелки чистые, хватит и просто сполоснуть. – Донн не к каждому является, но я читала свидетельства магов, видевших его своими глазами. Правда, Донн недолюбливает клятвопреступников, ленивцев и просто порочных людей, но я вроде в этот список не вхожу.
– Да, полагаю, невинные девы нечасто преподносили ему себя на блюдечке, – сказал Питер невыразительно. – Лайз, я читал о тех, кто осмелился вызвать Повелителя Кошмаров. Немало из этих призывателей умирало от разрыва сердца. От страха.
Я аккуратно положила вторую тарелку поверх первой.
– С чего ты вообще взяла, что Повелитель Кошмаров тебе поможет?
– Если у меня хватит сил вызвать его и заплатить достойную цену, он будет обязан.
– Какую цену?
– Единственную, которую он принимает от обитателей нашего мира. То, от чего умирают неудачливые призыватели. Страх. – Закончив с четвёртой тарелкой, я стряхнула с рук водяные капли. – Донн заставляет людей столкнуться с собственными страхами. Ужасами, которые он овеществляет из их подсознания. Полагаю, мне придётся пережить некое неприятное видение, но вряд ли оно серьёзно мне навредит.
– Да ну? – Меня бесцеремонно схватили за плечи и развернули к себе, чтобы посмотреть сверху вниз суженными зрачками. – А у неудачливых призывателей, стало быть, просто нервишки шалили больше, чем у других?
…нет, тёмный бог не был злым богом. Даже праздник свой, Самайн, Донн выбрал не случайно. В эту ночь грань между мирами была тоньше всего – из всех ночей великих праздников. Если б люди бродили в эту ночь по улицам, не боясь Дикой Охоты, кто знает, что было бы тогда? Скольких из нас пожрали бы фоморы, призраки и прочие твари с иной стороны реальности, не будь у них повелителя?..
Донн не причинит зла невинным и беззащитным.
Главное – почаще повторять это самой себе.
– Питер, всё будет в порядке. Я знаю, что делаю.
– Нет. Ты просто считаешь, что у тебя нет выбора.
– Даже если так, это не отменяет того, что я знаю, что делаю.
Какое-то время Питер ещё держал меня, и я не знала, что больше кружит мне голову: не до конца излеченное истощение, волнение при мыслях о грядущем призыве – или осознание, что моих щёк касается его дыхание, вырывающееся из гневно приоткрытых губ.
Затем он всё-таки разжал руки, позволив мне опереться на столешницу.
– Я буду с тобой, – коротко сказал Питер, отворачиваясь к плите.
– Нет. С богами всегда говорят один на один.
– Тогда я буду неподалёку. Настолько неподалёку, насколько это возможно. – Вновь надев рукавицы, Питер снял крышку с кастрюльки. – Годится?
Я кивнула без раздумий: мне и самой хотелось того же.
– Значит, завтра будем искать твои компоненты. – Проткнув ножом картошку, убедившись, что она сварилась, Питер вернул крышку на кастрюлю – и, открыв тумбочку рядом с плитой, протянул мне сотейник. – А пока помой ещё вот эту штучку.
Когда пюре приготовилось, курица покрылась хрустящей корочкой, а я докричалась до Эша, соизволившего спуститься откуда-то со второго этажа, мы сели ужинать на той же кухне, рассевшись за длинным овальным столом с гнутыми ножками.
– Питер, мне нужна твоя кулинарная книга, – пробормотала Рок, отправив в рот первую вилку. – Это самое вкусное пюре, что я ела в жизни.
Я не стала поддакивать. Лишь бесцеремонно оторвала пальцами ещё кусочек куриной ножки, решив, что молчаливая демонстрация здорового аппетита – лучший комплимент повару.
Впрочем, ужин и правда заслуживал самых хвалебных эпитетов. Нежное, со сладким сливочным привкусом пюре напоминало крем; пряная шкурка курицы замечательно оттеняла сочное мясо, таявшее во рту.
– Весь секрет в хорошей картошке. И в расталкивании, – откликнулся Питер, назидательно вскинув вилку к потолку. – Нужно мять картошку, пока не останется ни единого комочка. Потом добавить кусочек сливочного масла, молоко и сырое яйцо. Мешать лучше блендером или миксером.
– Сырое яйцо? – скептично уточнил Эш. – То есть ты, старик, ещё и сальмонеллёзом нас решил заразить?
– Яйцо придаёт нужную консистенцию, вкусовой оттенок и золотистый цвет. А нужную термическую обработку обеспечивают горячая картошка и молоко. Не волнуйся, бабушка всю жизнь так готовила.
– Придётся поверить на слово, – буркнул Эш, тем не менее исправно опустошая тарелку.