– Мастер, прошу вас, – я обречённо попятилась, упершись спиной в кузов Французика, – держитесь от меня подальше!
– Лайза, за нас не бойся. Мы защищены лучше, чем ты думаешь. Теперь и от эмпатов. – Мастер устало смотрел мне в глаза поверх очков; голубые искры плясали по его жилетке, скатывались с серебристых кудрей, прыгали по руке с печатью, сиявшей нежной зеленью. – Не знаю, зачем ты активировала печать, но выплеск энергии вышел очень яркий. Мы не желаем зла ни тебе, ни твоим друзьям. Мы хотим лишь изолировать тебя, пока с твоим врагом не будет покончено, и избежать новых случайных жертв. Прояви запоздалое благоразумие и доверься тем, кто лучше тебя знает…
Он замолчал в миг, когда я, не зная, что ещё могу сделать, чтобы обезопасить даже не себя – его, попыталась юркнуть в мобиль. Одновременно с тем, как свет вокруг внезапно погас.
В следующую секунду чужие пальцы сомкнулись на моём запястье и, рывком дёрнув обратно на улицу, вынудили почти рухнуть наземь. Защитный барьер я активировала машинально и, обернувшись, тут же приняла на него швырнутую в меня карту Таро, сверкнувшую золотом в полёте, разбившуюся о магический щит всплеском белого сияния.
Нет, глядя в глаза мастера Тинтрэ, зловещими провалами черневшие за очками, отчаянно поняла я. Только не мастер. Нет. Нет.
– Лайза, в мобиль! – рявкнул Эш.
Ещё одна отражённая карта, несущая мою смерть. Я не сразу поняла, что плясавшие во тьме голубые искры исчезли: способность колдовать одержимые явно утрачивали, и твари оставалось лишь пользоваться артефактами и оружием. Зато увидела фигуры стражников, материализовавшиеся из сумрака, переместившись из зарослей таволги ближе ко мне; услышала, как щёлкнула дверца Французика и завизжала Рок – видимо, кто-то из одержимых пытался пролезть в салон, отрезая мне возможность просто сбежать. Грянули выстрелы – и пока даже не по мне, а по обшивке мобиля. Тут же зашипели пробитые шины.
С нашей первой встречи мозгов у твари заметно прибавилось.
Подчиняясь единственному плану, который родился в моей голове, я спиной захлопнула пассажирскую дверцу, всё ещё гостеприимно приглашавшую меня спрятаться в мобиле. Сняв щит, пригнулась, уклоняясь от третьей карты, – и, пригибаясь, выпалила, чтобы на последних словах раскинуть руки, посылая энергетические потоки во все стороны вокруг себя:
– Дархадас неутрэле йед годэо!
Волна чёрного сияния, благополучно обогнув мобиль и его пассажиров, защищённых металлической обшивкой, нашла тех, кому адресовалась – человеческие тела, – и раскидала одержимых в стороны, как котят, закинув в высокую придорожную траву. Меня тут же повело: после недавнего истощения не стоило раскидываться самыми сильными массовыми проклятиями из всех, что я могла осуществить. И, судя по тому, с какой скоростью эти твари поднимались прежде, даже оно едва ли давало мне больше минуты.
Я посмотрела на пробитые колёса Французика.
Разум оставался абсолютно ясным. Разум, подсказывавший, что в этот раз нам не дадут просто удрать. Тварь не остановить, пока функционируют тела, которыми она может управлять.
А стражники – и мастер – уже всё равно что мертвы.
– Лайза! – снова открывая дверцу, заорал Эш, когда я, не теряя времени, стала лихорадочно чертить ногой в пыли огромный круг, заключая в него мобиль. – Немедленно полезай…
– На пробитых шинах мы от них далеко не уедем. Догонят, – по возможности спокойно ответила я, замыкая кольцо. Встав в центре, пальцем вычертила под ногами завитушки трёх защитных рун. – Придётся сперва от них избавиться.
Этот барьер не защищал от чужих заклятий. Зато он защищал тех, кто находился в круге, от последствий заклятий, сотворённых ими самими.
И, как я уже говорила, после второго года обучения устроить небольшой пожар на ровном месте может даже самый ленивый студент.
Достав из правого кармана запасной рубин, я сжала его в кулаке. Закрыла глаза, во второй раз за вечер ощутив, как пульсирует под пальцами энергия прекрасно огранённого камня.
– Дархадас, лан-кнаймхо эгус рухэн…
Магические силы рубина текли сквозь мои пальцы – кристально чистой водой, хрустальным ключом, пробившимся из-под земли. Без камня я бы уже свалилась, обливаясь кровью: заклятие, которое я читала, требовало огромного количества сил. Пускай устроить пожар на ровном месте несложно – заклятие и рунная формула, которую я выплетала пальцами левой руки, были довольно простыми, – выжечь всё в окрестностях тридцати футов куда сложнее, чем обратить пеплом небольшое количество серебряной краски и медную миску.
Последнее слово истаяло в воздухе за миг до того, как фигуры одержимых стали подниматься с земли.
Синее пламя за границей пыльного круга полыхнуло вместе с печатью, засиявшей так, что резало глаза.
Огонь взмыл к небу потоком в человеческий рост, точно вода, текущая снизу вверх. Он обжёг волной жара даже меня, стоявшую в безопасности защитного круга. Он поглощал траву, таволгу, заросли девясила вокруг перекрёстка и фигуры одержимых с жадностью ребёнка, дорвавшегося до новой игрушки. Воздух наполнился дымом, сладко пахнущим горелыми цветами и тошнотворно – печёным мясом.
Одержимые даже не вскрикнули: просто рухнули в языки пламени, точно в реку. Видимо, тварь оставила их, как только поняла, что марионетки больше непригодны к использованию.
Выждав для верности ещё секунд десять, стараясь не дышать, я наконец опустила руку. Когда огонь погас, в свете фар Французика узрела, что за границами круга на земле не осталось ничего, кроме чёрно-серого пепла – и тёмных куч, очертаниями отдалённо напоминающих скрючившихся людей.
Какое-то время я смотрела на них, пытаясь осознать, что одна из этих куч – мастер Тинтрэ.
Потом наконец позволила ногам подкоситься – и меня вырвало прямо на пыльную линию, защитившую нас с ребятами от испепеляющего огня.
…я убила их. Этих людей. Своего учителя, желавшего мне только добра.
Пусть мой огонь лишь сжёг тела, в которых уже не было живых душ – я убила их в момент, когда заставила появиться на этом перекрёстке.
– Пойдём, Лайз. – Сквозь пелену дурноты я ощутила, как руки Питера берут меня за плечи, поднимая с земли. – Тебе нужно домой.
Тыльной стороной грязной ладони я вытерла губы; даже вкус пыли был приятнее, чем кислые остатки полупереваренного ужина. Поняла, что выронила рубин, и, различив на земле у мыска кеда красный отблеск, вернула камень в карман – следов лучше не оставлять.
От собственной расчётливости тошнило не меньше, чем от запаха горелой плоти.
– У меня больше нет дома, – хрипло произнесла я, лишь теперь понимая, насколько чудовищно устала.
– Мой дом – твой дом. – Питер потянул меня к мобилю. – Пойдём. Здесь нам в любом случае больше делать нечего.
По крайней мере, с этим я была согласна. И поскольку, судя по всему, пробуждения от этого кошмара можно было не ждать, сейчас мне хотелось лишь одного: скорее уснуть.
За тем, как меня усаживают на пассажирское сиденье, Рок и Эш следили молча. И молчание длилось ещё какое-то время после того, как искалеченный Французик медленно и неохотно покатил по просёлочной дороге обратно к Ахорку.
– Что тебе сказали? – тихо спросил Эш, когда молчание сделалось невыносимым.
Я неподвижными глазами смотрела в темноту за окном: мы въехали в низину, и даже городские огни на горизонте скрыли холмы и лес.
– Что эта тварь – не фомор.
– В смысле?
Три голоса слились в один. Одинаково потрясённые.
Ожидаемо потрясённые.
– Донн сказал, что эта тварь не имеет никакого отношения к Охоте. Что она – нечто куда большее. И не остановится, пока не убьёт меня. – Пересказ прозвучал в разы суше, чем мои ответы на экзаменах. – А в безопасности только те, кто отмечен печатью иного мира. То есть сиды-полукровки, в которых достаточно сильна кровь фейри, и баньши. Потому вы и не обращаетесь. Рок была права, когда думала об этом.
– Чушь, – резко произнесла Рок. – И я не о том, что я права. Кем ещё может быть эта тварь, как не фомором?
– Не знаю. Но боги не лгут. По крайней мере, наяву, – добавила я больше для самой себя, чем для собеседников.
Я не смотрела ни на брата, ни на баньши, ни на Питера, но чувствовала их взгляды. Затылком, щекой, спиной.
Хотела бы я сказать им что-то более одобряющее, чем всё, что я могла сказать.
– Давайте… просто вернёмся в дом. И починим Французика. И… дождёмся утра, ладно? – Я сжала лежавшие на коленях ладони, переплетая серые от грязи пальцы. – А там что-нибудь придумаем.
Никто не ответил мне. Ответов не было ни у кого.
Кроме того единственного, откровенный разговор с кем я откладывала непозволительно долго.
Дома я предоставила Эшу и Питеру отправиться на поиски новых шин (Эш категорически настоял, что привести Французика в боевую готовность надо немедленно, не дожидаясь следующей ситуации, когда нам может потребоваться срочно гнать куда-нибудь или откуда-нибудь), а Рок – уединиться в гостиной с сигаретой и бутылкой виски. Баньши, правда, пыталась меня разговорить, но нарвалась на выдавленное сквозь зубы «Не сейчас, Рок» и чутко согласилась оставить меня в покое.
Когда я наконец оказалась в спальне одна, я уставилась на книжный шкаф – и разомкнула губы.
– Я не знаю, слышишь ли ты меня. Я не знаю даже, жив ли ты. Но если слышишь, ты знаешь, что я говорю это тебе.
…мне определённо стоило сделать это раньше. Но раньше в этом не было острой необходимости. И на мамины слова про то, что всё это – его вина, можно было не обращать внимания.
Только теперь «можно» резко обратилось в «нельзя».
– Я не знаю, почему ты спасал мне жизнь. Не знаю, откуда ты вообще взялся. Но ты знаешь о том, что происходит, а я – нет. Никто из нас не знает. Кроме мамы. Но она ведь, наверное, уже… мертва? – Дрожание моего голоса обернулось лёгким смешком. – А ты просто не хотел мне говорить? Она так быстро угасала, вряд ли бы она продержалась всё это время…