Лицо сида было абсолютно непроницаемым. Отличное свойство для игры в покер – сейчас бесившее до потери пульса.
– Ты делаешь это не ради меня. Ты делаешь это ради себя. Так же, как потащил меня в прореху, когда я не хотела уходить. Тебе плевать на то, как я буду жить: главное, чтобы просто жила. Чтобы твоя драгоценная совесть перед концом оказалась чиста. Ты не о моём счастье печёшься, а о своём покое, и не понимаешь, что сама жизнь ничего не стоит, когда из неё исчезает всё, ради чего стоит жить. Но мне не нужно существование, которое предлагаешь мне ты. Прояви настоящую смелость – и признай, что не сможешь исполнить свою клятву. Дай мне умереть, чтобы из-за меня не страдали те, кто не должен страдать.
– Я не для того зашёл так далеко, чтобы отступить.
Его ответ был незамедлительным и непреклонным – и заставил меня вскочить.
– Верни. Всё. Как. Было. – Я почти задыхалась, настолько мне хотелось кричать. – Иначе я…
– Что? Сдашься твари? Наложишь на себя руки? Когда твоя мать и твой учитель умерли, чтобы ты жила, возьмёшь и перечеркнёшь их великую жертву? – холод его голоса шелестел февральской вьюгой. – Нет, Лайза. Я не сделаю того, о чём ты просишь. Ты можешь злиться на меня, ты можешь меня ненавидеть – я буду этому рад. Ибо больше всего я боялся, что ты снова меня полюбишь. Причина, по которой я держался с тобой так холодно всё это время… Твоё равнодушие ко мне, не то, через что мне пришлось пройти, – это моё наказание. Наказание, которое я заслужил. – Сид вновь отвернулся к окну. – Тебе хватит денег, чтобы купить лодку. Я приду, если тебе будет грозит опасность, и приду, когда ты окажешься в порту. Я помогу тебе добраться до Эмайна. Объясню, как найти моих родных. То будет последний раз, когда ты меня увидишь.
– Ты…
Но он уже исчез. Растворился в воздухе, как всегда. Либо перешёл в призрачную форму, либо вовсе ушёл в безвременье, которому он принадлежал.
– Ты! Вернись! – Я всё-таки сорвалась на крик. – Я не хочу, я не…
Слова застряли в сжавшемся горле – и я сорвала плакат со стены, выкинула на пол книги с полок, забарабанила кулаками по штукатурке: готовая сделать что угодно, лишь бы унять эту невыносимую душащую злобу, плавившую сердце огнём отчаянного бессилия, замещавшую все мысли одним-единственным «ненавижу его, ненавижу, ненави…»
Очнулась я, поняв, что мизинцы обжигает боль. Уставилась на покрасневшие отбитые пальцы, на обессилевшие дрожащие руки.
Ярость отступила схлынувшей волной.
…если я убью себя, он обязан будет вернуться. Раз уж он так заинтересован в том, чтобы я жила. Но я ведь тогда всё равно умру; а если сиду нет дела до моих желаний, станет ли он тратить последние силы на то, чтобы спасти десяток презренных людишек, когда для меня исход будет один?..
А ведь мама знала. Знала про то, что это за чёрная тварь. Знала про то, каким будет конец нашего путешествия. Знала, что умрёт – из-за меня.
И перед смертью взяла с меня обещание, что я поеду в Фарге…
Скрипнула дверь. Обеспокоенное «Лайза» заставило меня поднять глаза, которые жгло огнём – без слёз; взглянуть на Рок, Эша и Питера, застывших на пороге.
– Что случилось? – резко спросил брат, разглядывая устроенный мной кавардак.
Я опустилась обратно на кровать, глядя, как Питер аккуратно собирает книги, возвращая их на полки. Кажется, на те самые места, с которых я их выбрасывала: я плохо запомнила расположение, но книги были расставлены строго по цветам и высоте корешков.
– На кого ты кричала? – спросила Рок – куда мягче Эша.
Я молчала.
Я разомкнула губы, лишь когда Питер сел рядом со мной и, взяв мои руки в свои, заглянул мне в глаза, задавая немой вопрос.
Ему не ответить я не могла. Только не ему.
– Сид приходил. Поведал мне кое-что, – бесцветным голосом проговорила я. – Я… Я завтра расскажу, ладно? Мне надо это обдумать.
– Что обдумать, Лайз?
Голос Питера словно гладил меня по щекам невидимыми пальцами.
– Одну важную вещь. Прости, не могу сказать. Не сейчас. – По телу разливалась такая усталость, будто я пробежала марафон. Неудивительно, учитывая, что предшествовало разговору с сидом, который трудно было назвать лёгким. – Утром. До утра я всё… решу.
– Лайз…
Рок мягко положила ладонь брату на плечо, заставив его осечься.
– Эш, пойдём, – сказала баньши, которой, видимо, моё лицо сообщило больше любых слов. – Завтра так завтра.
Брат снова посмотрел на меня. На пальцы Питера, накрывавшие мои.
Круто повернувшись на пятках, удалился, – и Рок последовала за ним, словно незримо подталкивая в спину, отрезая возможность вернуться.
– Чем я могу помочь? – когда дверь закрылась и мы остались одни, спросил Питер так деликатно, что мне снова захотелось плакать.
Он наверняка видел, что сейчас я действительно не готова ни о чём говорить. И не собирался выпытывать ни слова, – но оставлять меня с тем, что тлело в черноте моей выжженной души, тоже не собирался.
– Побудь со мной, – хрипло попросила я. – Просто побудь. Пока я не засну.
…скоро мы уже лежали на кровати, и я обвивала руками его шею, утыкаясь ему в плечо, вдыхая знакомый запах можжевельника и ореха, чувствуя, как ласковые пальцы перебирают мои волосы. И думала, что, быть может, это всё-таки ещё одно видение Повелителя Кошмаров – всё это. Или что я так и не просыпалась с момента, как мне явился сон про висельницу в белом платье, так похожую на меня, – а лучше с момента, предшествовавшего тому, как маму свалила неведомая хворь. Вот сейчас я открою глаза в собственной постели и услышу, как мама на кухне поёт и жарит тосты на завтрак; и пускай окажется, что Питер мне только приснился, в этом кошмаре нам всё равно не быть вместе.
Вот было бы славно, если б это был только кошмар.
Только страшный безумный сон.
Только…
Я даже не заметила, как уснула.
Спала я без сновидений. Очень крепко. Только закрыла глаза, а потом открыла – будто всего секунду спустя, но сквозь шторы гостиной уже пробивался солнечный свет.
Питер снова был здесь. Сидел на краю кровати, глядя на меня, и в мятных глазах нежность мешалась со странной щемящей безнадёжностью. Словно он вёл обратный отсчёт до момента, когда я проснусь и всё же расскажу то, что не смогла рассказать вчера, – и знал, что, какими бы ни были мои слова, ничего хорошего они не принесут.
– Доброе утро, миледи, – мягко сказал он, убирая спутанные волосы с моего лица, заправляя их за уши. – Завтрак в постель? Полагаю, после вчерашнего даже твой брат не будет возражать. Ты потратила много сил.
Питер, я могу остаться в живых, только если отправлюсь на Эмайн. И в ближайшее время мне суждено либо умереть, либо уйти в другой мир и никогда больше тебя не увидеть.
Две фразы, которые требовалось произнести, вертелись в мыслях, но застревали в горле, отказываясь идти на язык.
– Я в порядке, – хрипло сказала я вместо этого. Чувствовала я себя и правда вполне сносно – по крайней мере, физически: видимо, трёхдневный курс восстанавливающих зелий возымел должное действие. – Позавтракаем все вместе. Заодно… обсудим то, что требуется обсудить.
Питер не стал ни возражать, ни настаивать. Лишь, наклонившись, коротко поцеловал меня в губы и встал, чтобы выйти из комнаты.
Я смотрела в потолок, чувствуя, как отступившее на время сна смятение снова путает мысли.
Стало быть, проклятье, которое сгубило маму, пощадило меня. Хотя нет, о какой пощаде может идти речь? Скорее дело в том, что я уже фактически мертва.
Я смотрела, как в тонком солнечном лучике, пробившемся сквозь щель между задвинутыми шторами, кружатся золотые пылинки. Пытаясь уложить в голове, что где-то в другой реальности я влюбилась в сида и умерла из-за него, Эш вырос и стал диктатором, а сид вернулся назад во времени, чтобы спасти меня, и тем самым вызвал гнев твари, которая теперь хочет меня убить.
Безумие.
…хорошо, но если мама умирала из-за того, что узнала про все эти игры со временем, – почему она не умерла тогда, когда этот Коул только пришёл к ней? Когда мне было тринадцать? Почему проклятие догнало маму сейчас? Почему тварь явилась за мной лишь несколько дней назад? И неужели одно-единственное изменение в чьей-то судьбе может повлечь за собой такие страшные последствия? Выходит, вся наша жизнь предопределена и никакой тебе свободы воли? Хотя… когда имеешь дело с путешествиями во времени, всегда сталкиваешься с парадоксом на парадоксе. В книгах и фильмах теорий на этот счёт выдвигалось множество, и невозможно было говорить об их правдивости. Только о правдоподобности.
А то, что рассказал мне сид, звучало вполне правдоподобно.
Я смотрела на солнечные блики, игравшие на серых стенах, не прикрытых голограммами.
…уйти на Эмайн? Оставить Питера и Эша? Или умереть, надеясь на то, что сид вернётся назад во времени и всё исправит? Тогда мы с Питером не встретимся, даже не узнаем друг о друге – а о том, кого ты не знал, не будешь сожалеть. И мастер не погибнет, и Гвен, и все те, кого тварь использовала в качестве одержимых…
Но даже если сид сделает всё так, как я ему сказала, Эш всё равно останется один.
Я села в постели, переведя взгляд на зашторенное окно, солнце за которым наверняка уже близилось к зениту.
…нет, я не могу принять такое решение одна. Я не смогу объяснить ребятам всего, но что-то мне всё равно придётся объяснять. При любом исходе.
Когда я спустилась вниз, Питер уже успел заварить чай и соорудить тосты с маслом и джемом. Рок и Эш ждали за столом: видимо, Питер сообщил им, что я планирую военный совет. Прежде чем заговорить, я заставила себя сжевать тост, хотя кусок с трудом лез в горло. Никто не торопил меня – разве что тяжёлым выжидающим молчанием, в котором слышно было, как крошится поджаренный хлеб у меня во рту.
– И о чём ты хотела поговорить? – спросила Рок, когда я дожевала, прежде чем достать из кармана сигарету, цепко вглядываясь в моё лицо.