— Если ты под впечатлением от стычки со стражей, не преувеличивай мои скромные дарования. — Эш заворочался во сне: кажется, мой шёпот вышел слишком громким. — Они могли связать нас магическими оковами, которые не дают телепортироваться, — понизив голос, добавила я, — и тогда мы бы точно никуда не делись. И просто не подумали, что студентка второго курса изучила заклятие, которое проходят на четвёртом.
— И всё равно для меня ты самая крутая магичка из всех, что я видел.
— А ты многих видел?
Его глаза задорно блеснули:
— В кино — конечно.
Я фыркнула. Сделала ещё глоток, косясь на Питера из-под намокшей чёлки.
— Питер… зачем ты это делаешь?
— Что делаю?
— Помогаешь мне. — Я крепче сжала стенки чашки, ощущая под пальцами тёплую шершавую глину. — Ты всё бросил. Ты рискуешь жизнью. Ты ввязался в неприятности со стражей. Неужели всё из-за гибели незнакомой тебе девчонки? Из-за того, что ты ощутил мою боль и посочувствовал мне? Я понимаю, эмпатом быть непросто, но «эмпат» ведь не равно «альтруист».
Питер, не моргая, смотрел на меня — и его взгляде вновь было что-то, что вынудило меня опустить глаза.
— Тебе незнакомо чувство, что тебе нужно нечто большее, чем тебе могут дать? Что ты ждёшь кого-то, кого пока не встречала?
Его вопрос заставил пальцы дрогнуть.
— Почему ты спрашиваешь?
Беззвучно отпив из своей чашки, Питер аккуратно отставил свою кружку на прикроватную тумбочку.
— Потому что мне оно знакомо. А поскольку я эмпат, я неплохо научился понимать людей. И мне почему-то кажется, что мы с тобой похожи… не только в этом. — Качнув стул, он наклонился вперёд. — Знаешь, даже лучший эмпат не способен контролировать себя до конца. Тебе нравится человек, и ты хочешь понравиться ему, но твои посылы магически усиливаются, и в итоге ты влюбляешь собеседника в себя, сам того не желая. И в любви всех, кто любил меня, всегда было что-то… искусственное. Слишком приторное, слишком восхищённое, слишком иступлённое. Они готовы были исполнить любое моё желание, любой каприз, но не потому, что любили меня — такого, какой я есть, — а потому что так им приказывала моя магия. Девушка ли, друг, неважно. А в итоге я уехал из родного города и перестал сближаться с кем-либо, потому что мне всё это надоело. Не хотел портить людям жизнь одержимостью мной… и тут в мою лавку заходишь ты. — Питер помолчал. — Лайз, я бы пошёл за тобой, даже если бы не увидел в твоих эмоциях эту страшную черноту. Даже если бы не было той девочки, которой я не помог. Потому что ждал тебя. Потому что ты единственная, чей блок я не в силах пробить, даже очень захотев. Потому что я могу читать тебя, но не влиять. Потому что я наконец-то встретил того, кто способен оценить меня настоящего. И, возможно, принять.
Я помолчала. Я молчала очень, очень долго.
Пытаясь умерить дрожь в пальцах, не дрожавших так даже в стычках с одержимыми.
— Может, ты и не захочешь, чтобы я тебя принимала, — прошептала я потом. — Ты ведь меня совсем не знаешь.
— Но я знаю. Эмпатам не требуется много времени, чтобы узнать кого-либо. — Я слышала, как Питер неторопливо покачивает стул на ножках взад-вперёд. — Ты не показываешь того, что чувствуешь на самом деле, потому что боишься расстроить брата. Ты хочешь казаться сильной. И ты отлично держишься. Но я вижу, что скрывается за твоей маской «со мной всё хорошо».
Я всё-таки осмелилась кинуть на него быстрый взгляд. Из-под прикрытия мокрых волос, падавших на лицо.
Увидев в его глазах чувства, которые я ожидала, но не готова была увидеть, вновь опустила голову.
— Ты самоотверженная. Умная. Трогательная. Смешная. Удивительная. И знаешь… может, ты не случайно зашла в мою лавку? Ведь когда ты уже отчаялся встретить того, с кем сможешь быть действительно близок, и вдруг к тебе заходит самая прекрасная девушка, которую ты когда-либо встречал, единственная в своём роде, и нуждается в твоей помощи… по-моему, это вовсе не случайность, — его шёпот был странно, до боли, до щемящей трогательности мечтательным. — Скорее перст судьбы.
Чайное зеркальце в моей кружке волновалось. Вместе с дыханием, сбившимся в такт частому рваному ритму, которым вдруг обернулось моё сердцебиение.
Да. Я могла понять Питера. Потому что никто, никто и никогда — ни подруги, ни мама, ни даже Эш — не мог подарить мне ощущение того, что ты говоришь с человеком, который абсолютно тебя понимает. Кого-то близкого настолько, что с ним можно просто быть собой: никем не притворяясь, не надевая невольные маски послушной дочери, заботливой сестры, верной подруги. Маски, которые надевались подсознательно и так быстро прирастали к коже.
Но, кажется, теперь в огромном множестве «никого» стало ровно на одного человека меньше.
— С пафосом ты немного перегнул, — наконец заметила я небрежным шёпотом.
— С кем не бывает.
Я отставила кружку на тумбочку. По соседству с ещё одной.
Я не боялась обидеть его словами. Он ведь всё равно знал, что за ними скрывается.
— Я подумаю над тем, что ты сказал, — не глядя на Питера, вымолвила я. — А сейчас мне нужно поспать.
Я услышала, как он встал — и вздрогнула, когда его губы невесомо коснулись моих волос.
— Тёплых и ласковых снов, моя прекрасная дама.
Я сидела неподвижно, пока за ним не закрылась дверь. Медленно сползла из полусидящего положения в лежачее, уставившись в потолок.
Забавно. Окружающую обстановку трудно было назвать особо романтичной: с маленьким номером в придорожном мотеле и младшим братом, спящим в нескольких футах от вас — ни тебе прогулок под луной, ни цветочных веников. И тем не менее этот разговор взволновал меня больше, чем любое свидание из всех, что были в моей жизни прежде.
Впрочем, за последние несколько дней в моей жизни появилось много того, чего прежде в ней не появлялось.
Так Питер и был тем большим, чего мне не хватало?.. Да ну, бред какой-то. Мы несколько дней как знакомы. Он до сегодняшнего дня даже фамилию мою не знал. И мне неизвестно о нём почти ничего — кроме того, что он фоморски сильный эмпат с хорошим чувством юмора, продававший камни в муленской лавке. А ещё сирота, который тоже любит чёрный чай, сэндвичи с тунцом и кленовый сироп.
Впрочем, как бы там ни было, одно мне было известно совершенно точно.
В том, что Питер был к тому же единственным, кто заставил меня наконец понять смысл этого странного выражения про чешуекрылых в брюшной полости.
***
Следующим утром, позавтракав вместе с Эшем и так не дождавшись появления Питера, я отправилась в соседний номер будить моего разоспавшегося рыцаря.
Если честно, я не особо знала, как вести себя с Питером. Хотя бы потому, что сейчас мне действительно было немного не до романтики. И что делать? Оставить его слова без внимания? Сделать вид, что вчерашнего разговора не было?..
Преодолев робость, я требовательно постучала в дверь:
— Питер, это я.
Ответа не было.
— Питер?
Я дёрнула за ручку — дверь, скрипнув, отворилась. Штукатурка на стенах бросилась в глаза ядовитой зеленью, сквозняк из приоткрытого окна волновал салатовые шторы. Из обстановки в комнате присутствовала кровать, тумбочка и стол со стулом.
Незаправленная кровать была пуста.
— Питер?..
В этот миг я услышала певучее мурлыканье из приоткрытой ванной комнаты.
Поколебавшись, я подошла ближе, осторожно заглянув в щель. Питер стоял у раковины в одних джинсах и брился, глядя в зеркало, напевая что-то про себя; распущенные кудри тёмными завитками рассыпались по его плечам.
— А, Лайза. — Заметив моё отражение, он улыбнулся, опустив опасную бритву с костяной рукояткой. — Доброе утро. Смотрю, чувствуешь себя лучше?
— Как новенькая. — Я приоткрыла дверь шире, опершись плечом на косяк. На самом деле моё самочувствие трудно было назвать отличным, но хоть бы слабость в ногах ушла. — Откуда ты взял этот раритет? Сейчас все сплошь электрическими пользуются.
— От деда достался. Отец ей не пользовался, хранил на память, а деду она однажды жизнь спасла. — Питер поднёс острое лезвие к коже. — Подождёшь немного?
Какое-то время я молча следила за его движениями: скользя по щекам, бритва издавала шуршащий шелест. Потом, поняв, что взгляд неумолимо тянет ниже, на гладкую обнажённую спину, отвернулась и, прикрыв за собой дверь, села на кровать.
— На деда однажды напали в тёмном переулке, — выйдя из ванной, как ни в чём не бывало продолжил Питер, на ходу собирая волосы в низкий хвост. — Кризис был, грабежи и убийства участились, вот дед на всякий случай и носил с собой бритву. В итоге пригодилась.
— Он… убил кого-то?
— Ага. А перед этим ему в плечо всадили пулю. — Питер потянулся за футболкой. — У нападавшего был револьвер, так что деду повезло, что он сумел полоснуть вора левой рукой.
— Можно посмотреть?
Натянув футболку, Питер достал бритву из заднего кармана джинсов и, раскрыв, протянул мне. Я осторожно повертела её в руках, разглядывая белую костяную рукоять и лезвие, блестевшее серебром, покрытое тонкой вязью волнистых узоров. Так и тянет провести пальцем по стальной грани, проверить остроту заточки — даже зная, что порежешься.
Красивая, изящная, опасная штучка.
Чем-то похожая на самого Питера.
— И ты тоже носишь её с собой? — аккуратно сложив бритву, я протянула её владельцу.
— Чту семейные традиции. — Питер вернул миниатюрное оружие в карман. — На самом деле незаменимая вещь. Бреет куда лучше электробритв или обычных станков, а в случае чего ещё и средство защиты. — Он молча потянулся за своей барсеткой, лежавшей на прикроватной тумбочке. — Тебе случаем резинка для волос не нужна?
— Нужно, — удивлённо откликнулась я, поднявшись с кровати.
И как только догадался?..
— Вы уже позавтракали? — вручив мне простенькую резинку из чёрной махрушки, спросил Питер.
— Да. — Несмотря на простоту подношения, я взяла его с благодарностью. — Ждём только тебя.
— Понял. Скоро приду, я быстро.