Выскочив на дальнюю дамбу – длинную, поросшую травой насыпь, тянувшуюся до самого моря, – Анна остановилась и начала высматривать Марни. Той пока было ни слуху ни духу.
Анна, озираясь, пошла вперед по дамбе. Ее удивляло, как, оказывается, далеко было видно отсюда. Справа поодаль было поле, там паслись коровы. Они казались деревянными игрушками в пятнах черной, белой и бурой краски. Слева высилась мельница. В ярком утреннем свете старый ветряк тоже казался ярко раскрашенной игрушкой. А прямо впереди раскинулось окутанное жаркой дымкой болото и за ним – синяя полоса моря.
Где же Марни?
Накатило разочарование. Анна села в траву, среди полевых цветов, и стала всматриваться в далекие луга. Сейчас она заметит голубое пятнышко, движущееся на зеленой равнине, – платьице Марни, – и поймет, что все снова в порядке. Та доберется к ней минут за десять, если припустит бегом… но все равно все будет в порядке. Марни сдержит слово. Обязательно сдержит!
Рядом зашуршала трава, потом долетело что-то вроде смешка. Анна оторвала взгляд от луговины – и увидела Марни, улыбавшуюся ей снизу, со склона.
– Ты так торжественно вглядывалась… – сказала ей Марни. – Что высматриваем? Грибы в небесах?
– Боже милостивый! – ахнула Анна. – Ты как тут оказалась? По волшебству?
Говоря так, она уже сообразила, что Марни, должно быть, попросту затаилась по другую сторону дамбы – и переползла на животе, чтобы ее удивить. Такое уж свойство было у Марни: возникать прямо рядом, когда Анна ее ну никак не ждала.
– Хватит зевать, пошли грибы искать!
Марни схватила ее за руку, и они вдвоем побежали вниз, в поле. Волосы развевались, в ушах свистел ветер. Его порывы ощутимо толкали девочек, едва не сбивали с ног: казалось, с ними играло большое доброе существо. Марни, оказывается, знала самые грибные места. Вдвоем они быстро наполнили два бумажных мешка, которые Анна захватила с собой.
Тогда они вновь улеглись на склоне и стали смеяться.
– И как только ты каждый раз угадываешь, где они сидят? – спросила Анна. – Я, например, вот этих маленьких даже и не видела, пока чуть не наступила!
– Ну, мне грех не знать, где тут что. Я же тут давно.
– Везет тебе, – позавидовала Анна. – Насколько давно?
– Да каждое лето. Сколько себя помню.
Наблюдая за Марни, Анна видела, что у нее были глаза цвета моря, а волосы, сдутые ветром на лицо, – как сухая трава на дамбе, только светлее. Анне казалось, она никогда не видела девочки красивее. У нее самой были темные волосы и загорелая кожа: уродство да и только. По сравнению с ней я и правда ведьма, подумала она и с новой силой возненавидела свою внешность.
– Ты что так вдруг помрачнела? – спросила Марни. Она обнаружила на склоне дамбы ямку и уютно устроилась в ней. – Лезь сюда, тут заветрие!
Они лежали бок о бок, посасывая травинки. Ветер шумел у них над головой, почти не ероша волос. В наступившей тишине Анна пробормотала:
– Ты такая счастливая… Я бы хотела быть как ты!
– Почему?
Анна хотела ответить: потому, что ты красивая, богатая и милая, потому, что у тебя есть все, чего нет у меня… Однако произнести это вслух как-то не получалось. Наверное, потому, что прозвучало бы очень уж глупо. Она хмуро жевала свою травинку – и не отвечала.
– Расскажи мне теперь, кто это хотел избавиться от тебя и почему, – сказала ей Марни. – Твои родители не любят тебя, что ли?
Анна мотнула головой:
– У меня нету родителей. Я… ну, я типа приемная. Я живу с мистером и миссис Престон. Я их называю дядюшкой и тетушкой, хотя это не так…
– Ай, бедненькая! Они, наверное, жестокие? – произнесла Марни едва ли не с надеждой.
– Нет. Они ко мне очень добры… Она, во всяком случае. Его-то я не особенно вижу, он весь такой занятый… Он тоже добрый, наверное. Разговаривает со мной ласково…
– А что с настоящими родителями произошло?
Анна ответила ровным, скучным голосом:
– Мой отец куда-то ушел… не знаю куда. Мама вышла замуж за кого-то другого. Потом они уехали на выходные, а меня оставили с бабушкой. Машина попала в аварию, и все погибли.
– Бедненькая, – повторила Марни, на сей раз с искренним сочувствием. – Вот ужас какой! Ты ведь их оплакивала? Переживала ужасно?
– Да нет, не то чтобы. Я всего этого даже не помню… Говорю же, я с бабушкой жила.
– А потом?
Анна пожала плечами:
– А потом она умерла.
– Почему?
Анна снова пожала плечами, сорвала длинную травинку, взяла в зубы.
– Откуда я знаю? Она куда-то поехала из дому, сказала, что ей не очень хорошо, обещала вскоре вернуться… и не вернулась. Взяла и умерла, вот. По крайней мере, так мисс Хеннэй сказала.
– Кто такая мисс Хеннэй?
– Это такая женщина, которая иногда приходит меня навестить. Ну, то есть приходит к миссис Престон поговорить обо мне. Это у нее работа такая: ходить навещать детей вроде меня… типа приемных. Она должна меня расспрашивать о школе и вообще обо всем. Она очень хорошая, только я никогда не знаю, что бы такое ей рассказать. Я ее разок спросила про бабушку, ведь бабушку я вроде как помню… она и сказала мне, что та умерла. – Помолчав, Анна добавила с вызовом: – Ну и что? Кому какое дело?
Марни потрясенно смотрела на нее:
– Ты разве не любила ее?
Анна ответила не сразу. Некоторое время она хмуро разглядывала землю перед собой, потом вдруг выпалила:
– Нет! Я ее ненавижу! И маму ненавижу! Всех! Вот именно!
Марни озадаченно смотрела на нее.
– Но твоя мама погибла, – сказала она затем. – Это же от нее не зависело. Она ничего не могла с этим поделать!
Анна мрачно покосилась на нее. И сказала, словно оправдываясь:
– Она меня дома оставила. Когда уехала на выходные. Вот.
– И твоя бабушка не по своей воле умерла. – Марни все пыталась взывать к голосу разума. – Это просто случилось. Она тут ни при чем.
Но Анна стояла на своем:
– Она тоже меня покинула. Бросила. Она от меня уехала! И она обещала вернуться, а сама не вернулась! – Она всхлипнула, хотя слез не было, и сердито добавила: – Я ее ненавижу за то, что она меня бросила совсем одну. Она не осталась, чтобы обо мне позаботиться. Это было неправильно! Несправедливо! Я ее никогда не прощу! Я ее ненавижу!
– На самом деле, – Марни попыталась утешить подружку, – по-моему, тебе повезло, что ты приемная. Я тоже частенько думаю, может, и я приемная… только ты никому не говори, ладно? Я иногда этого даже хочу. Было бы, по крайней мере, ясно, что мои мама с папой просто ужасно добры – удочерили меня, маленькую сиротку, которая никому не нужна была…
Настал черед Анны испытать удивление.
– А я думала, каждый до смерти рад с собственными родителями жить… если знает, кто они, – поделилась она еще одной своей тайной болью. Она задумчиво смотрела на Марни. – Если я тебе страшный секрет открою, обещаешь никому не говорить?
– Конечно! Мы же все время с тобой секретами делимся, правда? Еще не хватало кому-то рассказывать!
– Ну… это насчет Престонов. Я тебе сказала, что они добрые… Это правда, но я думала, они обо мне заботились и все делали, потому что я им вроде собственного ребенка… но недавно я выяснила… – Анна понизила голос почти до шепота, – …я выяснила, что им платят за это!
– Вот это да! – У Марни округлились глаза. – А ты точно уверена? Откуда ты знаешь?
– Я письмо нашла. Оно в ящике буфета лежало. Такое… на машинке напечатанное… и там говорилось, что какой-то совет собирался мое содержание увеличить. И чек лежал…
– Ого! – выдохнула Марни. – И что ты сделала?
– Когда она вернулась домой, я попыталась спросить, что к чему. Только я не могла сказать, что прочитала письмо… По крайней мере, не хотела. Мне надо было сначала спросить ее. Я и давай говорить: они, наверное, разорились меня кормить, пальто вот на зиму купили дорогущее… ну и так далее. А она мне в ответ: им, мол, все это очень нравится, и чтобы я не волновалась… и если я слышала разговор, что у них с деньгами напряг, так чтобы всерьез не воспринимала. Сейчас, дескать, все так говорят, а на самом деле все чепуха. – Она остановилась набрать воздуха и быстро продолжила: – Ну, я давай дальше спрашивать про деньги, про то, что сколько стоит… всяко-разно ее подбивала мне рассказать. А она – ни в какую. Знай твердит, что любит меня и чтобы я не волновалась. А потом я посмотрела, а письма-то и нет. Спрятала, значит. Вот тут я и поняла, что все правда!
Марни, похоже, серьезно задумалась.
– По-твоему, это значит, что она совсем тебя не любит?
– В каком-то смысле любит, наверное. – Анна постаралась быть справедливой к миссис Престон. – Но ты же понимаешь, в чем разница? Что за радость, когда кому-то платят за то, чтобы он тебя любил!.. Только я думаю – после того разговора она догадалась: я знаю. Стала на меня так беспокойно смотреть… выяснять, с чего это я все спрашиваю про деньги… И еще стала все делать, чтобы меня порадовать. Но это было уже не то… и не могло быть…
– А почему ты не спросила мисс Хеннэй? – Марни осенила идея.
– Ой, нет, – содрогнулась Анна. – Это уж как-то совсем нехорошо было бы. Да и как мне о таком с ней говорить, я же ее не знаю совсем… Она-то все про меня знает, а я про нее – почти ничего. Ну, и о них как-то расспрашивать… за спиной… Нет, нехорошо. И потом, я ведь и так все узнала. Она мне все равно ничего нового не рассказала бы. Но… – Ее голос сорвался, вдоль носа проложила путь слеза. – Но я так хотела, чтобы она мне сама рассказала… Я же ей как только не намекала…
Марни придвинулась ближе, коснулась ее волос.
– Анна, милая… Я тебя люблю сильно-сильно! Так, как еще ни одну девочку не любила! – Она стерла ее слезинку и вдруг снова развеселилась: – Ну вот! Теперь тебе полегчало?
Анна улыбнулась. Да, ей действительно полегчало. Она как будто сбросила тяжелый груз. Они с Марни побежали обратно через поля, и она чувствовала себя легкой, как ветер. И даже когда их пути разошлись и она одна продолжила путь домой с добытыми грибами в кульках, лицо ее то и дело расплывалось в улыбке, сияя простой радостью жизни.