– Мамочка! – Позади стояла Ксюшка, глазёнки в пол-лица. Идиоту Косте хватило ума привести сюда ребёнка. – Мамочка! Там мёртвые телёночки! У них шёрстка дыбом стоит, и на щёчках слёзки замёрзли. У всех! – у Ксюшки самой на ресницах наливалась слезища.
Слеза ребёнка стоит мира, будь то ребёнок человеческий или коровий. За слезинку дочери Кате хотелось идти и убивать виновных – тех, кто устроил массовое бессмысленное и равнодушное убийство телят. Всю последующую неделю она фурией носилась по всевозможным кабинетам. Районная администрация от происшедшего сразу отреклась:
– У хозяйства «Ольшанка» есть собственник. По закону мы не имеем права вмешиваться в его дела.
Собственник – молодой бизнесмен Безденежных (фамилия прямо из раннего Чехова). Его телефоны отключены, на SMS-ки не отвечает. Чует кошка, чьё мясо съела. Катя настрочила большое заявление в прокуратуру, с приложением фотографий. Уголовных статей на Безденежных найдётся хоть отбавляй: невыплаченные банковские кредиты, полугодовая задержка зарплаты работникам, жестокое отношение к животным…
Прокуратура располагалась недалеко от гостиницы, где, по слухам, мог остановиться бизнесмен. Катя забежала туда. Безденежных в гостинице не оказалось. Зато в холле на бархатном угловом диванчике, за жирной пальмой, прятались и целовались, как сбежавшие с урока школьники, председатель-миллионер и хорошенькая агрономша из управления.
Катя совершенно невежливо вклинилась между парочкой, хватала малознакомых, в общем, людей за руки. Жарко, точно продолжая давно начатый спор, клеймила оскотинившегося бизнесмена Безденежных. Не желала замечать, что у любовников совсем иные мысли и цели на ближайшие часы.
Агрономша сразу заскучала и отговорилась желанием посетить дамский кабинет.
– Знаю я этого Безденежных. Хороший паренёк, но – дрябловат. Жаль, быстро заклевали, – председатель нетерпеливо поглядывал в сторону портье, не спеша оформлявшего номер. – Отговаривал я его связываться с этой Ольшанкой. Идеалист хренов, навозу не нюхал… Начал бойко. Купил в кредит молокопровод, транспортёр, итальянский охладитель, разжился сортовыми семенами. На племенное стадо замахнулся, а там нетель по полста тысяч идёт. А цены на молоко рухнули (переработчики сговорились), а молокопровод свои же мужички разобрали и пропили, а озимые вымерзли, а банк в одностороннем порядке процент поднял…
– Ну, хорошо, – Катя не могла так сразу расстаться с острой неприязнью к «хозяйчику», как она про себя окрестила Безденежных. – Ну, пускай. Но он что, осенью не знал, что телятник дырявый, что кормить нечем и некому, что телята об-ре-че-ны?! Не можешь сам – продай тем, у кого больше толку…
– Да он бы рад, бедняга, а где покупателей найдёшь?! – Председатель заразился Катиным отчаянием. – Дураков нет! Кому нужно хозяйство, где долгов больше, чем имущества?
– Тогда… уж забил бы их, что ли. Чтоб не мучились. Неделю вымораживать живых, маленьких… Садизм какой.
– А это уж не его на то воля. План, цифры, отчётность – знаешь такие слова? Нашу область на всю Россию похвалили: поголовье сохраняется, молодняк приумножается. Ивкину орден вручили. Во всеуслышание наше сельское хозяйство в пример другим регионам привели. Так что негласный приказ: до Нового года – ни-ни. Не то что под нож – чтобы единый волос ни с теля, ни с коровы не упал. С живого или помершего мучительной смертью – неважно.
– Так значит, главный виновный…
Председатель в ответ молча выразительно показал пальцем вверх, в потолок. Затем перевернул крупный указательный палец и указал вниз. И тем же пальцем покрутил у своего, а затем, не церемонясь, у Катиного виска.
В красном банкетном зале роскошной губернаторской резиденции (всего залов было три, под цвет российского флага) давали традиционный бал прессы.
– Слушайте, это ни в какие ворота не лезет, – волновалась редакторша. – Даже из районок ближе к губернатору пробились. А нас будто на помойке нашли: сидим у самых дверей, холодно, дует. Интересные дела. Главный рупор ветвей областной власти, называется. – Она бегала куда-то ругаться. Распорядитель бала извинялся, и их действительно перевели в почётную часть застолья. Столы, что называется, ломились от деликатесов и горячительного, так что девчонки, замёрзшие было в своих открытых вечерних платьишках, быстро согрелись.
Встал Ивкин, слегка под градусом. На груди новенький орден, в одной руке хрустальная рюмка с коньяком, в другой вилка с телячьей отбивной. Результат интимной гимнастики давал хороший результат, и он был в хорошем настроении. Сначала вкратце повторил речь о коррупции и о таком позорном явлении, как очковтирательство, разгильдяйство и приписки. Затем заговорил о славных сельских тружениках и сохраняемом поголовье молодняка.
Расчувствовавшись под действием коньяка, говорил о том, что сам деревенский, и помнит, как по утрам мать подавала ему, мальчонке в запачканной рубашонке, большую кружку тёплого парного молока. Расчувствовавшись, вспоминал о коровьих влажных ноздрях, о добрых и мудрых коровьих глазах…
– Ведь эти коровушки… кормилицы. Детушки их телятушки… – Ивкин всхлипнул. Рукой с зажатой в них вилкой с отбивной застучал себя в грудь, плавно переходящую в живот: – Вот тут, во мне эти самые телятушки. Вот где телятушки!
И это была сущая правда.
ГОСПОЖА СУДЬЯ
…Почти сказка о Золушке. Принц (внук олигарха, благородное воспитание, девственник, Петя Ростов и поручик Ромашов в одном флаконе) по уши втрескивается в девочку из провинции.
Золушка, та ещё штучка, загоняет Принца под башмачок – хрустальный не хрустальный, но от Гуччи. Транжирит мужнино наследство налево и направо, бьёт дорогие авто, по утрам заявляется из клуба нанюханная – а он ждёт, прощает и лечит её от зависимости.
Под конец жёнушка борзеет настолько, что тащит в суд заявление: будто бы муж подверг её насильственным действиям сексуального характера, статья 131 УК. Обвинение было настолько сыро и тупо состряпано, что рассыпалось на первых пунктах.
Золушка не угомонилась: закрутила роман с шофёром и заказала ему Принца за 5 тысяч $. В последний момент шофёр струсил и сдал подружку с потрохами в полицию.
– Посмотри на меня, – с тоской сказала Вера Принцу. – Я умнее и добрее её в тысячу раз. Во мне скопилось море нежности. Я покажу тебе, как умеет любить женщина…
Вера сказала это про себя, потому что в это время сидела за судейским столом в жёсткой широкоплечей мантии. И, чтобы не компрометировать самый гуманный суд в мире, дала Золушке пять лет общего. Принц всё время сидел у клетки, не отрывая глаз от жены. Всё у него было готово, чтобы немедленно ехать в какую угодно Сибирь, лишь бы рядом. На зоне Золушка не теряла времени: отчаянно крутила любовь с начмедом и заочно училась на юриста.
В просторном холле Дома Правосудия, в глубокой, интимно подсвеченной нише, посетителей встречала Фемида с завязанными глазами. Мрамор – как тающая полупрозрачная свеча. В прекрасных античных, хотя и слегка непропорциональных руках – весы с чашами и короткий карающий меч. Живописные складки хитона точно застыли на мгновение, чтобы опять ожить, встрепенуться, заструиться при ходьбе на упругих стройных ногах.
У вертушки дремал охранник Джафар, беременный месяцев на восемь с половиной. Если здание суда захватят террористы, он, пыхтя, цепляясь кобурой, будет долго выпрастывать живот из-за стойки. И не выпростает.
Коридор, слева туалет с кодовым замком: только для работников суда. Справа дверь, поблёскивающая толстой золотой табличкой «Президент гильдии адвокатов Земляникина Н. Е.»
В полуотворённую дверь видно, как, после очередного посетителя, хозяйка кабинета укладывает купюры в красное портмоне, щёлкает блестящей застёжкой красной сумки. Всё у неё дорогое, броское, из яркой натуральной кожи: папки, визитница, пальто на плечиках, кресло.
Земляникина – эффектная полная блондинка, ей идёт красный цвет. Земляникина и есть та самая Золушка. Принц спился, постарел. Она его пока терпит. Про неё говорят: «Не баба, а водка с махоркой».
Земляникина выучилась благодаря благосклонности тюремного начальства и мужниным деньгам. Вере надеяться было не на кого: не на мать же, продавщицу сельпо, которая робела строгой молчаливой дочери. Самой приходилось выгрызать место под солнцем. На курсе её прозвали «стойкий оловянный солдатик».
– У вас нет желания поменять фамилию? – сочувственно сказал декан, когда группа меняла паспорта. – Вашу фамилию, в некотором роде, могут не понять, э-э… при вашей работе. Достаточно сменить одну букву, – подсказал он. – Скажем…
– Нет!! – жёстко сказала Вера. – Умные поймут. А в угоду дуракам унижать память отца…
– Вы девушка с сильным характером. Вы многого добьётесь в жизни, – задумчиво сказал старый декан. На выпускном при вручении диплома он (был мал ростом) привстал на кончики башмаков, обнял любимицу. Она шепнула в пушистое обезьянье ухо: «Спасибо. Вы были мне вместо отца». Сколько лет прошло с того вечера…
Вера поднялась в лифте, прошла по ковру. Толкнула дубовую дверь с золотой табличкой «Верховный Судья Блат Вера Павловна».
На столе секретаршей всё приготовлено: дымится чай с лимоном, мерцает включенный ноутбук, топорщится закладками папка с материалами очередного дела на пересмотр. Наезд, причинение смерти по неосторожности, статья 105 УК.
Город, в обрамлении спальных микрорайонов. Частный сектор: зелёные палисадники, узкая дорога. Фонарей нет, тротуаров тоже. Жители микрорайона терпели, помалкивали, привычные, что у государства на них никогда нет денег.
В тёплую июльскую ночь с дискотеки возвращались парни и девчата, восемь человек. Шли по обочине цепочкой, пританцовывали, подпрыгивали от молодости, болтали. Вынырнувший на скорости 150, джип вынесло на обочину. Восьмерых детей расшвыряло как горошинки, в радиусе пятидесяти метров. Ни одного выжившего.
Земляникина своей упругой высокой грудью ринулась защищать обвиняемого. Доказывала, что молодёжь была под градусом (с дискотеки – да без градуса?) Экспертиза выявила: прозрачные как стё