Джеральдина в «Гламуре»
Джеральдина Штутц – стройная девушка 23 лет, ростом 168 см, с огромными карими глазами и густыми волосами, уложенными замысловатой волной, – застыла в нервном ожидании, устремив взгляд в пол и выпрямившись.
– Дорогая, ты еще слишком юна, – произнесла главный редактор журнала «Гламур» Элизабет Пенроуз Хоукинз. – Да и опыта маловато.
Разговор происходил в 1947 году в кабинете Хоукинз, расположенном в одном коридоре с редакцией «Вог», на 19-м этаже небоскреба на Лексингтон-авеню, в штаб-квартире издательского дома «Конде Наст». Джеральдина пару лет назад окончила колледж и с тех пор без перерывов трудилась на младших редакторских должностях журналов про кино. Правда, то – кино, а это – мода. Но работа в «Гламуре» – это мечта!
Пусть Джеральдине недоставало опыта, зато в ней чувствовались не свойственная ее возрасту уверенность в себе и явный талант.
– Ладно, я все равно тебя беру, – неожиданно заключила Хоукинз, утвердительно кивнув, – у тебя есть стиль, а это – единственное, чему мы не можем научить[239].
Джеральдина не верила своему счастью. «Я ни шиша не смыслила в модном бизнесе, – рассказывала она. – В Нью-Йорке я адаптировалась, воображая, что Ист-Ривер – это как чикагское озеро Мичиган»[240].
Выросшая в северных районах Чикаго Джеральдина, плод долгих лет строгого католического воспитания, довольно быстро нашла жилье в Вест-Виллидж[241], в квартире с соседками, и сразу решительно окунулась в городскую жизнь и в свою работу. Ее обязанности в «Гламуре» на посту младшего редактора состояли в сборе информации об аксессуарах и обуви для модного раздела. Первые нью-йоркские месяцы Джеральдина посвятила, как она это называла, «сафари» – прогулкам по авеню и боковым улицам Манхэттена, где разглядывала витрины или заходила в магазины, выискивая «предметы мечты каждой работающей девушки… которые она может себе позволить»[242].
«Гламур» издавался с 1939 года. Со слоганом «Для работающей девушки»[243], он был адресован молодым женщинам вроде Джеральдины – образованным, в основном белым, с энтузиазмом начинающим карьеру. Маятник женского трудоустройства в очередной раз качнулся в обратную сторону: период светлых перспектив, открывшихся в 20-е годы, уступил место Великой депрессии с ее ограничениями, но начавшаяся потом война создала на рынке вакуум, который заполнял растущий приток работниц. Кроме того, развитие информационных технологий подстегнуло спрос на офисных и канцелярских служащих, и женщины с полным средним или высшим образованием – число которых увеличивалось – имели необходимые для подобной работы навыки и умения. Опять же, сделалась широкодоступной сложная бытовая техника, те же стиральные машины, и это облегчило жизнь женщинам, которые хотели и зарабатывать, и вести домашнее хозяйство. «Гламур» во множестве публиковал колонки с рекомендациями, как правильно вести себя на собеседовании, как украшать дом, если живешь самостоятельно, или какие блюда можно состряпать на скорую руку после долгого рабочего дня в офисе. Сохранение баланса между личными отношениями и работой, путевые заметки, помогающие решить, где провести двухнедельный отпуск, огромное число фотоматериалов, иллюстрирующих все что угодно – от бюджетного офисного наряда до модных, но функциональных причесок, – все это заполняло страницы журнала под руководством Хоукинз.
Война постепенно уходила в прошлое, атмосфера 50-х годов все явственнее воцарялась в обществе, и «Гламур» стал эпицентром дискуссий, посвященных работе женщин вне дома. Регулярно выходили спецвыпуски «Карьера», и в самом журнале публиковались материалы на эту тему – такие как, например, статья «Кто незаменим для босса?», героинями которой были ассистентки известнейшего журналиста Эдварда Марроу и композитора Хоги Кармайкла. В другой статье – «Замужняя женщина в офисе, домохозяйка с двумя детьми: чья работа тяжелее?» – приводились размещенные рядом распорядки дня обеих женщин, а сопровождавшее текст фотоэссе иллюстрировало хлопоты, наполняющие их типичный день.
Редакция даже организовала в своих манхэттенских помещениях специальный конференц-зал и библиотечку, где были брошюры по вопросам карьеры, справочные материалы по женскому трудоустройству. Если женщина не могла прийти лично, она могла прислать свои вопросы в письменном виде и получить совет[244]. «Работа сегодня – это не просто недельная зарплата, а гарантия нашей уверенности в себе, – писала Хоукинз. – Работа перестала быть тем, чем занимаются “от нечего делать”, перестала быть временным заработком до замужества или утомительным способом пополнить бюджет. Работа – это то, в чем девушка должна уметь ориентироваться не хуже, чем на дороге домой в темноте»[245].
Со своими служебными задачами в «Гламуре» Джеральдина справлялась прекрасно. Она интуитивно понимала читательницу – ведь сама такая же – и обладала острым чутьем редактора модного отдела. В ее обязанности входило подыскивать иллюстраторов, которые будут оформлять материалы, и выстраивать работу с ними. Самым знаменитым из иллюстраторов Джеральдины был ее ровесник Энди Уорхол, выпускник школы искусств, который в 1949 году нарисовал в «Гламуре» свою первую иллюстрацию с туфлями[246] – к материалу под названием «Путь наверх: гуляем в “лодочках”», который редактировала Джеральдина. Используя теплые коричневые тона, Уорхол изобразил туфли разных фасонов на приставных лестницах, пересекающих журнальную полосу под разными углами. За модной рубрикой в том номере следовали две «параллельные» статьи – «Успех в Нью-Йорке – это тоже работа» и «Успех дома – это тоже карьера», и Уорхол нарисовал для них такие же коричневые тонкие стремянки, только вместо туфель – сидящие на ступенях молодые женщины, а сами лестницы уходят ввысь за небесную линию Нью-Йорка. Уорхол «объявился прямиком из глуши с портфолио подмышкой», – вспоминала Джеральдина их первую встречу[247]. «Энди – в самых разных смыслах – возник из ниоткуда. И в этом вся прелесть»[248]. Уже уйдя из «Гламура», Джеральдина давала Уорхолу заказы для своей новой работы, и так продолжалось до тех пор, пока он не стал слишком знаменит, чтобы ограничивать себя одними туфлями.
Джеральдина время от времени и сама сочиняла для «Гламура» тексты, подписывая их псевдонимом «Джерри». Но вскоре оставила эту привычку, когда ее стали засыпать письмами, адресованными «мистеру Джерри Штутцу», включая приглашения присоединиться к мужской попойке в узком кругу. Особенно она любила рассказывать о важной роли аксессуаров, о том, как дерзкой расцветки шарф или кожаный поясок могут оживить старый, поношенный наряд. Лучшие аксессуары, – писала она, – это не «спонтанные ненужные покупки, а адаптивные и уместные предметы, каждый из которых своим характером, своим цветом идеально подходит к ее [владелицы] одежде, к ее образу жизни». Умение выбрать подходящий аксессуар – это «шестое чувство, присущее любой элегантной женщине», – утверждала Джеральдина. Именно такой женщине «ее лучшая подруга или кавалер говорят: “Ты выглядишь великолепно!” – что на самом деле означает: “Чудесный костюм!”»[249]. Эти восклицания всегда можно было бы адресовать и самой Джеральдине. По сути дела, вверх по карьерной лестнице ее двигало именно «шестое чувство», и со временем у нее подобрался собственный «фирменный» набор аксессуаров: на голове – тюрбан, запястья увешаны громкими браслетами, начинавшими звенеть, когда она жестикулировала, и все это в сочетании с театральной манерой речи.
Джеральдину и ее сестру Кэрол, на четыре года младше вырастила мать. Они считались семьей среднего достатка и жили в Эванстоне, приличном пригороде Чикаго на берегу озера Мичиган – в среде, максимально далекой от мира высокой моды. Отец девочек, кровельщик Александр Гамильтон Штутц по прозвищу Задира, ушел от них, когда Джеральдина была еще подростком, и их мать Эстелла почти никогда о нем не говорила[250]. Набожная католичка, она до замужества служила в компании «Дюпон». «Я знаю, что у нее в подчинении было двенадцать человек, – рассказывала Джеральдина, – но больше мне ничего не известно. Сейчас мне ужасно жаль, что я никогда не расспрашивала мать о тех временах, когда она работала»[251]. Выйдя замуж, Эстелла ушла из «Дюпон». Но, столкнувшись с необходимостью поднимать дочерей в одиночку, устроилась к местному врачу отвечать на звонки. Она всегда держалась – и в этом Джеральдина пошла в мать – подчеркнуто достойно, обладала безупречными манерами, следила за собой. Каждое утро она перед работой облачалась в костюм, маникюр был неизменно аккуратен, волосы – идеально уложены. «У нее была выправка, словно к спине привязали шест», – вспоминает сегодня племянник Джеральдины Мэтью Хопкинс. «Бабушка была само совершенство, – добавляет его сестра Марта, – для своей работы она определенно одевалась чересчур нарядно»[252].
Эстелла копила, чтобы отправить Джеральдину с Кэрол на учебу в школу при монастыре Святой Схоластики, сравнительно недалеко от Эванстона. В старших классах Джеральдина хорошо успевала и проявила себя целеустремленной ученицей, добивающейся признания. Она активно участвовала в разных кружках и – как вспоминает одна из ее школьных подруг – «всегда и везде хотела быть президентом»