[253]. Их класс оканчивал учебу в 1941-м, и в выпускном альбоме, за подготовку которого отвечала Джеральдина, одноклассницы рядом с ее фотографией приписали: «Ее энергичность выдает в ней лидера» и «Дипломат 41-го года». После выпуска она получила стипендию в чикагском женском католическом колледже Мундалайн, где планировала заниматься театральным искусством, чтобы потом отправиться в Нью-Йорк и выступать на Бродвее. Но, увидев, что ей достаются лишь мелкие роли, да и те нечасто, и будучи реалистом, Джеральдина решила переключиться на журналистику. Если Бродвей ей не светит, – рассуждала она, – то, может, новое занятие приведет на Манхэттен. Джеральдина многое переняла у матери – слабость к хорошей одежде, повышенное внимание к личным границам, – но консерватизм Эстеллы в это число не входил. Близко познакомившись с актерским и литературным ремеслом, Джеральдина отвернулась от своих католических корней, которые теперь считала вредной, подавляющей личность догмой.
Первая встреча Джеральдины с модной индустрией состоялась в 1945 году. На последнем курсе ей как президенту студсовета колледжа поручили организовать ежегодный благотворительный показ моды. Для этого она арендовала банкетный зал в одном отеле и как-то уговорила руководство универмага «Маршал Филдз» пожертвовать одежду. В роли моделей выступали студентки, а Джеральдина была не только в их числе, но ей предстояло еще и открывать шоу. Репетиция прошла без сучка без задоринки, участницы лихо вышагивали по подиуму в своих стильных нарядах. За несколько часов до начала гостиничные сотрудники пожелали, чтобы подиум сиял, и надраили его воском. Они хотели как лучше, но пол в результате сделался опасно скользким. Выходя к аудитории, Джеральдина не успела ступить и пары шагов, как потеряла равновесие и рухнула прямо на спину. «Я в нее буквально свалилась, – рассказывала она, имея в виду моду и свой первый опыт знакомства с ней. – Обведя глазами 500 застывших в ужасе зрительниц, я приняла верное решение. В этой ситуации можно было или разрыдаться, или расхохотаться, и я выбрала последнее»[254]. Невзирая на неудачный старт, Джеральдина начала подрабатывать моделью в «Маршал Филдз» и сделалась неизменной участницей модных показов универмага, представляя студенческую одежду.
Она буквально заболела модой и, с отличием окончив Мундалайн, влилась в многотысячную толпу студенток и выпускниц, которые, надеясь сделать карьеру в модной журналистике, отправили свои работы на Prix de Paris, ежегодный конкурс журнала «Вог», куда победительниц приглашали на заветную стажировку. В их числе в свое время была и юная Жаклин Ли Бувье[255]. При столь высокой конкуренции Джеральдина осталась без наград, но зато она попалась на глаза Мэри Кэмпбелл – будучи когда-то личным секретарем основателя «Конде Наст», она на тот момент возглавляла кадровое управление компании. Мэри попросила Джеральдину не пропадать из поля зрения.
Выпустившись из колледжа, Джеральдина устроилась в фильмотеку, которая подбирала и сдавала фильмы напрокат тем, кто хочет развлечь гостей на вечеринке. Выполняя один из первых своих заказов для какого-то пафосного раута, она остановила выбор на черной комедии 1937 года «Ничего святого» с Кэрол Ломбард в роли юной сумасбродки, которая притворяется, будто скоро умрет. Устроителю раута комедия показалась несмешной, и Джеральдину уволили. Но зато, благодаря этой строчке в резюме, она нашла работу в Нью-Йорке, получив место редактора отдела моды в группе журналов о кино. Проработав несколько недель на Манхэттене, Джеральдина вспомнила свою знакомую в «Конде Наст» – и вот она уже в «Гламуре» вживается в космополитический образ жизни, к которому так стремилась.
Работа в «Гламуре» свела Джеральдину с человеком, который станет для нее почти отцом. Макси Джармен возглавлял «Дженеско», крупный обувной конгломерат, созданный им на базе мелкой фирмы, доставшейся в наследство от отца. Рыжеватый, с неизменной дружелюбной улыбкой, Макси жил в Нэшвилле, вел службы для членов Южной баптистской конвенции[256], был убежденным республиканцем, состоял в обществе трезвости. Он был чужаком как на Седьмой авеню, в мире швейного производства, так и среди модных магазинов Мэдисон-авеню. Макси любил начинать собрания акционеров молитвой, а в годовых отчетах то и дело поминал Всевышнего. Джеральдине, которая в «Гламуре» специализировалась на обуви и аксессуарах, доводилось общаться с Макси довольно часто. Поскольку от католичества она отреклась, то запросто могла выпить с друзьями, с большим энтузиазмом курила и открыто разделяла взгляды либералов, но Макси ей нравился. Несмотря на огромную разницу во взглядах, они почти всегда находили общий язык, когда речь заходила о делах торговли.
Джеральдина работала в «Гламуре» уже седьмой год, приобретая все больший авторитет в отрасли, когда Макси вдруг сделал ей неожиданное предложение. Он купил обувную производственную фирму «И. Миллер» и хотел, чтобы Джеральдина заняла должность координатора по вопросам моды ее оптового подразделения. Джеральдина отнеслась к идее скептически – мол, у нее нет никакого коммерческого опыта. Макси настаивал, заверяя, что для успеха на новом поприще ей не потребуется ничего, кроме тех навыков, которые она успела отточить в «Гламуре». У него был талант интуитивно определять сильные стороны человека еще до того, как тот сам их увидит. «Зачем пытаться сделать людей сильнее там, где они слабы, – любил говаривать он, – если можно использовать силу, которая у них уже есть?»[257] Пытаясь заставить Джеральдину взглянуть на его предложение под другим углом, он сосредоточился на ее природных лидерских способностях. Сколько раз ее выбирали президентом класса в школе? (Несколько.) Выступала ли она редактором выпускного альбома? (Галочка.) Может, ей приходилось быть старостой общины? (Ответ утвердительный.) Джеральдина никогда раньше не смотрела на себя с этой стороны. «Мне в голову не приходило, что все это можно расценивать как подготовку к работе в мире бизнеса», – рассказывала она. Джеральдина всегда была той, кто следует правилам, а не «генератором идей». «Как и почти все молодые женщины с подобной биографией и образованием, я выполняла исключительно то, что просят, и ничего кроме»[258].
Со временем уговоры Макси сыграли свою роль, и Джеральдина стала проникаться идеей бросить «Гламур» и уйти к нему. Но тут еще дело в том, что ей понадобились деньги – причем много денег. Незадолго до того она получила страшный удар, связанный с ее здоровьем. Ей диагностировали рак матки и сделали гистероэктомию, лишив возможности иметь детей. Такое нелегко принять, ведь ей не исполнилось еще и тридцати. «Было очень трудно осознать, что я не смогу родить», – сказала она позднее, хотя в публичных интервью почти никогда не вспоминала о том периоде жизни[259]. Пытаясь как-то облегчить горечь утраты, Джеральдина решила прибегнуть к помощи психоаналитика. «В какой-то момент я почувствовала, что совсем не справляюсь – мне требовалось все больше времени на то, чтобы просто повязать шарф. Меня это напугало до смерти»[260]. Терапия стоила дорого, а у Джеральдины все доходы состояли лишь из зарплаты редактора в модном журнале, а вы представляете, сколько там платили. «Я взяла тысячу долларов в долг и стала посещать сеансы, – рассказывала она, – я очень нуждалась в деньгах. В редакции я требовала, чтобы мне дали дополнительный штат, увеличили объем работы и утроили зарплату. Но они только кивали в ответ – мол, да-да»[261]. Макси согласился платить Джеральдине 40 тыс. в год (400 тыс. в сегодняшних ценах), сделав ее самой высокооплачиваемой женщиной в производстве потребительских товаров – впрочем, а были ли вообще другие женщины в этой отрасли? «В кругу ее друзей зарплата мисс Штутц – любимая тема для обсуждения за обедом», – писала «Нью-Йорк Таймс». Когда ей задали этот вопрос на интервью, Джеральдина вспыхнула. «Мне платят весьма и весьма неплохо», – ответила она[262].
В 1954 году Джеральдина перешла в «И. Миллер», с радостью погрузившись в новую работу, которая помогала отвлечься. В компании она занималась всем, что было так или иначе связано с модой, а в 50-е годы – когда жесткая экономия военных лет сменилась выросшим благосостоянием – модных тенденций в обувном секторе было хоть отбавляй. Одним из главных источников вдохновения служил блестящий ореол Голливуда, родивший главный хит – остроносые туфли на «шпильках», – вместе с новыми материалами, включая, например, лаковую кожу. В те времена важное место стала занимать подростковая мода, а вместе с ней – двухцветные кожаные туфли и лоферы. Редакторское чутье делало Джеральдину идеальным специалистом для этой должности. «Продается не удобная женская обувь, а модная», – говорил ей Макси, предоставив полную свободу действий и хороший бюджет. Успехи Джеральдины в оптовом бизнесе столь его впечатлили, что уже через год он повысил ее до вице-президента, в ведении которого были 17 обувных магазинов «И. Миллер». Под ее началом работали 200 человек, в основном мужчины. «Поначалу они не увидели в моем назначении ничего хорошего, – рассказывала она о своих подчиненных, – но это практичные ребята. Если бизнес идет лучше, то и ты им больше нравишься»[263]. Джеральдина тестировала новые идеи – например, расширение ассортимента сопутствующих товаров, а также перчаток, поясов и прочих аксессуаров, бесплатно выдававшихся тем, кто совершил покупку. В результате продажи сети выросли на 20 процентов.