[369]. Но Джеральдина – так же, как и в тот раз, когда согласилась уйти из «Гламура» в «И. Миллер», – поставила ряд условий. «Чтобы привести магазин в порядок, мне потребуется пять лет, – сказала она Макси. – На этот период мне нужно полное финансирование и чтобы никто ничего мне не диктовал»[370]. Макси с радостью согласился. А Джеральдина, вспоминая тот случай, с сожалением констатировала: ее ментор, кроме прочих многочисленных талантов, был «умным психологом»[371].
В «Бенделе», куда Джеральдина пришла в ноябре 1957 года, она не встретила теплого приема со стороны новых подчиненных – многие были на несколько десятилетий старше. «Им назначили в начальники 33-летнее юное дарование, о котором почти никто из них слыхом не слыхивал, – рассказывала она. – Большинство старых сотрудников вообще со мной не разговаривали. В общем, первые пару месяцев вместо того, чтобы заниматься порученной мне радикальной перестройкой, я попросту просидела на ладонях – в самом буквальном смысле. В этом старом доме даже воздух был холодным»[372].
Посидев так некоторое время, Джеральдина в итоге решила отправиться за покупками – к конкурентам. Свернув за угол, она забрела в «Бергдорф Гудман», потом дошла до расположенного южнее «Лорд энд Тейлор» и до «Блумингдейла» в паре кварталов на север. «У меня было преимущество, которое есть только у женщин, – вспоминала она. – Я ношу одежду. Окажись на моем месте мужчина, он бы с треском провалился». Главное для нее открытие в ходе этой экскурсии состояло в том, что «больше не осталось мелких специализированных магазинов – дружелюбных, ориентированных на личное общение и на конкретного клиента. Они все либо выросли до размеров, при которых о “личном общении” можно забыть, либо безнадежно устарели»[373]. И Джеральдина поняла, каким путем ей следует идти – она полностью перекроит «Генри Бендель», делая особый акцент на небольших размерах универмага и недвусмысленно подчеркивая его эксклюзивность.
Джеральдина решила начать прямо с главного входа. В «И. Миллер» ей довелось работать с Х. Маккимом Глэйзбруком, который занимал там должность главного оформителя. Это был аристократичный, впечатлительный человек, обладавший уникальным взглядом и богатым воображением, его творческий почерк совмещал эксцентричность, практичность и нередко чувство юмора – черты, которые Джеральдина обожала больше всего. Если она собирается создавать абсолютно новый «Бендель», начав с переосмысления главного входа и первого этажа, то Глэйз – как она его называла – именно тот, кто ей нужен. Они вдвоем вышагивали по помещению, пытаясь придумать лучшие способы побороть многочисленные конструктивные изъяны здания. Мало того, что оно стоит не на главной улице, а на боковой, так еще и окошки у него небольшие, плохо заметные снаружи. Маленькими размерами отличался и главный зал на первом этаже – к тому же узкий и вытянутый. «У всех универмагов первый этаж – как зал для боулинга, – жаловалась Джеральдина, – а у нас и на половину не потянет». Тридцатичетырехметровый потолок, наоборот, казался высоченным в сравнении с шириной, едва дотягивавшей до 8 метров. «Прямо как собор какой-то, – говорила Джеральдина, – все пропорции не те». Они внимательно оглядывали помещение, обсуждали, а порой просто прохаживались туда-сюда.
– Нам нужно что-то камерное, уютное и структурированное, – объясняла Джеральдина Глэйзу[374]. Но как этого добиться? Глэйз ушел и вернулся через месяц, готовый представить новому президенту свою концепцию. Это был макет торговой пешеходной улицы, навеянный его детскими воспоминаниями о Палм-Бич, Флорида. «Я чуть не умерла, это было так великолепно!» – рассказывала Джеральдина.
– Это оно! – произнесла она, не колеблясь ни секунды[375].
Глэйз вообразил первый этаж «Бенделя» в виде «Улицы лавок» – единственного прохода, вымощенного уложенными в «елку» серовато-белыми мраморными плитками. Эта концепция сформирует целое поколение универмагов, станет новой торговой стратегией, определит новый подход к святая святых индустрии – главному залу первого этажа. Отталкиваясь от Виа-Мизнер, пешеходной зоны в Палм-Бич, и парижской Фобур-Сент-Оноре, Глэйз поместил в верхнем конце Улицы отделанный серой штукатуркой атриум с тремя нишами, покрытыми лазуритовой мозаикой, посередине – журчащий фонтан, окруженный скамейками с бархатными подушечками в зарослях экзотических растений, которые создавали атмосферу сада. Каждый магазинчик вдоль улицы занимал собственное помещение, выполненное в своем архитектурном стиле, и продавал тщательно подобранный ассортимент уникальных товаров, многие из которых имелись только в одном экземпляре. «Лавка сумок» с серо-белым фасадом и коринфскими колоннами предлагала коллекцию дорожных сумок из крокодиловой и ящеричьей кожи, а также атласные клатчи, которые, по желанию клиентки, могли быть покрашены в цвет ее платья. В «Лавке перчаток» с интерьером в коричнево-желтых и темно-серых тонах можно было найти такие редкие товары, как, например, французские кожаные перчатки на шелковой подкладке. «Багатель» – барочное пространство в легких красновато-лиловых тонах, где продавались шарфы, накидки и платки, а в «Ювелирных украшениях» крыша представляла собой аркаду на сужающихся к концу малахитовых колоннах-подпорках, между которыми висели застекленные витрины с драгоценностями. Подвешенная к потолку золотая бахрома покачивалась, разбрасывая блики света. Среди товаров в круглой «Лавке подарков», декорированной в стиле Людовика XVI, имелись разные канцелярские принадлежности, украшенные настоящими засушенными цветами. Завершалась Улица двухъярусной «Шляпной лавкой» с палладианскими архитектурными элементами, обстановка внутри и устилавшие пол ковры – в белых и бежевых тонах. Там принимали заказы на шляпы, которые изготавливали в мастерских универмага, а также продавали готовые уборы, включая элегантные «капулетки» и шляпки-«таблетки» от французских и итальянских модисток.
Увидев макет, «я лишилась дара речи, – рассказывала Джеральдина, – настолько эта идея показалась мне чудесной и незаурядной. В Америке – да, наверное, и в остальных странах – бытовал консенсус: лучшая планировка первого этажа в универмаге – это длинные ряды застекленных прилавков, где весь товар выставлен лицом… Идея состояла в том, что если вам не удалось зацепить покупателя в одном месте, то он попадется в другом, что его внимание все равно удастся привлечь не здесь, так там»[376]. Улица лавок коренным образом отличалась от этих представлений, ведь на ней товар, наоборот, был спрятан от глаз внутри маленьких, похожих на ювелирные шкатулки магазинчиков, каждый из которых – сам по себе произведение искусства. «Для этой концепции требовалась смелость, ведь раньше никто не видел ничего подобного», – говорила Джеральдина[377].
Претворение в жизнь идей Глэйза началось незамедлительно, и весь первый этаж универмага «Генри Бендель» покрылся лесами и тайной. «До открытия оставалось всего три дня, а мы еще сами не знали, на что это будет похоже, – вспоминала Джеральдина. – Может, какой-нибудь жуткий балаган или просто ряд мелких картонных боксов». Но она рискнула и поставила на этот проект всю свою будущую карьеру. «На открытие мы пригласили президентов всех до единого универмагов, всех “шишек”, так или иначе связанных с розничной торговлей в городе», – рассказывала она. К тому моменту она возглавляла «Генри Бендель» почти полтора года и уже успела – ничего особо не афишируя – произвести в универмаге целый ряд изменений. «Мы много чего сделали, но работали спокойно и целеустремленно, без лишней шумихи». Но на сей раз ей шума хотелось, и не просто шума, а ажиотажа. «Выражаясь театральным языком, это была наша “говорящая собака”. Знаете, как на ярмарке – ты ставишь у входа в свой шатер говорящую собаку, чтобы заманить людей внутрь. Так и здесь»[378].
В сентябре 1959 года произошло много важных событий: Америку впервые посетил руководитель Советского Союза; Винс Ломбарди дебютировал в Национальной футбольной лиге как главный тренер одной из основных команд; у входа в «Генри Бендель» собрались коммерсанты всех мастей, чтобы увидеть своими глазами плоды работы одной из самых молодых, но уже заметной главы американского универмага. В воздухе царило почти физически ощутимое предвкушение. Взволнованная Джеральдина стояла у входных дверей под знаменитым бенделевским козырьком в бело-коричневую полоску, приветствуя каждого новоприбывшего. Лишь некоторые – а публика состояла в основном из мужчин – посмотрели ей в глаза. Остальные ограничивались легким кивком и проскальзывали мимо нее внутрь – им не терпелось вынести собственное суждение.
Для начала сентября день выдался не по сезону жарким. Ознакомившись с интерьером, гости выходили на улицу и, собираясь в небольшие группы, болтали о том о сем и делились впечатлениями. «И ржали “ха-ха-ха!”», – с горечью вспоминала Джеральдина.
«– Вы смелая», – бросил один из немолодых гостей, проходя мимо нее. Эндрю Гудман, президент «Бергдорф Гудман», за ее спиной называл универмаг не иначе как «Улицей булавок», а некоторые другие окрестили его «Руина Джерри Штутц»[379][380].
В последующие годы на посвященных слухам страницах модной прессы порой появлялись анонимные заметки с критикой Джеральдины. В одном из таких текстов «Вименз Уэр Дэйли», назвав ее «милой девушкой», тут же добавляет, что у нее, мол, конечно, есть свои поклонники, но есть также и легионы скептиков, и далее цитируется один из них, который называет Джеральдину «надменной, ехидной девчонкой, которая не выносит, если что-то не по ней»