[626]. Хотя разгадать намерения Векснера было сложно, он тем не менее умел быть убедительным, когда хочет. Он заверил Джеральдину, что уважает и очень ценит ее достижения и не планирует превращать «Бендель» в снобскую версию «Лимитид». Обхаживал ее, обещая будущие инвестиции, рассказывая, что собирается вложить не менее 50 млн в распространение бренда «Бендель» в национальном масштабе. «Мы будем приходить в то или иное место – просто поздороваемся, а там посмотрим, как пойдут дела», – говорил он ей[627]. «Мы же не какие-то пройдохи»[628].
Джеральдина надеялась, что Векснер сможет заменить Макси в качестве того, кто понимает и поддерживает ее ви́дение – пусть даже этот человек вкладывает в бизнес массу денег и располагает большой собственной инфраструктурой, – и готов довести дело до конца. «Она хотела верить, – говорила Мириам Маршалл, которая управляла на Улице лавок магазином “Порт назначения”. – Она стояла на распутье, а он просто говорил ей то, что она хотела услышать»[629]. Сама Джеральдина при продаже чувствовала себя, как «мать, отдающая ребенка в приемную семью», но в то же время ощущала облегчение, сбрасывая с себя тяжкие обязательства собственницы. При всей ее любви к универмагу в статусе наемного менеджера она видела свои плюсы[630]. Да и некоторые из ближайших друзей убеждали ее продать бизнес и двигаться дальше. «Думаю, “Бендель” тебя уже утомил, – написала ей светская колумнистка Лиз Смит. – Продай ты его и отправляйся на поиски новых миров. Как насчет кресла миссис Вриланд? Или пойти в политику? Или стать художественным директором Линкольн-центра? Тебе все по плечу»[631].
Многочисленные красные флажки указывали Джеральдине на то, что Векснер – не Макси и что отношения между ними не будут строиться по той же модели. Во-первых, очевидные различия во вкусах и подходах. «Бендель» всегда делал акцент на неординарности и стиле, а «Лимитид» – на коммерческой привлекательности для широкой публики. Во-вторых, у них были совершенно разные характеры. Например, Джеральдина ко всем без исключения работникам «Бенделя», от старших закупщиц до технического персонала, обращалась «мистер» или «мисс», а также была известна персонализированными подарками для широкого круга друзей и знакомых, зачастую в виде тщательно собранных и красиво украшенных корзиночек знаменитого «бенделевского» мыла. В «Лимитид» Векснер называл всех работников «коллегами», а в подарок он чаще всего преподносил право покупки того или иного числа акций по фиксированной цене – то есть если работник останется в компании до конца, то будет иметь шансы выйти на пенсию миллионером.
Джеральдина была полностью своей среди нью-йоркских знаменитостей. Кроме множества прославленных друзей, она имела тесные связи с общественными и культурными организациями, входила в советы Карнеги-холла и Ассоциации Пятой авеню. Она фигурировала в первом рекламном ролике Американского фонда исследований СПИДа с участием разных известных личностей и стояла там рядом с близкими друзьями, включая модельера Перри Эллиса. Оскар де ла Рента называл Джеральдину «матерью Терезой»[632].
Векснер же принадлежал к совершенно иному типу людей. В своих интервью он вовсю поддерживал философию моды знаменитого создателя «Ревлона» Чарльза Ревсона, который, как известно, утверждал, что знает, чего хочет женщина. «Он шел и смотрел, как одеваются шлюхи, – сказал Векснер журналу “Форчун”. – Ревсон говорил, что все женщины хотят секса, и я с ним согласен. Для них главное – чувственность. Они не такие, как мужчины. Они подбирают одежду, чтобы понравится противоположному полу». – Это интервью он давал в августе 1985-го, то есть в тот самый месяц, когда состоялась их с Джеральдиной первая беседа. «Мы продаем не одежду. Как говорил Ревсон, мы продаем надежду. Вот почему чопорные биржевые дилерши дома переодеваются в стринги»[633]. Подобное отношение к женщинам, конечно, возмутительно, но самое главное – оно резко контрастировало с взглядами Джеральдины. В «Бенделе» считалось, что мода – это не орудие соблазнения мужчин, а инструмент, помогающий женщине найти лучший способ самовыражения.
Немного позднее Векснер привлечет Джеффри Эпстайна – который сегодня скандально известен по обвинениям в сексуальной эксплуатации и изнасилованиях – в качестве финансового консультанта и доверенного лица и снабдит его юридическими полномочиями. Но в ту пору Векснера в основном знали как очень успешного человека с мальчишеской энергией. В том же августе 1985 года журнал «Нью-Йорк» опубликовал посвященный ему материал. На обложке – под заголовком «Холостой миллиардер» – Векснер стоял, приобняв двух моделей. Автор статьи характеризовала его как человека, который «стремится получить всеобщее одобрение, но в то же время весьма подозрителен в отношении других» и любит «всех красавиц, которые раньше никогда его не замечали, а сегодня стоят к нему вплотную, говорят с ним, скрестив за спиной пальцы, и изображают крайнюю степень удивления, глядя в его грустные глаза»[634].
Джеральдина решила не обращать внимания на все эти предупреждающие знаки. Она не чувствовала себя готовой разорвать связи с «Бенделем» и подписала пятилетний контракт, чтобы остаться там в качестве наемного менеджера. Первоначальная цена универмага составляла 20 млн долларов, но Векснер в итоге заплатил где-то между 8 и 10 млн, включая аренду здания, – то есть примерно ту же сумму, в которую «Бендель» обошелся Джеральдине и ее партнерам несколько лет назад. В публичном доступе нет информации о том, сколько именно за свои инвестиции получила сама Джеральдина, но два десятка лет спустя, после ее смерти, стало известно, что суммарная стоимость ее активов – включая сельский дом в Коннектикуте – превышала 10 млн[635].
После окончательного оформления сделки в «Бенделе» возникло ощущение, словно что-то необратимо сломалось. Став новым собственником, Векснер представился сотрудникам, а будучи коротышкой, выступал он с лестничной площадки над первым этажом. Утонченных стильно одетых закупщиц и элегантных продавщиц он заверил, что никаких перемен не будет. «Этот человек стоял там, глядя на нас, и говорил, что “Бендель” – это жемчужина в короне его бизнеса, – рассказывала Пат Теннант, которая, даже десятилетия спустя, не могла вспоминать об этом без гнева. – Он просил не волноваться – мол, ничего не изменится». Но, открыв буквально на той же неделе «Вименз Уэр Дэйли», Пат прочла, что выпуск каталога, которым она заведовала, прекращается. Более того, увольняют и саму Пат. И не только ее. Перемены в «Бенделе» начались резко и коснулись всех и вся.
В универмаге стали появляться шеренги «коллег» из «Лимитид», одетых в точности как их босс – в хаки и синие рубашки с воротниками на пуговицах. «Бендель» до той поры оставался одним из очень немногих магазинов Нью-Йорка, где по-прежнему использовали пневмопочту, милый, ностальгический пережиток, – но вдруг, откуда ни возьмись, возникли автоматизированные кассовые аппараты, которые пришлось осваивать сбитым с толку продавщицам. В закутке с канцелярскими товарами, где лежали изысканные записные книжки в кожаных переплетах и изящные перьевые ручки, выросли стойки с кашемировыми свитерами и огромными аляповатыми наклейками «распродажа!». Забавные, остроумные витрины, которыми всегда славился «Бендель», уступили место новым вкусам. Одна из них теперь была оформлена в духе пижамной вечеринки с женской фигурой в поясе и черных чулках, которая лежала навзничь на полу, положив ноги на диван. Вдоль всей Улицы лавок материализовывались новые и новые безвкусно одетые манекены, вытесняя эксклюзивную атмосферу духом ширпотреба.
Однажды на собрании закупщица нижнего белья Жаки Венцель, одетая в куртку-милитари и ботинки от важного для «Бенделя» бренда «Ком де гарсон», демонстрировала другим закупщицам итальянские пижамы, но вдруг ее перебил сидящий здесь же Векснер. «Ты знаешь, что такое эротизм? Можешь рассказать, как ты понимаешь эротику?» – спросил он. Двадцатисемилетняя Жаки почувствовала себя униженной, услышав такие вопросы от нового босса, мужчины гораздо старше ее. Сконфузившись, она попыталась объяснить, что дама «Бенделя» – это, скорее, «про Лорен Бэколл, чем про “Викториас Сикрет”», что ей комфортнее в шелковой мужской пижаме, чем в откровенно сексуальном бюстгальтере пуш-ап. После собрания она уединилась в уборной и разрыдалась. «Джеральдина никогда со мной так не обращалась, она ни за что не довела бы меня до слез», – рассказывала она[636].
Карол Кемпстер, которая руководила косметическим отделом, одним из самых прибыльных в магазине, дважды порывалась уволиться, но оба раза Векснер повышал ей зарплату. Однажды ее терпение лопнуло. «Лес вызвал меня в кабинет Джеральдины, – вспоминала она, – и сказал, что я должна разработать фаллические формы для мыла». Карол решила, что он шутит, и засмеялась. Но он был серьезен. «Думала, меня вырвет». Выйдя из кабинета, она позвонила в «Ревлон», где ее с удовольствием приняли[637].
Векснер опроверг оба эти рассказа через своего официального представителя.
Это было, как наблюдать автокатастрофу в замедленной съемке. С одной стороны едут приверженцы Джеральдины, с другой – новая команда со Среднего Запада, и – лобовое столкновение: самый шикарный в Америке универмаг врезается в самого крупного на розничном рынке 80-х игрока в сфере ширпотреба. Обозреватели начали задаваться вопросом – какую на самом деле цель преследует Векснер? За год до покупки «Бенделя» он безрезультатно пытался приобрести сеть «Картер Холи Хэйл», которая владела в том числе универмагом «Бергдорф Гудман». Может, Векснер – попросту «жалкий неудачник, вознамерившийся показать нью-йоркским снобам, как коммерсант из Колумбуса, Огайо, выжмет жирную прибыль даже из самого элитарного из элитарных магазинов?» – спрашивал журнал «Нью-Йорк». Или, может, это случайный ляп, может, «адепты “Лимитид”, подсевшие на евангелие о “системном подходе”, попросту не поняли, что они убивают саму суть универмага, которому пришли помочь?»