Дороти и ее выставка ар-деко
После открытия на 47-й улице магазина с Шейверятами шли годы, и Элси стала со временем уставать от проекта – ей надоело бесконечно делать одни и те же куклы, хотелось посвятить себя живописи. Когда она объявила старшей сестре, что магазин пора закрыть, та поначалу оставила ее слова без внимания. Возмутившись такой реакцией, Элси принялась швырять упакованные куклы в урны для мусора.
– Магазин закрывается! – заявила она.
Этот выпад привел Дороти в бешенство, сестры не разговаривали целых две недели. Но без Элси у Шейверят никакого будущего быть не могло, и, несмотря на непрерывный поток заказов, магазин пришлось закрыть.
Однако мистеру Рэйберну, кузену их матери, с визита которого – когда он заказал партию Шейверят для витрин «Лорд энд Тейлор» – все и началось, подобный поворот событий пришелся по душе. Его впечатляли менеджерские способности Дороти – то, как она справлялась с кукольным бизнесом, – и он пригласил ее работать в свой универмаг. Сестры и прежде давали ему неофициальные консультации, но теперь Рэйберн хотел, чтобы Дороти работала у него на постоянной основе. Дороти стремилась к большему, должность в «Лорд энд Тейлор» – отнюдь не то, о чем она мечтала. Она подумывала о карьере, не связанной с продажами, – как вариант, об издательском бизнесе. Но Рэйберн проявил настойчивость, и с четвертой попытки Дороти сдалась, решив, что это может стать первым шагом на новом пути.
В 1924 году она влилась в команду «Лорд энд Тейлор», получив должность завотделом сравнительных покупок. В условиях жесточайшей конкуренции среди универмагов того времени корпоративный шпионаж был основой основ бизнеса. Специальные сотрудники зарабатывали себе репутацию постоянного клиента в магазинах соперников и ходили туда якобы за покупками, на самом деле выясняя, какой фасон перчаток продается там лучше, сколько у них стоят парижские вечерние платья или, наоборот, какие товары уходят на распродажу. Универмаги делали все возможное, чтобы сохранить личность «шпионов» в тайне – причем не только от конкурентов, но и от персонала. Дело в том, что «тайным покупателям» нередко поручалось вести слежку за собственными коллегами, они бродили из отдела в отдел и как бы невзначай оценивали уровень компетентности и обходительности продавцов в общении с клиентами, а потом составляли докладные записки, на основании которых менеджеры распределяли премии или урезали зарплаты. «В одном универмаге, – рассказывал осведомленный современник, – имелся секретный вход для таких “шпионок”. Дамы поднимались в офис якобы для подачи жалобы, там их проводили к менеджеру, тот вел их через потайной коридор в комнату, напичканную печатными машинками, где с утра они получали задания, а вечером оставляли результаты»[66].
В Нью-Йорке самой громкой славой пользовался отдел сравнительных покупок универмага «Мейсиз», созданного в 1858 году бывшим моряком с Нантакета[67] Роулендом Хасси Мейси. Магазин, расположенный в самом сердце Дамской мили, славился лучшими скидками. Его слоган «Экономный значит умный», придуманный гуру рекламы Бернис Фиц-Гиббон, был знаком всякому – вместе с логотипом в виде красной звезды, скопированной с татуировки на руке самого Мейси.
Однажды весенним днем 1919 года у кассы отдела моющих средств «Мейсиз» появилась вывеска: «Если конкурент в минуту отчаяния сбивает цену, мы тут же начинаем продавать еще дешевле». Это произошло в самом разгаре ценовой войны между «Мейсиз» и «Хернс» за продажи пероксидного мыла. Его обычная цена была восемь центов, но, стоило тайным покупателям выяснить, что в «Хернс» продают за семь, «Мейсиз» тут же снизил цену до шести, а к концу дня предлагал 15 кусков за цент – ведь «Хернс» продал всего 14, – и на этом не остановился. На следующее утро он объявил акцию – 18 кусков за цент.
«В мыльные отделы, расположенные в подвальных этажах обоих универмагов, выстроились огромные очереди, – сообщал ежедневный журнал мод “Вименз Уэр”. – Вчера после обеда в “Хернс” стояло около 150 женщин, а сегодня с утра – уже около 300»[68]. Эта война обоим магазинам влетала в копеечку, ведь каждый кусок мыла обходился им в пять центов, но для «Мейсиз» эти затраты более чем окупились – ведь речь шла о репутации. «Мейсиз» настолько прославился своими непревзойденными скидками, что это даже слегка отразилось в слогане его главного конкурента, универмага «Гимбелс»: «Никто не продает дешевле “Гимбелс”!» (который, кстати, придумала все та же Бернис Фиц-Гиббон – видимо, сама она питала некоторый скепсис по поводу идеи шоппинга со скидками).
Сравнительные покупки служили одним из ключевых инструментов в работе универмагов – ведь в «бурные 20-е» американцы сорили деньгами, им хотелось тратить и тратить. Фондовые рынки взлетали до небес, и потребители вовсю демонстрировали исторические максимумы покупательской способности, сгребая все подряд – от радиоприемников и автомобилей до одежды и ювелирных украшений. Борьба за клиента приняла маниакальный характер, и в ход шло все – шпионаж, расширение торговых площадей, масса всевозможных технических новинок. Откуда ни возьмись в каждом универмаге появились эскалаторы, чья пропускная способность превышала возможности 40 лифтов; вращающиеся двери на входе сменились дверьми, распахивающимися в обе стороны, дабы внутрь могло попасть как можно больше народу одновременно; проходы между стеллажами максимально расширились. В 1924 году, когда Дороти устроилась в «Лорд энд Тейлор», универмаг готовился открыть отдел эксклюзивных образцов высокой парижской моды, консультацию для мужчин, не определившихся с выбором подарка, целую галерею новых сервисов на шестом этаже – солярий, буфет, библиотеку с меняющимися интерьерами, – а также расширенный вход с Пятой авеню.
Универмаги в миниатюре отражали общую национальную тенденцию – перемену в отношении к женскому труду. В старых добрых галантерейных и промтоварныхмагазинах за прилавками стояли в основном мужчины. Но к началу ХХ века в этой сфере наметились перемены. Если в 1880 году Америка насчитывала 8 тысяч продавщиц, то всего десятилетие спустя их число выросло до 58 тысяч, а к 1920 году количество женщин, занятых в торговле, достигло полумиллиона – то есть 10 процентов от не занятых в сельском хозяйстве трудовых ресурсов страны[69]. Придя как-то раз с инспекцией в свой универмаг «Филинз», его владелец, бостонский бизнесмен Эдвард Филин, был поражен, обнаружив, что его магазин захватили женщины – десятки продавщиц за прилавками, десятки покупательниц у стеллажей, – и стал называть его «Эдемом без Адама».
Филин – как, впрочем, и другие владельцы универмагов – считал работающих у него в огромном количестве женщин важными кадрами. Бо́льшая их часть вышла из рабочих слоев, что то и дело приводило к конфликтам с клиентками из среднего и высшего классов. Работодатели ожидали от продавщиц трудолюбия и инициативности, но вместе с тем – учтивости и хороших манер. Подобный баланс – штука сложная, и скандалы случались нередко. Типичная для тех времен жалоба звучала так: «Подходит ко мне жирная, расфуфыренная особа и ведет себя, будто я ее служанка. Подавляющее большинство покупательниц делают нашу жизнь невыносимой. Сами не знают, чего хотят, и ждут от нас советов, а стоит нам начать подсказывать, тут же выходят из себя»[70].
Чтобы свести конфликты к минимуму, владельцы магазинов стали организовывать курсы, нанимать инструкторов как по практическим вопросам – методы продаж, счетные устройства, – так и по более деликатным материям – этикет, основы домашнего хозяйства. Главный акцент делался на внешнем виде сотрудниц – не в смысле женской привлекательности, но они должны были уметь себя подать, расположить к себе покупательниц. Соответственно, владельцы универмагов открывали недорогие служебные столовые для сотрудниц, дабы те не выглядели тощими и изможденными, и спортзалы, дабы избежать другой крайности. Не редкостью были штатные врачи, дантисты и подологи – ведь натруженные ноги продавщиц нуждались в заботе. Во многих универмагах имелись зоны отдыха, а гиганты отрасли даже покупали или частично оплачивали сотрудницам путевки на курорты или места в туристических кемпингах на время отпуска. Кроме всего прочего, существовали кассы взаимопомощи, участницы которых – за свои взносы – получали оплату пропущенных по болезни дней или пособия на похороны.
Но даже при таких приятных бонусах труд продавщиц был отнюдь не легким. К восьми утра они уже стояли у прилавка и оставались там до шести вечера с единственным перерывом на обед, который длился всего 35 минут. Некоторые вкалывали без отдельных выходных – при том, что по субботам универмаги были открыты до десяти вечера, впрочем, в воскресенье многие из них не работали. В большинстве магазинов продавщицам запрещалось сидеть даже в отсутствие покупателей. От них требовалось быть одетыми в свеженакрахмаленные белые блузки, стирке которых им приходилось посвящать свое вечернее время. Платили за эту работу порой меньше, чем на фабрике, минус постоянные штрафы за нерасторопность или жевание резинки. Крупные универмаги ожидали от продавщиц и супервайзеров владения грамотной речью и поэтому нанимали, за редким исключением, белых женщин, хотя афроамериканки во множестве трудились за кулисами – на кухне, на складе, в хозяйственных подразделениях.
Штат отдела чаще всего представлял собой дружную команду, и, хотя продавщицы вполне могли конкурировать друг с дружкой в борьбе за повышение, в целом они были вполне сплоченным коллективом. В их среде бытовал свой сленг – скажем, слово «обломщица» означало продавщицу, умудрившуюся потерять клиентку, когда та уже полностью настроилась на покупку, а фраза «Ох уже эта Генриетта!» – покупательницу, которая вечно всем недовольна