Впрочем, он не стал отвечать. Он даже сделал вид, что ничего не расслышал.
Визит наш длился недолго. Помимо официальной части была и неофициальная – мы все выпивали (точнее, скажу так – я выпивал. А дальше пусть каждый говорит за себя), общались…
Вернулся в Москву.
– Эдуард Михайлович, вас вызывает к себе Чубайс.
– Вот смотрите, – Чубайс положил передо мной на стол листки бумаги.
На хорошей белой бумаге качественным принтером была напечатана вся история моих похождений в Англии. От момента, когда я якобы принудил сотрудника нести за собой чемодан, до момента, когда я, позабыв про честь страны, крутил шашни с какой-то зеленоглазой ирландкой.
Это особый вид иезуитства – письма-доносы. В них вроде бы все правильно. Сотрудник за мной чемодан нес? Нес. Но я не приказал, а попросил человека – по-дружески, просто потому, что не мог таскать тяжести. С зеленоглазой ирландкой общался? Конечно, общался. Возможно даже, приглашал ее на медленный танец – почему нет?
Выпивал? Да, выпивал. Шутку про проигравший социализм «отбил»? Да, не самым удачным образом, но отбил.
Вроде бы все правильно. Но читаешь интерпретацию – и видишь себя в образе распущенного барина, который думает лишь о выпивке и женском обществе.
Это он письмо и написал. Тот парень, которого я попросил понести мой чемодан. Тот, что был самым молодым и крепким.
– Должен сказать, – Чубайс едва сдерживал усмешку, – Бориса Николаевича не устраивает ваше поведение. И в частности – ваше пьянство.
И вот тут я расхохотался.
– Бориса Николаевича не устраивает мое пьянство?! – Я хохотал и не мог остановиться. – Анатолий Борисович, пусть он сам мне об этом скажет – только тогда я в это поверю.
Борис Николаевич в тот момент был в глубоком творческом… хм, отпуске. И мы оба это прекрасно знали.
Они все-таки нашли способ выдавить меня из ВГТРК. Просто перестали давать деньги из бюджета. Это означало – мне нечем платить сотрудникам зарплату. А сотрудники мои – не только работники московской студии, но и региональных филиалов.
И вот тогда уже я написал заявление на имя Ельцина. И изложил в нем все – и то, как мелочны методы работы Чубайса, и как он воюет с телекомпанией методом шантажа и запугивания… К Ельцину это письмо так и не попало.
А у Чубайса, возможно, хранится до сих пор.
Глава семнадцатаяВыборы-2000
Работая на ВГТРК, я не обрывал связи с ТВ-6. По-прежнему оставался совладельцем компании. Не вмешивался в оперативное управление, но принципиальные решения со мной согласовывались.
Было ощущение, что я вернулся к себе домой. Ездил в долгую, тяжелую, изматывающую командировку и наконец-то вернулся – к своим.
– Шеф! Шеф пришел! – Даже не помню, кто первый произнес эту фразу.
Но меня обнимали и радовались – и то и другое искренне.
И казалось, жизнь снова вошла в привычное русло. Я снова торопил утро, чтобы побыстрее приехать на работу, мы снова фонтанировали идеями и претворяли их в жизнь. И снова (я зарекся!), снова никакой политики.
– Мы – семейный, музыкальный, молодежный канал, – говорил я себе и коллегам. – Мы – «про реальную жизнь».
Мы все вместе делали «наше» телевидение. Вспоминаю Виктора Мережко, Бориса Нувахова, Левона Чахмахчяна, Ларису Синельщикову, которые работали на ТВ-6 в те годы. Этот список можно продолжать, и я прошу прощения у тех, кого не упомянул здесь.
Не помню, кому пришла в голову эта идея – создать выездную редакцию. Похожие редакции были у нас на радиостанции «Юность»: мы собирали артистов и возили их по сибирским нефтяным вышкам. Зрители принимали на ура, артисты были довольны сменой обстановки – кстати, тогда вместе с нами колесила по Сибири и совсем еще юная Алла Пугачева.
Кажется, в этот раз идею подал Иван Демидов – мы решили устроить выездную редакцию ТВ-6 в Сургуте. Собрали весь цвет творческой интеллигенции – с нами были Олег Табаков, Владимир Машков и снова, кстати, Алла Пугачева – и поехали. Алла вспоминала наши поездки с радиостанцией «Юность».
– Никаких сцен и уж тем более Дворцов культуры не было. Мы выступали на палубах геологоразведочных пароходиков. Да и сами зрители тоже забирались на эти пароходики. Мешались в кучу все – зрители, артисты, собаки… Но мы так дружно жили! – она рассказывала об этом, стоя на сцене в Сургуте. И в конце даже не выдержала, махнула рукой: – Извините, сейчас расплачусь…
Сургут и в 90-е годы был вовсе не купающимся в деньгах городом, каким мы его привыкли себе представлять. Сургутяне жили достаточно скромно, позволить себе слетать в Москву, чтобы «погулять» по театрам и концертам, могли немногие. Поэтому все шесть дней безостановочного фестиваля все залы и площадки были полны.
Однажды я, рассказывая об этом, произнес:
– Думаю, Сургут до сих пор помнит наш десант ТВ-6.
Сказал – и сам себя одернул. В конце концов, в Сургуте и после нашего десанта происходило много культурных и фестивальных событий. Почему я так уверен, что нас помнят? Не надеясь на успех, забил в интернет-поисковик «6 дней ТВ-6 в Сургуте» – и на несколько часов погрузился в воспоминания. Да, нас помнили. Причем фестиваль был, что называется, в оперативной памяти: публикациях, датированных 2015-м, 2017-м, 2019-м годом, фестиваль упоминался как пример значимого городского события. Но в тексте даже не поясняли, в чем его суть – было понятно: сургутяне и так все знают про фестиваль, о нем не нужно никому рассказывать.
Конечно, нам повезло с принимающей стороной. Олег Урушев, который возглавлял тогда сургутское ТВ, буквально положил все силы на то, чтобы фестиваль состоялся. Потом вспоминал: телекомпания взяла кредит, чтобы купить достойное оборудование, сотрудники возвращались домой, только чтобы немного поспать, – и снова ехали работать.
Как я уже говорил, мы по-прежнему дружим с Олегом.
Я очень не хотел политики на ТВ-6. Но с каждой нашей встречей Березовский настаивал все сильнее: каналу нужна своя служба новостей. Нужна – и точка. Пусть не про политику, пусть про жизнь – но служба новостей у канала должна быть.
И в какой-то момент я дал слабину. Согласился.
Сейчас понимаю: ровно в этот момент я подписал ТВ-6 смертный приговор. Но тогда мне и правда показалось, что телевидение без информационного блока – словно неполноценное. И раз уж наш канал выходит на всю Россию, он может и должен поставлять зрителям в том числе и качественные новости.
Программа «Обозреватель» со Стасом Кучером быстро завоевала популярность. Ее смотрели и обсуждали. ТВ-6 стал каналом, который Кремль должен был брать в расчет. И поначалу Кремль не слишком придирался к нашим выпускам, а мы были достаточно свободны и объективны в высказываниях. Казалось, вот она – демократия и свобода слова.
В стране между тем произошла глобальная перемена. 31 декабря, включив телевизор фоном, чтобы салаты было резать удобнее, – россияне вдруг увидели на экранах Ельцина. Не в новогоднюю ночь с шампанским и на Красной площади, а днем, в своем кабинете, в пиджаке и галстуке. Единственное, что в обращении было новогоднего – наряженная елка за спиной президента.
Голос его звучал хрипло.
– Дорогие друзья. Дорогие мои, – он говорил медленно, словно проживая каждое слово. – Сегодня я последний раз обращаюсь к вам как президент России.
Кстати, фразу, которую все приписывают Ельцину, – «Я устал. Я ухожу» – в том обращении он не произносил.
– Я принял решение. Долго и мучительно над ним размышлял. Сегодня, в последний день уходящего века, я ухожу в отставку, – вот его слова дословно.
Думаю, в тот момент все руководители областей и республик, крупных предприятий и даже мелкого бизнеса разом отменили свои дела и рванули в офисы – совещаться, как на них может отразиться это решение и что им предпринять, чтобы избежать негативных последствий (а желательно бы – достичь позитивных).
Впрочем, смена власти назревала – когда Ельцин объявил своим преемником Путина, это не стало неожиданностью. Можно сказать, страна удивилась новости, но не была шокирована ею. Мы, конечно, тоже показали сюжет в выпуске новостей. После этого в нашем «Обозревателе» все чаще стали появляться сюжеты с Путиным.
Весной 2000 года Владимира Путина выбрали президентом Российской Федерации. Страна пребывала в легкой эйфории – кажется, почти такой же, какая была в первый день свержения ГКЧП. Молодой, думающий, мгновенно схватывающий ситуацию и не боящийся резких решений, президент Путин стал кумиром миллионов.
На фоне обрюзгшего, постаревшего, с трудом говорившего Ельцина он казался лучшим политиком, какой только мог встать у руля страны. Рейтинг Путина зашкаливал.
В первое время после выборов Березовский отдыхал где-то на Карибах – говорил, что практически отключился от дел. Вернувшись, обнаружил, что молодой президент (которого Березовский почему-то счел своей марионеткой) ведет себя совсем не так, как хотелось бы Борису.
У них состоялся приватный разговор, приведший Березовского в бешенство: Путин коротко и емко объяснил олигарху, что под его дудку он плясать не будет.
Я до сих пор не могу понять, на что Березовский рассчитывал, – он даже с Ельциным, с которым был знаком намного лучше, не позволял себе общаться в таком тоне и фактически диктовать правила игры. Но после того разговора Березовский закусил удила.
Он требовал, чтобы на ТВ-6 каждый день выходили выпуски, порочащие Путина.
Я понимал: это самоубийство. И для канала, и для журналистов. Я пытался договориться с Березовским. Вообще, я исходил из того, что всегда можно договориться. Ведь мне это удавалось – и когда работал в программе «Время», и в молодежной редакции Центрального телевидения, и во «Взгляде», и в программе «12 этаж»… Я умел договариваться с начальством, с большим начальством, с очень большим начальством, и у меня возникало такое ощущение, что я всегда сумею выйти сухим из воды. Хотя я понимал, конечно, что телевидение не может быть вне государства, вне правящей партии, вне правящего лидера. Конечно, были золотые времена, когда Ельцин лично вроде бы не вмешивался. Но за него это делал Полторанин, а потом Чубайс и другие. Так что ельцинские «золотые времена» – это иллюзия. Они были относительно, конечно, свободными, но всегда был тот, кто присматривал, а иногда достаточно жестко присматривал.