Он говорит просто о сложных вещах. Его примеры точны и глубоки. Он не делает свое учение примитивным – но объясняет его так, что не понять невозможно.
– Жизнь нужно прожить танцуя, – объясняет он.
Однажды он ночевал у меня в Протасове – и мы вдруг в какой-то момент начали танцевать с ним суфийский танец. Один из самых светлых моментов в моей жизни. Ничего в тот момент не существовало – только его улыбка, веселые глаза – и никаких проблем.
Мы с Раджешем решили тогда, что купим в Индии землю и построим дом, где будут учиться дети из бедных семей. Нашим планам не суждено было сбыться: когда Раджешу исполнилось 60 лет, он умер. Просто лег спать – бодрым, веселым, полным сил – и умер.
Индия подарила мне невероятных людей – как ни странно, далеко не все они были индусами. Благодаря Индии я узнал Ошо: его медитации не спутаешь ни с чем. Например, он практиковал медитацию смеха: смеяться несколько часов подряд – тяжелое испытание. Или медитацию плача. Самой простой была медитация молчания.
В ашрамах, где проходили его медитации, можно было делать все.
– Это не ашрам, а пятизвездочный отель, – шутил Саша Расторгуев.
Ошо проповедовал свободу. И если два человека хотели в этот момент секса – почему им это запрещать?
Я изучал труды Гурджиева – он тоже был суфием, более того: Гурджиев учился в той же духовной семинарии, где учился Сталин. И сам Сталин знал о нем, но – не трогал.
И, конечно, я читал Кастанеду – одного из самых любимых моих писателей. Я читал его книги и понимал, насколько они «про меня». Нужно ли было пройти через это? Непременно.
Но следующим нашим фильмом после Индии стала лента об Оптиной пустыни.
Глава двадцатаяОптина пустынь
Мы вышли из машины, не сговариваясь, вдохнули воздух – казалось, он такой прозрачный и свежий, что им одним можно вылечить любую болезнь.
– Приехали, – сказал кто-то из съемочной группы.
Мы были в Оптиной пустыни.
Когда после возвращения из Индии я занялся изучением православия, на меня с удивлением посмотрели даже те, кто спокойно принял мое увлечение Индией.
– Почему православие? – спрашивали они. – Вы разочаровались в индуизме?
Но я изначально не ограничивал себя рамками какой-либо одной религии. Мне было важно понять мир, увидеть, в чем его многообразие – и в чем сходство. Даже там, в индийских ашрамах, я понимал, что все равно остаюсь православным: я крещеный, я вырос в этой традиции, моя мама была православной, я знал многих батюшек и с большим интересом общался с ними.
Уже в Индии мы говорили с Владимиром Майковым о православии. Когда я вернулся в Россию, он познакомил меня с некоторыми учеными: они изучали религию так же глубоко, как можно изучать физику, биологию – любую науку.
Эти люди открыли мне глубины веры, объяснили ее суть. Знаете ли вы, что такое Иисусова молитва? Да, та самая, совсем короткая: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго».
Это молитва афонских монахов. Повторяя ее подряд множество десятков раз, монахи дышали определенным образом – так, чтобы дыхание было медленным и глубоким. Напоминает медитацию? Да, конечно.
Самое сложное для человека – отрешиться от сиюминутных мыслей, чтобы подумать о вечном и действительно важном. И пусть форма медитации в каждой религии разная (и даже сам термин «медитация» встречается не везде), суть остается неизменной: правильные слова и правильное дыхание – вот путь для познания себя и мира.
Мы ехали в Оптину пустынь, чтобы встретиться со схиархимандритом Илией. Духовник Патриарха – не знаю, какую моральную силу нужно иметь, чтобы выдержать такой груз ответственности.
Выхода старца уже ждали – так всегда бывает: вокруг сильной личности всегда собираются люди, которым важно просто быть рядом. Мы с женой и сыном подошли к небольшой группе ожидающих и присоединились к ним.
Он появился внезапно: невысокий, очень худой. Его лицо почти полностью скрывала борода, тело – монашеская одежда. Были видны только глаза – глубокие, проницательные, живые.
В четырех километрах от Оптиной пустыни есть село Нижние Прыски. Не помню, кто предложил нам заехать в церковь, но, согласившись на это, я сам не ожидал, какой подарок себе делаю. Эту фразу каждый из нас слышал много раз: Бог есть любовь. Но только познакомившись с отцом Леонтием, я почувствовал, насколько она верна.
При отце Леонтии появилась фраза «Чтобы сбросить груз тоски, приезжайте к нам в Прыски». Может быть, именно он и был ее автором – не удивлюсь, если так. Он буквально источал любовь, причем ко всем – людям, животным, насекомым… Все свои деньги раздавал тем, кому они, по мнению батюшки, нужнее, не выходил из дома без шоколадок (ими тоже угощал всех подряд), во время поста покупал колбасу – и кормил ею бездомных кошек и собак.
В его церковь периодически приходили мусульмане – молиться вместе с батюшкой (они уважительно называли его «русский мулла»). Его любви хватало на всех.
Я уже знал об этом, когда шел к нему на встречу. Знал и о том, что к отцу Леонтию специально приезжали и епископ Калужский, и Патриарх…
Он поздоровался, заулыбался – и вдруг заговорил со мной на чистейшем узбекском языке. Откуда? Как? Я что, стал свидетелем чуда и святость отца Леонтия настолько сильна, что он может говорить на любом человеческом языке?
– Я вырос в Ферганской области, – он улыбнулся моему недоумению. – Дедушка приехал в Среднюю Азию из России, там я и родился. И школу закончил в нашем кишлаке, только потом уехал, поступил в духовную семинарию.
С богом он связал себя сразу – с тех пор, как начал себя сознавать.
– У меня же мамочка православная, – объяснял мне. – А мамочка меня же не обманет!
Кажется, он не произносил слов без уменьшительно-ласкательных суффиксов. У него все и всё было – деточки, конфеточки, шоколадочки… В Нижние Прыски он приехал в 60-е годы, когда церковь здесь была почти полностью разрушена. Восстанавливал ее сам и одновременно восстанавливал и историю Оптиной пустыни – находил могилы старцев, связывался с теми, кто еще застал их живыми, расспрашивал о важных мелочах…
Как и любому делу, за которое брался, он отдавался целиком. Но сильнее всего он отдавал себя людям.
Мы сдружились с ним, а мой сын Миша считал себя его духовным сыном. Он приезжал к нам в гости в Протасово, привозил святой земли – и это он отметил то место, где должна была быть построена клиника, которую возглавил мой сын.
Освящал клинику уже отец Илий – лично прошел все три этажа, не пропустил ни одного кабинета. С тех пор прошло больше десяти лет – клиника «Рехаб Фемили» успешно работает.
Заключение
Через несколько дней после того, как я дописал последнюю главу книги, мне исполнилось 74 года. Удивительно, но я совсем не живу прошлым. Мне не дают покоя коронавирус и армяно-азербайджанская война, события в Белоруссии, приговор Юрию Дмитриеву, самосожжение журналистки в Нижнем Новгороде, отравление Навального – все то, что нас волновало в 2020 году.
В разгар эпидемии прошлого года я переболел воспалением легких. Меня сразу положили в палату для зараженных ковидом, и все это время со мной была моя дочь Юля.
Больше всего я беспокоился, как бы она не заразилась. Через два дня тест на ковид показал отрицательный результат, меня тут же перевели в пульмонологию, но те двое суток в «ковидном» отделении показали мне, насколько я ценю свою семью. И насколько она меня ценит.
У Юли двое сыновей: старшему, Мише, 22 года, младшему, Тихону, 11 лет, – но в эти дни она полностью посвятила себя мне. Я был очень тронут.
С самого начала пандемии мы живем в своем родовом имении в Протасове. Точнее, родовым оно стало уже для моих детей и внуков. У моего сына Миши и его жены Ани две дочери: Анечке 17 лет, а Юлечке – 15.
А ведь я построил дом в чистом поле, рядом с домом Святослава Федорова. Он сказал тогда: «Ты должен превратить это место в цветущий сад».
Надеюсь, мне удалось – правда, сейчас в моем имении больше деревьев, чем цветов: за многие годы здесь выросли липы, каштаны, ели и кедры.
В какой-то момент я вдруг осознал, что прекрасно чувствую себя в самоизоляции. Гуляю, дышу свежим воздухом, плаваю в бассейне… и много работаю.
Современные программы для коммуникации – зум, скайп – дают возможность общаться с людьми, почти как в реальной жизни. Не дает покоя только это «почти».
Вроде бы все хорошо – но хочется вырваться в Москву. Хочется съездить в Оптину пустынь, к батюшке Леонтию: пусть он ушел из жизни, но навсегда остался для меня ярким светочем. Хочется слетать в мою любимую Индию.
Хочется увидеть массу других мест, в которых я еще не бывал. Успею ли? Позволит ли коронавирус открыть нам границы?
Трудно смириться с тем, что мне уже 74 года. Когда я отмечал свое 36-летие, почувствовал вдруг, что внутреннее ощущение возраста остановилось. И несмотря на календарные 36 лет, внутри мне по-прежнему 35.
Я так и остался 35-летним. И мне странно, что я уже не могу взбежать по лестнице на 12-й этаж – только спокойно взойти.
Мысли о смерти? Да, они возникают, но пока звучат для меня довольно абстрактно. Впрочем, мой любимый писатель Кастанеда говорил, что Дон Хуан учил его: у настоящего воина смерть всегда находится слева, на расстоянии вытянутой руки.
Что ж, пусть будет там. В любом случае – весь обзор она мне не загораживает.
Я писал эту книгу больше года. Надеюсь, что она кому-то понравится, кому-то – нет. Да, я надеюсь, что реакции будут разными – это означало бы, что книга действительно вызывает эмоции. Но больше всего мне хотелось бы, чтобы книга была полезна молодому современному читателю.
Всю свою жизнь я работал с молодежью, ориентировался на нее. И хотя современное поколение для меня во многом – загадка, я стараюсь ее разгадать, общаясь с внуками и внучками. Я сверяю по ним свои мысли и чувства. И очень дорожу тем, что мы с внуком Мишей тесно общаемся и понимаем друг друга как никто.