Все рестораны и магазины уже повесили в своих витринах листовку о похищении Полли. Похоже, владелец маленькой типографии в центре города отпечатал тысячи копий листовок и призвал весь прочий бизнес, имеющий доступ к печати, последовать его примеру. Идет рассылка листовок по почте, в приемные покои больниц и полицейские департаменты, по всей Северной Калифорнии. Водители грузовиков и автобусов получают коробки листовок, чтобы раздавать их по пути, добавляя охвата поискам.
— Никогда еще такого не видела.
— Я тоже. Она уже четыре дня «ребенок Америки». Как это вышло?
— Весь город чувствует свою ответственность за нее. Редкий случай. Ты думаешь, они и вправду лично ее знают?
— Может, да, а может, нет. Они заботятся о ней. Вот что важно.
— Что мы можем из этого вынести?
Мы остановились на долгом светофоре, и он оборачивается ко мне.
— Что в слове «похищение» до хрена власти.
— Эмили должна выйти к людям с просьбой о помощи. Я знаю, она боится того, какой цирк устроят репортеры, но у нее есть голос, которого нет у большинства. Миллионы людей знают, кто она. Подумай, сколько помощи для Кэмерон можно получить.
— Мы не можем ее заставить. Она не готова.
— Это не ради нее. — Я слышу, каким резким становится мой голос. Сердце начинает дергаться, сбиваясь с ритма. — Мы теряем уйму времени. Нам нужно было с самого начала организовать поисковый центр и телефонную кампанию. Нам следовало печатать листовки, как бешеным, и раздавать их повсюду. Если б мы так сделали, Кэмерон, возможно, уже была бы дома.
— Ты хочешь сказать, что я облажался?
— Ничуть. Я виню семью. Это они просили тебя избегать огласки. Эмили не следовало прятаться.
Уилл тяжело вздыхает, разминает мышцы шеи, пытаясь снять напряжение.
— Может, ты и права на этот счет… Мне следовало доверять своим инстинктам. Но не наседай так сильно на Эмили, ладно? Она не безупречна, но она не враг. Просто мать.
— Знаю.
— Блин… Вся ее жизнь только что пошла под откос.
Мое дыхание застревает глубоко в груди, цепляется за знакомый зазубренный крюк. Но сейчас важна только Кэмерон.
— Пусть у нас нет ни свидетелей, ни места преступления, — наконец произношу я, — но мы оба знаем, что угроза жизни Кэмерон ничуть не меньше, чем Полли.
— Не каждый ребенок попадает на коробку молока[31], — безжизненно говорит Уилл, его голос будто бы доносится издалека. — Некоторые просто исчезают.
Я слышу, как он держится за свою злость на Рода и мое вероломство, но внезапно мне становится все равно. Я тоже злюсь.
— Да, Уилл, так и есть. Но я не готова с этим смириться. А ты?
Мы целую вечность пробираемся через центр города. Движение замерло, хотя я не понимаю почему. Сейчас середина дня, для часа пик еще рано, если такая штука вообще бывает в городке вроде Петалумы. Мы практически ползем.
Потом я вижу почему.
— Уилл, останови машину.
Посреди бульвара Петалума, между двух столбов, только что растянули баннер. На тротуаре еще лежат длинные рабочие лестницы. Десятка полтора детей и их родителей, расплесканных по улице, смотрят вверх. В квартале перед нами загорается красный сигнал светофора, и мы смотрим, как женщина в джинсах и тренче вылезает из своего «Фольксвагена-жук». За ней следуют другие. Глушат моторы прямо на проезжей части, глядят вверх на большие, яркие, округлые буквы: «ПОЖАЛУЙСТА, ВЕРНИТЕ ПОЛЛИ ДОМОЙ!»
— О, господи, — выдыхает Уилл. Он останавливает машину, и мы вылезаем наружу, становимся частью происходящего, стихийного сборища, безмолвной молитвы.
Это одноклассники Полли. Они нарисовали сердечки и цветы, птиц и облака — шесть футов в высоту и сорок пять в длину, растянутые поперек улицы. Неважно, что будет дальше, но они сделали невероятную вещь. Даже если скоро баннер забудут и он будет пылиться в закрытом поисковом центре Полли. Но сейчас, помимо пухлых сердечек, цветов и шариков, помимо бодрой надежды и умильности, это требование невинных. Школьники седьмого и восьмого классов написали письмо — высоко-высоко, ярко и громко — похитителю Полли.
Глава 30
Выехав из Петалумы, мы следуем указаниям, которые передал Уиллу по рации его помощник, Леон Дженц. Объезжаем реку Петалума по шоссе 116, потом срезаем путь, направляясь вглубь материка мимо пышных ферм и дальше, в винную страну. Эмили говорила, ее брат хорошо ведет дела, но когда мы проезжаем коммерческую, безвкусную часть города, пересекаем реку Напа и въезжаем на Сильверадо-трейл, становится очевидно, что дела у Дрю идут не просто хорошо, а отлично. Экстравагантные поместья сверкают, как драгоценности, рядом с известными винодельнями вроде «Стэг’с Лип» или «Мам»; их дегустационные террасы врезаны в холмы с видами на миллион долларов. Живописный — неподходящее слово. Это рай с непомерным ценником.
Уилл присвистывает, когда мы въезжаем в ворота «Провиженс», частных виноградников Дрю Хейга. Леон немного покопался и выяснил, что брат Эмили и ее невестка не разливают или продают собственное вино, а поставляют сам виноград по всей долине. Их продукцию, похоже, повсеместно уважают и даже ценят, но очевидно, что деньги этой семьи были заработаны еще до здешнего успеха. Изогнутая дорога ведет мимо подстриженных кипарисов к особняку в греческом стиле, с высокими колоннами, окружающими центральный двор. Похоже на «Тару»[32] или на Парфенон[33].
— Да вы шутите, — говорит Уилл и фыркает.
Фронтоны и капители здания, похоже, позаимствовали у античной Греции. Кремовая штукатурка тянется и тянется во все стороны, бо́льшая часть стен увита плющом. Рядом с большим мраморным входом дремлет пара дирхаундов[34], едва замечающая наш приезд, словно они здесь исключительно для украшения, как и все остальное.
Мы звоним, нас впускает в дом ассистентка в костюме в полоску. На лацкане ее пиджака микрофон. Она выглядит смесью охранника с директором по маркетингу.
— Подождите, пожалуйста, здесь, — говорит женщина, приведя нас в библиотеку с ковровым полом. Вишневые шкафы блестят от пола до потолка, набитые книгами и каталогами, расставленными, похоже, по цвету. В камине горит огонь, хотя сейчас только начало октября. Я чувствую жар через всю комнату и уже начинаю потеть.
После, кажется, безосновательно долгой паузы, появляется Лидия Хейг в простой желтой футболке и штанах, которые можно купить в местном магазине для фермеров. Я не верю своим глазам и вижу, что у Уилла, который представляет нас, та же проблема. Такого мы точно не ожидали.
— Сейчас сезон сбора винограда, — говорит Лидия, как будто это объясняет все: от растрепанных серебристых волос до отсутствия обуви. Ее белые спортивные носки хорошо выделяются на фоне толстого коврового покрытия. Поскольку она ничуть не смущена, видимо, так и есть. — К сожалению, мой муж будет занят весь день и вечер, до глубокой ночи. Бо́льшую часть белого мы собираем ночью, чтобы обеспечить стабильный уровень сахара.
«Ее племянница пропала, а она беседует об уровне сахара?»
— Кэмерон в беде, — сердито говорю я. — Вашему мужу придется оторваться от дел.
Я готова спорить, но Лидия только серьезно кивает, потом поднимает трубку внутреннего телефона.
— Дрю где-то на тракторе, — говорит она, повесив трубку, — но Дженис попробует добраться до него.
Дженис — ассистентка в полосатом костюме, предполагаю я.
Лидия указывает на кресла перед камином, мягкие и большие.
— Разумеется, мы очень беспокоимся о Кэмерон. Чем мы можем помочь?
Мы с Уиллом переглядываемся, потом садимся. Здесь трудно присматриваться — что к Лидии, что к этому дому. В глаза слишком бросается несоответствие между ее видом и дворцом, в котором она живет, между изначальной рассеянностью и теперешней уравновешенностью. В чем тут дело?
— Вы можете описать ваши отношения с племянницей? — спрашивает Уилл, как только все расселись. — Можно сказать, что вы с ней близки?
— Мы были намного ближе, когда она была младше. Наш сын, Эштон, на два года старше, так что они росли вместе — по крайней мере, на каникулах. Мы перебрались сюда пять лет назад.
— До того, как Эмили и Трой переехали в Мендосино, — дополняю я.
— Совершенно верно. Идея была в том, чтобы чаще видеться, но вышло не так, как нам хотелось. Мы здесь очень заняты, а Эштон бо́льшую часть года на востоке страны.
У нее ровный голос, но язык тела меняется, становится жестче. У меня такое чувство, будто она что-то недоговаривает.
— Когда вы в последний раз виделись с Кэмерон?
— Думаю, в июле, на дне рождения Эмили.
— Какой она выглядела?
— Кэмерон? Немного отстраненной, если честно. Как будто что-то пережила. С другой стороны, весь тот день оказался сплошной катастрофой.
Я изучаю Лидию, чувствуя, как на лбу у меня собираются капельки пота. Сейчас, когда я еще ближе к камину, огонь кажется еще более нелепым и смехотворным. Я откидываюсь на спинку кресла, промокаю испарину рукавом.
— Можно ли сказать, что у вас и вашего мужа много общего с Эмили и Троем?
Лидия поднимает брови.
— Не особенно. Они сделали некий выбор… — Она не договаривает фразу.
— Выбор? — уточняет Уилл.
— У Эмили не самая типичная жизнь, я понимаю. Я стараюсь не судить ее.
— Но?.. — поощряю я.
— Но мы никогда не понимали, почему она остается с Троем. Он совершенно не способен на верность, даже когда они только встречались. Такие мужчины не меняются, а Эмили могла выбрать кого угодно. Мы не понимали, в чем смысл.
Уилл ловит мой взгляд. Я достаточно рассказала ему о неверности Троя, но сейчас, когда я знаю историю семьи Эмили, ситуация намного яснее.
— А что с Кэмерон? — меняю фокус. — Как по-вашему, на ней отразила