Это был провокационный материал. Они отправлялись в тюрьмы особого режима по всей стране, чтобы сесть напротив Чарльза Мэнсона[51], Дэвида Берковица[52], Эдмунда Кемпера[53] и тридцати трех других, надеясь узнать. Не факты их дел или обвинений, не возможность их перевоспитания, а их мысли в моменты до, во время и после совершенных убийств. Как и почему они выбирали определенных жертв, что послужило поводом, с чего они начали фантазировать о жестокости, и в чем заключалась самая возбуждающая часть преступления — то есть, по сути, как мыслят жестокие убийцы и что они чувствуют в отношении всех аспектов своих действий.
Никто прежде не пытался так глубоко заглянуть в сознание преступника, не говоря уже о сборе и упорядочивании этих данных, чтобы работники правоохранительных органов вроде меня могли качественнее определять подозреваемых и эффективнее раскрывать преступления. И хотя меня беспокоила глубина фиксации на извращенных рассудках и то, как авторы временами задерживались на чудовищных, сенсационных подробностях, во время чтения книги во мне что-то щелкнуло и открыло больший вопрос, вопрос о связи между жертвой и преступником.
Я помню, как одним вечером пыталась поговорить об этом с Фрэнком в баре недалеко от офиса. Тусклое помещение, казалось, изгибалось вокруг нас, виски в стаканах трепетал и поблескивал.
— Когда читаешь такую книгу, насилие начинает казаться фильмом. Преступление становится тошнотворной интригой, а не реальной жизнью, а все отличительные подробности — сенсационными. Но оно настоящее. И жертвы, которые появляются только как имена с крошечными фотографиями, просто цели, мы вообще их не знаем. Мы никогда не получаем полную картину, не узнаём, как они оказались втянуты в события, какое сочетание прежнего опыта сделало их уязвимыми, не в общем смысле, а для этого конкретного хищника. Это была бы потрясающая книга, верно? Именно то, что я хочу знать. — Тут я остановилась, переводя дыхание. Чувствуя каждое сказанное слово и его суть.
Он долго смотрел на меня.
— Ну, может, однажды тебе придется ее написать.
— Конечно. Прямо сейчас и начну.
— А почему нет? Это хорошие вопросы, и никто их не задает. Во всяком случае, пока. Анна, это явно твоя стезя. Я видел, как ты погружаешься в свои расследования, как заботишься о жертвах, как пытаешься понять их часть истории. Думаю, такой ты создана. Так почему не дать себе волю и посмотреть, что получится?
В тот день Фрэнк не знал — я никогда не была до конца честна с ним. Я не просто погружаюсь в расследования, а живу и дышу ими. Моя одержимость сделала меня хорошим детективом с высоким процентом раскрываемости преступлений, а заодно разрушила мою личную жизнь. Те вопросы, которые Королла задавала о сне и спиртном… Тогда я не сказала ей правды. У меня были постоянные кошмары, я часто просыпалась посреди ночи, чувствуя, как все тело гудит, перейдя в режим боевой готовности. Едва я закрывала за собой дверь, придя домой после работы, мне требовалось выпить чего-то крепкого, а лучше два-три раза, чтобы заглушить напряженность дня. Но даже отступая от грани, я не могла полностью приземлиться. Я постоянно думала об очередном расследовании, пытаясь заново прогнать в голове допрос или вычленить важную улику. Мысленно расспрашивала свидетелей, даже в душе. Когда Брендан жаловался или сердился на меня, я уходила в защиту. Правда заключалась в том, что я не контролировала собственную одержимость и не имела энергии с ним спорить. Я никогда не произнесла бы это вслух, но муж не был моим приоритетом.
Потом дела стали хуже. Я только что вышла на работу после десятинедельного отпуска по беременности и родам, когда Фрэнк выдал нам с напарником особенно напряженное расследование — младенца. Отец сообщил в полицию, думая, что мальчика украли наркоторговцы. Они жили в неблагополучном районе, так что такой вариант нельзя было исключить. Между тем ребенку исполнилось всего шесть месяцев, у него были судороги, что-то связанное с тяжелыми родами. Ему все еще давали лекарства, и без них он мог умереть. Мы искали его, а время уходило, и стресс начал сказываться на мне. Мне постоянно снились дети, кричащие по другую сторону кирпичной стены. Целые семьи под водой, и до них невозможно добраться. Днем я была дерганой и рассеянной, и Фрэнк это заметил.
— Мне кажется, тебе нужно подольше отдохнуть, Анна. Я слишком рано вызвал тебя.
— Нет-нет. Я справлюсь. Просто гормоны или что-то такое…
— Хотя бы вернись к психотерапевту.
— Это необязательно.
— Анна, просьба о помощи не делает тебя слабой.
— Я знаю.
— Иногда я сомневаюсь, — заметил он, явно не убежденный. — С деткой все хорошо?
— Все отлично. — Мне удалось выдавить бодрый голос. — У нас все отлично.
— Пусть так и остается.
…Через пару дней мы с напарником нашли тело Джейми Риверы в подвале дома его семьи. Мы обнаружили его почти случайно, под пятьюдесятью фунтами разделанной оленины. Морозилка была одной из тех старых моделей, которые открываются, как гроб. Компрессор поскрипывал, пока мы обыскивали помещение, распространяя химический запах. Мы уже открывали морозилку, но чутье подсказало мне вернуться и перепроверить. Он был в самом низу, под странными красными кирпичами, которые раньше были живыми существами. Мы выгрузили их на пол — и тогда увидели ребенка. Его ресницы, покрытые ледяной глазурью. Его маленькие синие ручки.
Часть IVИЗОГНУТАЯ РОЩА
Глава 54
Как только останки Шеннан Руссо опознаны, фургоны тележурналистов разбивают лагерь в Гуалале, перед «Ничего, кроме волос», и на Лэнсинг-стрит в Мендосино. Наше расследование наконец-то набирает обороты. Я не смотрю зацикленные сюжеты о Карен Руссо, потому что не в силах видеть ее лицо. Вместо этого сосредоточиваюсь на новом импульсе и направлении, обеспеченных найденной машиной и останками Шеннан. Эти находки помогают начать собирать и прорабатывать профиль убийцы, что, не исключено, поможет нам в поисках Кэмерон. Удушение Шеннан и поджог ее машины пока что мало соотносятся с образом действий похитителя Полли, однако Род Фрейзер получает информацию о каждой значительной находке, и мы постепенно, кусочек за кусочком, собираем картину.
В настоящий момент мы ищем сотрудника федерального или местного заповедника, пожарного или военного, вероятно, одинокого, в возрасте между 27 и 45 годами, основываясь на статистических данных и продемонстрированной им физической силе.
СМИ нравится устраивать шумиху вокруг психопатов и злых гениев вроде Чарльза Мэнсона или Дэвида Берковица, но в реальной жизни серийные убийцы обычно обладают средним интеллектом и редко демонстрируют явные признаки психических отклонений — по крайней мере, на поверхности. В нашем случае есть и другие причины полагать, что подозреваемый совершенно не выделяется на фоне других людей. Вероятно, он впервые встретился с Шеннан в каком-то общественном месте и не напугал ее. Не дал оснований встревожиться и устроить сцену. То же, скорее всего, верно и для Кэмерон, если меня не обманывает чутье. В силу ее возраста ему требовалось дольше искать подходы. Заготовить какое-то предложение, возможность или вариант, которых у нее не было дома. Сейчас нам нужно понять, какое именно, и прочесать десятки тысяч досье, надеясь, что кто-нибудь выскочит.
Останки Шеннан, обнаруженные в нашем округе, подталкивают поиски Кэмерон во всех смыслах. Нам все время не хватало доказательств и надежных улик. Теперь, когда связь между двумя делами становится все очевиднее, у нас наконец-то есть живая сила и оборудование, не говоря уже о добровольцах. Территорию заповедника обследуют миля за милей вместе с устьями рек и береговой линией, особое внимание обращая на все хижины или шалаши в Монтгомери-Вудс или рядом с ним. У большинства серийных убийц есть «охотничьи угодья» — уютный для них радиус и четкая опорная точка. Территория, с которой они хорошо знакомы. При прочих равных Кэмерон находится в пределах плюс-минус тридцати миль от своего дома и сгоревшей машины Шеннан. Это наша самая достоверная сетка.
Поисковый центр Кэмерон Кёртис начинает работать круглосуточно. Владельцы местных компаний жертвуют канцелярские принадлежности, телефоны и факсы. Все помогают, как могут, заклеивая и отправляя конверты, развешивая листовки и отвечая на телефонные звонки. Уже звонят сотни людей. Кто-то просто хочет сказать, что молится за Кэмерон, другие предлагают десять или двадцать долларов, дети хотят пожертвовать свои копилки. Большинство звонков от женщин, не особо желающих называть себя.
— Я знаю, кто он такой, — говорит одна из них. — Я встречалась с ним в колледже.
«Паттерсон» готовит жареную рыбу для всех добровольцев. В школу Мендосино отправлена группа консультантов-психологов, чтобы предложить поддержку и утешение не только старшеклассникам, но и всем остальным ученикам. Некоторые из местных ребят начинают брать вечерние смены, ходят по домам и говорят с людьми; их организовал Грей Бенсон. Клей Лафордж и Ленора ежедневно по несколько часов отправляют письма в гостиницы и рестораны, заправки, прачечные, в любое место, где может найтись человек, который видел Кэмерон после ее исчезновения. В каждый конверт — идея Леноры — вложена записка, написанная от руки, просящая получателя письма повесить листовку в заметном месте и не позволять срывать ее или заклеивать. Мелкий штрих, прямой и личный.
Ванда вызывается дежурить в центре по ночам.
— Все равно я сова, — поясняет она, когда я нахожу ее там, у длинного неустойчивого стола. Ванда раскладывает по конвертам листовки. Оживляется при виде Сверчка, они приветствуют друг друга, как старые друзья. А потом дверь распахивается, и входит Гектор. Он моргает под желтыми лампами дневного света. На нем джинсовая куртка, из-под которой выпирают мышцы, и те же грубые ботинки, которые я видела в Юкайе, но выражение лица нерешительное. Неуверенное.