— Я прочел про убитую девушку, — говорит он. — Такое не должно случиться с Кэмерон. Скажите, что мне делать.
Сверчок рысит к нему, чтобы заново обнюхать. Ванда говорит «привет», похоже, понимая, что тут кроется какая-то история, но сейчас не время ее выяснять.
— Ты можешь помочь с почтой или в поле, — предлагаю я. — Каждый день у нас выходят четыре или пять поисковых отрядов. Приходи завтра утром. Мы будем здесь.
Гектор кивает, оглядывает помещение и идет к стенду, нашему святилищу Кэмерон. Его взгляд перебегает с одной фотографии на другую, со стихов на рисунки, изучает все частички сестры, которую у него не было шанса узнать.
Тронутая этим, я подхожу и встаю рядом. Гектор не отрываясь глядит на незнакомое мне фото. Грей, должно быть, принес его недавно, может, даже сегодня. Кэмерон на этой фотографии почти невозможно узнать. Ее волосы стянуты в длинный гладкий хвост и спускаются с левого плеча. Глаза накрашены профессионально, с «кошачьим глазом», который делает ее не старше, но мудрее, увереннее и опытнее. А еще в ее позе и выражении лица есть что-то искусственное — я сама не знаю, как это объяснить, — словно девушка позирует для камеры, притворяется кем-то другим, не таким красивым, но знаменитым. Короткая черная блузка со свисающими рукавами оставляет живот обнаженным. Черные обтягивающие джинсы кажутся нарисованными на теле над черными ботинками на низком каблуке. Но в ее шкафу не было ничего подобного. Это вообще ее одежда?
Гектор по-прежнему не отрывается от фотографии.
— Где это снято?
Я подхожу вплотную. На заднем плане деревья и зелень. Кэмерон прислонилась к рельефному стволу, изогнутому, как тело. В тенях ствол кажется лиловым. Свет жутковатый и знакомый. И форма деревьев тоже. Внезапно во мне начинает дребезжать ужас, будто дурное предчувствие стало правдой. Это крумхольц. Изогнутая роща.
Глава 55
Еще нет семи утра, но я уже на Гато-стрит. В моей голове гудит рой вопросов. Этот крумхольц — случайное место, где решили пошляться Кэмерон и Грей, или он связан с территорией убийцы? Неужели я пропустила его следы, когда забрела туда? Был ли он тогда где-то рядом? Наблюдал ли за съемкой? Приводил ли он туда Кэмерон несколько раз или только однажды? И в любом случае почему ее так трудно узнать на этой фотографии?
Ди Энн открывает дверь в халате и тапочках. Она выглядит взъерошенной, но без макияжа кажется мягче. Предлагает кофе и ведет меня в кухню, где Грей собирает в школу ланч: сыр и яблоки в коричневом пакете, газировку «Доктор Пеппер» и кекс. Все такое обыденное и простое, что ужасно не хочется задавать свои вопросы.
Я достаю фотографию Кэмерон.
— Грей, это ты снимал?
— Ага. — Похоже, он растерялся. — Мы решили поснимать, когда заскучали летом. Просто фигней страдали.
«Правда?» Кэмерон не выглядит здесь как подросток, который решил убить время. У нее была какая-то цель, пусть даже я пока не могу ее определить.
— По-моему, отличный кадр. Она даже на себя не похожа.
Грей оживляется.
— Я сделал ей макияж. Я получил новый фотоаппарат на день рождения. Она меня тоже снимала.
— Почему ты выбрал это место? Ты там уже бывал?
Он трясет головой.
— Это была ее идея. Сначала я подумал, что это прямо кошмар, но свет был офигенный.
— Съемка тоже была ее идеей?
— Наверное. Я уже не помню, кто придумал.
— Я не узнаю одежду Кэмерон. А ты?
— Она принесла ее с собой. Купила в секонде прямо перед встречей.
— Грей. — Я ставлю кофе на стол. — Это не похоже на одежду из секонд-хенда. Но в любом случае, если она принесла ее с собой, значит, у нее была какая-то цель.
— До меня не доходит. А зачем?
— Отличный вопрос. Она когда-нибудь упоминала об этой роще? Ты помнишь, что она сказала, когда предложила это место?
— Нет. — Грей морщит лоб. Мои вопросы его пугают. Он явно не отметил тот день, как потенциально значимый для исчезновения Кэмерон, и теперь беспокоится, что упустил нечто важное, шанс помочь мне, шанс найти своего друга.
— Ничего страшного, — стараюсь я его успокоить. — Скажи, Кэмерон когда-нибудь говорила, что хочет стать моделью?
— Она недостаточно высокая. Она знала об этом.
— Я не имею в виду практическую сторону вопроса…
Пока я мусолю слова, ища правильные, Ди Энн садится, плотнее запахивая халат.
— Милый, я думаю, Анна спрашивает, мечтала ли Кэмерон о такой жизни. Ну, как бывает в вашем возрасте, когда ребята хотят путешествовать по миру, стать знаменитыми, встречать интересных людей… Сделать что-то удивительное.
Грей моргает. Его ресницы тронуты тушью. Макияж легкий, почти незаметный.
— Конечно, иногда мы об этом разговаривали. Ее мама всегда плохо отзывалась о Голливуде, о жизни красавицы-знаменитости, но иногда мы с Кэмерон говорили, как было бы здорово, если б нас открыли, как Эмили. Если б у нас было достаточно денег, чтобы поехать вместе, куда захотим. Разве не всем этого хочется?
— Я еще никогда не встречала подростка, у которого бы не было таких фантазий. Неважно, насколько нереальными или далекими они кажутся. Чем жестче реальный мир, тем важнее становятся мечты. Понимаешь, о чем я?
— Все эти штуки, от которых она страдала? Родители все время врут, и еще кусочки воспоминаний возвращаются…
Я ободряюще киваю.
— Да. Это вполне логично, верно?
Стул Ди Энн скрипит. По выражению ее лица видно, что Грей не рассказывал ей ни о ситуации у Кэмерон дома, ни о результате визита в клинику. Но она не отстраняется и не возмущается. Возможно, она чувствовала тьму, которую несла в себе Кэмерон.
— Мечты могут рассказать нам о многом, — продолжаю я. — Они — своего рода карта внутренней жизни. Иногда думать о том, кем мы однажды можем стать, это единственный способ преодолеть ту реальность, в которой мы живем.
Взгляд Ди Энн нежен.
— Например, когда плохо подходишь для маленького городка, где никто не выглядит и не думает как ты, сынок.
Я не могу ею не восхищаться. Она воспитывает сына в одиночку. Грей ни разу не упомянул отца, но Ди Энн, похоже, хорошо справляется сама. По крайней мере, в одном. Она старается встретить сына там, где он есть, принимая его, пока он ищет свой путь, любя его.
— Наверное, да, — тихо отзывается Грей.
— Мечтать — это храбрость, — говорю я. — Иногда они все, что у нас есть.
После беседы с Греем я еду в лес у Джаг-Хендл, надеясь отыскать хотя бы фрагменты нужных ответов. Сверчок торопится вперед, словно давно знает дорогу; наконец ныряет в разрыв между деревьев. Утреннее солнце пробивает лесной полог копьями. Лучи сверкают на десятках паутин, превращая их в бриллианты. Одни размером с кленовый лист. Другие крошечные, усеянные жемчугом росы, будто гамаки или крылья фэйри[54]. В таком месте можно поверить во что угодно: в цивилизации, живущие под шляпками грибов, в то, что законы природы здесь бессильны или неважны.
Пока Сверчок изучает местность, засовывая нос под низкие изогнутые ветви, я провожу собственную неторопливую разведку. Для каких-то физических следов прошло слишком много времени, но то, что получается отыскать, глубже и тоньше. То, что можно не столько увидеть, сколько почувствовать. Перевожу взгляд с одной ветви на другую. Где в тот день стояла Кэмерон, здесь? Или здесь? Чего она желала, когда смотрела вверх, а ее лучший друг наводил объектив? Кто появился, чтобы подтолкнуть ее надежду? Как он впервые дотянулся до девушки?
Мне трудно представить себе крючок, который появляется из пустоты: мужчину, останавливающего Кэмерон на улице после школы и спрашивающего, не хочет ли девушка стать моделью. Даже при всем ее отчаянии и испорченных личных границах, разве она не расскажет Грею о том, что собирается делать? И в любом случае, если именно так хищник привлек ее внимание, а потом поманил щедрыми обещаниями, может ли человек, которого мы ищем в последнее время — лесничий или сотрудник заповедника, хорошо знающий эти территории, — убедить Кэмерон, что эти снимки приведут ее к успеху или даже сделают знаменитой? Как связаны эти два элемента, если вообще связаны? Или мы ошибаемся насчет лесничего, и я сделала ставку на какие-то бредовые домыслы? Проследовала по ложному пути к месту, которое ничего не значит?
«Поговори со мной, Кэмерон. Пожалуйста». Но только Сверчок шуршит; ее шерсть пестрит на солнце, а вокруг пари́т, не ложась на землю, белая пыльца.
Глава 56
Когда Иден умерла в сентябре 1975 года, мы похоронили ее на кладбище Эвергрин, на семейном участке Стрейтеров, рядом с матерью и отцом Хэпа, его бабушкой и дедушкой, дядями и тетями. Даты на камнях уходили в прошлое. Еще до 1850-х.
Хэп не произнес надгробную речь — сказал лишь несколько слов на поминальной службе. Он не хотел, чтобы люди собирались в доме с утешениями, не хотел носить костюм дольше необходимого. Он просто хотел быть в лесу.
После мы отправились в заповедник Ван-Дейм, только он и я. В папоротниковый лес. Мы шли, особо не разговаривая. Что тут было сказать? Шли час с лишним без отдыха, пока не достигли затененного места у реки. Там мы сели на большой плоский камень и сидели бок о бок, просто глядя на воду.
— Я когда-нибудь рассказывал тебе о мальчишке, который случайно выстрелил в своего брата?
Я покачала головой. Даже если б я уже слышала эту историю, то все равно сказала бы «нет». Я бы сделала все, что угодно, лишь бы Хэп говорил. Годился любой рассказ. Любой урок. Я нуждалась во всех.
Мальчишкам было шестнадцать, сказал мне он. Джейк и Сэм Дугласы. Близнецы. Сначала ему сообщили только об их пропаже после пешей прогулки. Мать привезла их сюда, в заповедник Ван-Дейм, а потом перепугалась, когда они не вернулись на парковку через три часа.
Группа Хэпа вышла в тот же день, до темноты, но вернулась с пустыми руками. На следующее утро он собрал больше людей и вернулся в лес. Заповедник занимал восемнадцать сотен акров, с десятимильной тропой вдоль Литтл-Ривер, которую чистили и обслуживали. Мать мальчишек настаивала, что у них не было причин забрести в глушь, но на всей протяженности тропы ничего не нашли. Ни в карликовом лесу с губчатой после недавнего дождя почвой. Ни в рощах чахлых кипарисов, н