— Ни у кого не отражает, а у тебя отражает, — возразил Максим Сергеевич.
— Потому что ты в себе не копаешься, — констатировал людоед.
— Да я как-то накопался уже, — ответил ему Максим Сергеевич.
— А я вот копаю, а до дна никак докопать не могу, — поделился людоед. — Ведь кто я, если, к примеру, слышал в новостях того времени, когда волну удавалось поймать, что драконы сожгли столько-то людей. И я от этой новости чувствовал и горе, но и удовольствие. Дескать, драконы еще раз подтвердили свою зверскую натуру и, значит, нечего с ними разговаривать, нужно убивать каждого, кого увидишь. А если из драконьих новостей слышал, что при очередном взрыве погибло столько-то драконов, то думал: «Ну, бывает, война, ничего не попишешь, они сами ее начали, их никто не просил». Что это, если не проявление людоедской натуры?
— Это драконоедская натура, а не людоедская, — сказала Настя, нисколько не смущаясь.
— Думаешь, я к людям отношусь лучше? — ухмыльнулся людоед. — Знаешь, сколько человеческих разведчиков пробовали мимо меня проскользнуть? У-у. Но если к новостям по радио возвращаться, то слышу новость об аварии, о катастрофе, а думаю: «Надо было соблюдать правила и технику безопасности», и почти тут же забываю, что там произошло и что я там подумал. Дальше себе чай завариваю или в огородике вожусь. Все у меня хорошо. Вот так!
— А мы как же? — спросила Настя.
— И тут третья составляющая характера выплывает, — ответил людоед, но не Насте, а почему-то Константину. — Есть прямо свои-свои, которые, наверно, могут делать что захотят, и мне неважно, драконы это, люди — не имеет значения. Другим поступкам чужих разумных существ я никогда не найду оправдания, а Настиным найду. Если она вырастет и тут хоть всех перебьет и пережжет, я буду считать, что ей пришлось это сделать, что она вынуждена была, что без этого никак. То же и с Максимом.
— Так вы не людоед, — рассмеялся Константин, — вы ведете себя как родитель Насти и Мак… (он слегка запнулся под взглядом проводника) …и Максима Сергеевича. Для родителей такое поведение характерно, а не для людоедов.
— И ты знаешь, что ни Настя, ни Макс ничего такого не сделают, — уверенно заявил Септим людоеду.
«Ну, тут бы я поспорил...» — подумал Константин, вспомнив ночь обмена его на барона.
С асфальта они свернули на широкую грунтовку и запылили ногами, посматривая на нависавшие с обеих сторон камни.
— Вот грозишься, грозишься, а пойдешь когда-нибудь на станцию, а тебя камнем прихлопнет, — предостерег Максим Сергеевич.
— Так и прихлопывало, — сказал людоед устало. — И убивали меня уже несколько раз. А я каждый раз очухиваюсь. У меня жизнь не заканчивается и оружие с боеприпасами в арсенале не иссякают. Я как-то из любопытства все мины за день вкопал, а утром все семьдесят штук снова появились.
— Ты не говорил, — сказал Максим Сергеевич.
— Было бы чем хвастаться, — равнодушно ответил людоед. — По крайней мере не перед тобой. А вот перед Настей можно. Она же не просто так летает. Где-то она наела эту способность.
— Может, мы ее кониной кормим, — предложил версию Септим.
— От вас дождешься, — сказал людоед. — Еще скажи — людьми. Вся деревянная деревня прямо горит желанием откармливать подростка, чтобы он принялся огнем пыхать. Не-ет. Она еще вот такой была (он указал на Когнату), а уже глаза горели при виде ружья.
— Как не гореть, если у тебя из игрушек дома только такие, — сказал Максим Сергеевич. — Был бы ты попом, она, может быть, набожной выросла бы.
— А надо было не оставлять! Что в слове «людоед» тебе непонятно?
Людоед принялся развивать свою мысль, раскладывая по пунктам неправоту Максима Сергеевича, приведшую к тому, что Настя полюбила оружие. Константин хромал по дороге и утопал в обилии этих слов, пока не споткнулся, потому что задремал на ходу, а людоед, ни на секунду не замолкавший, перешел уже на какие-то другие темы, доказывая неумолимость исторического и биологического процесса, их противоречие друг другу, и Константин едва не задремал еще раз, но людоед победно подвел итог, никак не следовавший из сказанного ранее:
— Капитализм, может быть, и идеальное воплощение дарвиновской теории, спрятанной в яркий фантик экономических отношений, но уж точно не лучший образец общественного устройства! Однако и коммунизм, как бы отрицающий внутривидовую борьбу, закрывающий глаза на то, что мы даже в мирной жизни едим друг друга поедом, как ни крути, — а всего лишь красивая мечта!
— Я есть хочу, — сказала Когната, то ли вежливо дождавшись, когда людоед закончит, то ли услышав о том, как кто-то ест. — И я еще пить хочу.
— Так уже пришли, — откликнулся людоед, обходя белый с красным шлагбаум, что перегораживал дорогу.
За шлагбаумом петляла лесная дорога. Максим Сергеевич крепко взял Когнату за руку, а Константина предупредил:
— С дороги не сходи. Лучше топай, от греха, посерединке. Это и тебя, Насть, касается.
— Да тут еще можно и бегать, и прыгать, — возразил людоед.
— Нетушки, — ответил Максим Сергеевич. — Настя, кому сказано!
— Если мне ноги оторвет, я все равно летать смогу! — сказала Настя.
Максим Сергеевич пожалел:
— Очень грустно, что тебе сейчас их нельзя на время оторвать. Ты слушаться обещала.
Они добрались до трехэтажного дома за высоким забором с колючей проволокой. С третьего этажа на путников смотрели узкие бойницы. Во дворе, если не обращать внимания на верх забора и на пулемет, украшавший балкончик второго этажа, все было вполне мирно: лепились друг к другу многочисленные теплицы, зеленели вскопанные грядки, между которыми пролегали широкие, мощенные каменной плиткой тропки. Перед крыльцом обнаружился даже небольшой круглый фонтан в виде женщины, льющей воду из кувшина, Когната сразу же побежала к нему и стала пить, а когда напилась, потянулась ко дну, чтобы достать один из лежавших там многочисленных желтых листьев.
— Девочка, — остановил ее людоед. — Зря стараешься. Листья нарисованные.
Но Когната не поверила, пока не дотронулась до дна, окунув руку чуть ли не по плечо.
От волнения, что скоро все закончится, Константин не мог есть и, пока остальные закусывали в доме, сидел на бортике фонтана, который был настолько удобным, что хотелось такой же каменный стул себе в кабинет, потому что шевеление на нем не вызывало никаких болезненных ощущений, правда, для него понадобился бы такой же, под стать, низкий стол, иначе работа стала бы невозможной.
Сначала из дома выскочила веселая Настя без доспеха с деревянной саблей Когнаты в одной руке и длинноствольным пистолетом в другой, за ней — сытая Когната. Она опять подошла к фонтану, очарованная ненастоящими листьями. (Константин и сам туда косился время от времени, не веря своим глазам.)
Не верилось и в то, что едва перевалило за полдень. Ведь в этой поездке уже и ночь мелькнула, и много странного, что вроде бы не могло поместиться в одни сутки. А меж тем этому дню предстояло завершиться неизвестно каким образом.
Заметно было, что Максим Сергеевич и Септим думают о том же, хотя они и смеялись, когда вывалились на крыльцо. Максим Сергеевич на ходу подвешивал на шею винтовку, Септим держал свое оружие под мышкой, вид у него был такой, будто он нес рулон обоев.
— А вы к нам придете погостить когда-нибудь, если время будет? — Вопрос заставил Константина вздрогнуть.
Настя стояла перед ним и ждала ответа.
— Если твой папа приведет, то приду, — сказал Константин.
— Так вы же помните дорогу. Тут обратно то же самое, только наоборот.
— Что-то я людоеда побаиваюсь, — ответил Константин.
— Ну, хотя бы кто-то меня побаивается! — услышал Константина людоед, который тоже вышел, обнимая целый ворох пустых консервных банок (видимо, мишеней для стрельбы, предназначавшихся Насте).
— Он боится, что опять придется твоим рассуждениям внимать! — объяснил Максим Сергеевич.
Людоед ссыпал банки на коричневатый песок двора и сказал:
— Провожу вас до границы своей земли.
— Да уж будь добр! — попросил Максим Сергеевич. — Не хочется клочками на ветках висеть!
— Я с вами дойду, — сказала Настя.
— Нет уж! — твердо произнес Максим Сергеевич. — Настя, не до шуток. Я должен головой вертеть, как мигалка, чтобы смотреть, потащилась ты за нами или нет? Что за глупости! Тебе не пять лет!
Настя закатила глаза.
— Ла-а-адно! — протянула она.
Затем она обратилась к Когнате, возвращая ей деревянную саблю:
— Герцогиня, вам нужнее!
Та отвлеклась от фонтана, вскочила, взяла палку и сказала:
— Я, Настя, вас благодарю!
А Настя сделала поклон, как будто была этому обучена.
— Вот это у вас в крови? Или ты придуриваешься? — проворчал Максим Сергеевич. — Как не стыдно. Ты же пионерка.
— Я вежливая пионерка, — сказала Настя.
— Вежливая? Эту новость мне забыли сообщить, — пошутил проводник.
— Я еще герцогиней не являюсь, — примирительно заявила Когната. — Но я ей стать могу, если я доживу.
§
Людоед проводил их до границы своей земли, и граница эта угадывалась по множеству предостерегающих знаков, расставленных по участку. Константину понравилось, что его чтение таблички «Стреляю без предупреждения!» совпало с пистолетным выстрелом, донесшимся со стороны людоедского дома.
— Грустно, что я с вами не могу пойти, — недовольно крякнул людоед, в голосе его слышалась нотка кровожадности и надежда на стычку.
— Хватит и того, что ты за Настей последишь несколько часов, — утешил его Максим Сергеевич. — На сегодня с тебя хватило, если я понимаю.
Людоед слегка покривился, что можно было понять как: «Хватило, да не совсем». Он пожал руки всем, включая Когнату. Пригласил Константина захаживать в гости:
— На обратном пути заворачивай. Только глубоко не суйся. Покричи сначала. Особенно если уже темно будет.
— Приму к сведению, — сказал Константин.
За рощей, где жил людоед, начиналась тропинка, что вела в пешеходный тоннель, изгибавшийся влево, а оттуда открывалась гранитная площадка с каменными перилами под мрамор. С высоты, на которой находилась площадка, можно было видеть железнодорожные пути, проложенные параллельно границе Зеркала с драконьей стороны. Зеркало представлялось отсюда дымкой, за которой ничего нельзя было разобрать, кроме синевы неба и зелени леса.