Но логика беспомощна перед чувствами. Удушающий холодок страха уже сковал Ане руки и ноги. Хораун сверлил взглядом Лира, и Аня почувствовала давящую пульсацию в висках, которую испытывал фомор под действием этого взгляда. Будто инородное тело, как пуля, пыталось просверлить себе путь сквозь разум Хэллхейта.
– Сдайся, иначе будет лишь хуже, – прозвучал повелительный голос Хорауна, его глаза снова приняли хищный желтый цвет.
Лир стиснул зубы, но не пошевелился.
– Сдайс-с-ся.
Мысли начали путаться. Аня с трудом могла теперь различить, где заканчивается разум Лира и начинается ее собственный. Она ощущала напряжение, сковавшее мышцы Лира, и металлический привкус крови, который появился у него во рту.
– Нет, – наконец прошептал Лир. На лбу у него заблестели капли пота, и он побледнел.
– Лир! – Аня хотела дернуть его за рукав джемпера, но ее рука прошла насквозь через прозрачное видение прошлого. – Лир! Прекращай это воспоминание немедленно, слышишь?!
Но, оцепеневший, он только смотрел на Хорауна. Не моргая, не двигаясь. Аня ощущала все, что происходит в мыслях у Лира, и от этого ей становилось все хуже.
Властный рассудок советника, точно ржавый гвоздь, ворочался в мыслях, причиняя такую боль, что, будь Аня на месте Хэллхейта, будь это все реально, она наверняка бы потеряла сознание. Или сдалась, лишь бы не терпеть этих мук. Хотелось сбежать из собственного тела, зарыться в самый дальний уголок подсознания, где бы никто и никогда больше не нашел тебя и не смог обидеть.
Однако Лир стоял на своем.
– А ты упрямый, – азартно оскалился Хораун. – Будешь отличной пешкой в нашей игре.
– Уж лучше умру! – Волна энергии, мысленно посланной Лиром, полетела стрелой прямо в советника, но тот с легкостью отразил ее.
– Что ж, будь по-твоему. Наследнику Крейна умирать не впервой.
Адская боль пронзила разум Ани. Сотни острых, как скальпели, лезвий одновременно полоснули по коже. Лир и Хораун растворились, обратившись в непроглядный туман, их место заняли красные круги пляшущей перед глазами агонии и…
Мрак.
Аня с воплем открыла глаза, схватившись за шею, которую, она готова была поклясться, только что рассекло холодное лезвие бритвы.
Лир с бледным, как у покойника, лицом смотрел на землянку, его грудь высоко вздымалась при каждом вздохе.
Шея оказалась цела, но призрачная боль все еще циркулировала по телу. Аня нервно облизала пересохшие губы, гадкий металлический привкус на языке пропал.
– Прости, – наконец выдавил из себя Хэллхейт. – Я хотел, чтобы ты поняла, каково это, но не думал, что воспоминание окажется настолько… живым.
Аня не ответила. Ее все еще била дрожь. А Лиру, похоже, было и того хуже, землянка никогда не видела его столь растерянным и опустошенным. Ей даже стало жаль Хэллхейта, – такую пытку ни за что нельзя подделать.
Несколько минут прошли в гробовом молчании, которое разбавлял только гул голосов, доносившихся из соседних апартаментов. Все это время Лир смотрел на Аню, но она знала, что он не видит ее. Его расширенные зрачки еще наблюдали кое-что иное, кое-что страшное.
И теперь Аня знала что.
– Так ты, – неуверенно начала она, – чувствуешь это каждый раз, когда Хораун пытается залезть в твою голову?
– С опытом стало проще. – Лир сглотнул, неловко поправил волосы за ухом и отвернулся. – Но не так просто, как хотелось бы.
Очередная неловкая пауза погрузила комнату в неуютную, колкую тишину.
– Лир?
– Чай. – Он резко подскочил на ноги, отчего с дивана поднялся столб пыли. – У меня где-то был даитьянский чай, он неплохо успокаивает нервы.
«И твои нервы определенно нуждаются в успокоении», – поняла Аня, безмолвно наблюдая, как фомор с нервной угловатостью в движениях перебирает склянки на столе, как находит небольшую банку с сушеными цветами, выуживает кружки с полки и заваривает чай, наливая кипяток прямо из-под крана. Как он возвращается, протягивает Ане кружку и садится рядом.
– Твой отец позволяет Хорауну манипулировать им? – Аня намеревалась задать вопрос, но вышло скорее утверждение.
– Дело в том, что в силах Хорауна есть обратная сторона. – Лир начал барабанить пальцами по кружке, избегая взгляда собеседницы. – Когда долго подвергаешься влиянию нашего дурмантина, в рассудке происходят необратимые изменения.
– Это какие?
Пальцы Лира замерли.
– Ты сходишь с ума.
– Ты только что назвал своего отца сумасшедшим? – усмехнулась Аня, надеясь разрядить обстановку.
– Ты видела мои воспоминания о Крейне, но ты не видела моих воспоминаний о последней встрече с ним! – выдал Лир на одном дыхании, его взгляд наконец коснулся Ани. – И я не покажу тебе их, потому что не хочу проживать это вновь. Отец… – Фомор поморщился. – Он словно бездушная марионетка, тень самого себя, костюм, под которым больше нет души. Заходи и бери бразды правления в свои руки. У него нет своих мыслей, идей, желаний. Когда я разговаривал с ним последний раз без Хорауна, меня не покидало ощущение, будто я говорю со стеной, которая меня не слышит и не понимает.
«Я бы сошла с ума, – поняла Аня. – А что, если судьба и правда посылает каждому ровно столько, сколько он способен выдержать? Где же тогда мой предел?..»
– И никто не видит в этом ничего подозрительного, Лир?
– Видят. Но кто осмелится сказать в лицо правителю страны, что он свихнулся?
– А его жена? Твоя мать? Райана.
– Она предпочитает ничего не замечать. Может, боится признать правду. Да и вообще она… достаточно эксцентрична. Живет в своем мире, никто ей особо не нужен, даже я. – Горький смешок сорвался с губ Хэллхейта. – Говорят, она стала такой после того, как потеряла первого сына, но я прежнюю мать не застал, как ты понимаешь.
– Погоди. – Аня сделала глоток чая. Сладковато-медовый привкус осел на языке. Да, это и правда чудесным образом успокаивало. – Почему тогда Хораун не залез в мою голову в Пайтити?
– Не залез! – Лир вальяжно облокотился на спинку дивана, допивая свой напиток. Самоуверенный фомор, к которому Аня привыкла, вновь становился собой. – Как же! Сознание землян для Хорауна самая вкусная добыча. Забыла, как болтала ногами в воздухе над нами?
– Это тоже его пси… влияние? Как он мог заставить меня летать?
– Когда наше тело получает команду от мозга, оно способно на невероятные вещи. Знаешь, вроде того, как человек умудряется вынести неподъемный сундук из дома во время пожара, а после и с места сдвинуть его не может.
– Это адреналин, – возразила Аня.
– Мм, так ты у нас все-таки умная? – Лир ехидно скривил рот. – Отлично, тогда другой пример. Диссоциативное расстройство идентичности, слышала про такое? Когда личность одного человека как бы расщепляется на несколько. Он может говорить на разных языках, представляться разными именами и даже утверждать, что личности в его теле разного пола.
– К чему ты клонишь?
– К тому, что эти разные личности имеют разные способности, иногда противоречащие друг другу и превосходящие физические способности друг друга. – Лицо Лира стало зловеще серьезным, когда он наклонил голову ближе к Ане. Он понизил голос и продолжил: – Хораун хотел, чтобы ты болтала ногами в воздухе, землянка.
– Но…
– Твой организм получил приказ и выполнил. По сути, он расходовал твои жизненные силы в тот момент – или, вероятно, кристалла, что был в твоем кулоне. Если бы Хораун захотел, чтобы у тебя, хм… – Лир прикусил нижнюю губу, задумавшись на мгновение. – Ну не знаю, скажем, волосы поменяли цвет на лунно-белый, они бы поменяли. Если бы он захотел, чтобы у тебя остановилось сердце в момент, оно бы остановилось.
Аня невольно проглотила ком в горле, отхлебнув еще чая.
– Ты можешь научить меня сопротивляться ему?
– Если бы мог, то давно научил бы всех, кого знаю. Хотя, – зрачки Лира заволокло пеленой раздумий, – если бы все было так плачевно, мы бы здесь сейчас не сидели. Хораун мог бы заставить тебя отдать ему книгу еще в храме инков, но он пошел обходным путем, смог забраться лишь на поверхность твоего сознания, но не в подкорку.
– И?
– Помнишь, я просил тебя довериться и открыть для меня свой разум?
Дьявольский огонек, сигнализирующий, что Лир что-то задумал, мелькнул в его взгляде. Аня сделала еще один глоток успокоительного чая.
– Так вот, теперь не доверяй мне. Покажи, насколько сильна твоя защита.
Без предупреждения он схватил Аню за руку и мысленно атаковал ее, заставив ойкнуть от неожиданности. Его разум снова начал обволакивать ее собственный, отвоевывая право быть у руля.
– Выброси все из головы, землянка. Все мысли, все чувства. Представь, что больше нет ничего в этой вселенной, – продолжал Лир, буравя Аню смеющимися черными глазами. – Никого. Голый мир, чистый лист, и ты художник. В твоих руках кисть, так не отдавай ее никому, не позволяй рисовать на своем холсте!
Как бы ни противилась, силясь выстроить невидимую защиту от фомора, Аня поняла, что проигрывает, когда в голове появилась картина из ее собственного прошлого, о которой она даже не думала вспоминать.
Мама.
Ева сидела у окна в их квартирке с книгой в руках, гладя по волосам маленькую Анюту, дремлющую у нее на коленях, и пела колыбельную:
– …Там были дети Луны, чья кожа бледнее всех звезд,
И дети земли, в чьих жилах текла тайна всех грез.
Были Солнца потомки, – в глазах их пылали рассветы,
И потомки воды. К сожаленью, следов их
не сыщешь уж ты.
Но найдешь наследников воздуха и огня,
Ибо их пламень не угасает день ото дня.
К сыновьям камня и леса, дочерям равнин и морей
Обратись, когда наступит эпоха теней…
С воплем негодования Аня оборвала воспоминание и уставилась на Лира.