— Тебя не смутит, если я лягу? — спросила она, не оборачиваясь. — Пережарилась на солнце…
Близким людям таких вопросов не задают, и Паша, значит, был отброшен в неблизкие.
Не успел он переварить эту новость, как Наталья легла, показывая, что и этот вопрос — только формула вежливости, а вести себя она будет так, как ей хочется, на спрашивая Пашиного на то разрешения.
Ее лицо оказалось в тени, а Паша, не осмелившись присесть на постель, сел в кресло под яркий свет торшера. Все пока что шло как хотелось Наталье, и она стала развивать успех.
— Пекло стоит ужасное, днем совершенно нечего делать, только лежать под кондиционером.
— Да, жара, — вежливо согласился Паша.
Наталья перевернулась на живот, постаравшись, чтобы простыня задралась почти до обтянутой круглой попки. Оружие массового поражения — вот что такое ее попка. Человек пять небедных людей она сегодня поводила за этой попкой от витрины к витрине. И если бы не сожгла лицо на солнце, как знать, может быть, на ее пальце сейчас было бы кольцо с бриллиантом, а на Пашином месте… Впрочем, на Пашином месте тот брюнет из ювелирного точно не сидел бы. Наталья нашла бы ему занятие поинтереснее.
— У тебя здесь дела? — продолжала Наталья, водя пальцем по резным узорам на спинке кровати.
— То есть как? — изумился Паша. — Я приехал к тебе.
— А-а… Я думала, дела. Ты же тогда уехал так срочно, что даже не позвонил.
— Прости, — замямлил Паша. Типичный подкаблучник. Прежний управляемый Паша давно бы догадался, что, если женщина поворачивается к нему попкой, она ждет не извинений, а кое-чего посущественнее. Про танка и говорить нечего: танк набросился бы на нее сразу, как только Наталья впустила его в номер.
— Я, — завирался Паша, — говорил секретарше, чтобы она передала тебе… А ты как называла себя по телефону?
— Не подлавливай, — укоряюще сказала Наталья. — У меня не тот возраст, а у тебя не то семейное положение, чтобы я говорила "одна знакомая его просит" или врала, что мне по служебной необходимости. Вернешься — проверь у своих секретуток: полностью им назвалась и попросила записать мои телефоны… Так зачем я тебе вдруг понадобилась?
— Забыть не могу, — признался Паша и наконец встал с кресла.
— А сколько время? — Наталья сделала останавливающий жест, представляя себя Пашиными глазами: голые по самое никуда ноги, попка и линия спины под обтягивающей простыней, голые лопатки, изогнутая чайкой голая рука, волосы короткие, но пышные. Лицо, слава Богу, в тени, видна не сильно обгоревшая часть щеки, и этого вполне достаточно.
— Без двадцати одиннадцать, — сообщил Паша, покорно опускаясь в кресло.
— Вниз на лифте — магазин «Штерн», в магазине — два колечка с бриллиантами, я сегодня примеряла. Продавщица — такая пожилая маленькая, на блузке пуговички парами. Про колечки спросишь у нее: она меня запомнила, — конспективно выложила Наталья. — Ну что ты сидишь? Иди. А то если я буду одеваться, опоздаем.
На Пашу она не смотрела. Прикусив губу (ему не было видно), опять водила пальцем по завитку на спинке кровати и считала секунды. У бассейна с грохотом уронили шезлонг; ей показалось, что это грохнуло в Пашиной голове.
— Если не успеешь, приходи завтра. Завтра «Штерн» с девяти, — сообщила Наталья и добавила: — Я, Паша, тоже забыть не могу.
Паша сорвался с кресла.
— Почем хоть? — спросил он от двери. Как про картошку.
— Там скажут, — безжалостно ответила Наталья. — Их два, можешь не оба сразу.
15
Едва за ним закрылась дверь, Наталья пулей соскочила с постели. Она вымылась быстро и яростно, как будто и вправду была с тем финном у бассейна и теперь хотела смыть с себя его запах. Легонько вбила немного крема в горящую кожу и села перед зеркалом рисовать лицо. Все это время она считала про себя: сорок секунд — он дошел до лифта, ждет… Полторы минуты — дождался, вошел… Вниз. Куда — вниз? Этажи считаются, начиная с жилых. Ее номер на первом, потом — лобби, потом — нулевой или наоборот… На каком этаже магазин? Ладно, разберется, спросит. Он бизнесмен и должен знать английский. Пять, от силы десять минут — нашел. Или ушел. Она даже не спросила, где он остановился, в «Принцессе» или в другом отеле. Хотя какая разница? Если вернется, скажет, а если не вернется, то и знать незачем. Я теперь другая, Паша. Я теперь никогда не позвоню тебе первая.
Наталья надела черное некупленное платье на голое тело, чулки с подвязками и крокодиловые туфли. Если Паша вернется, стоит устроить ему праздник. А если не вернется, стоит устроить праздник себе.
Не поглядев на карточку цен, чтобы не расстраиваться, она достала из мини-бара бутылочку виски, плеснула в стакан и доверху набила его льдом. Ее мужские часы с центральной секундной стрелкой и крупными цифрами — самые подходящие часы для врача — для здешней жизни не подходили; Наталья носила их в сумочке. Выйдя на свой участок балкона-террасы-тротуара, отделенный от соседних символической белой полосой, она села в шезлонг, глотнула виски и стала думать, сколько сейчас на этих лежащих в сумочке часах. Минут пять двенадцатого, не меньше. Если пять, через минуту-другую Паша войдет. Если пятнадцать, не войдет больше никогда.
Виски со льдом — только с первого глотка не женский напиток. Потом, когда лед подтает, он становится самым женским и довольно долго держится в этом состоянии. А потом виски разбавляется совершенно и получается какая-то детская желтоватая водичка с позвякивающими льдинками, сохраняющая едва уловимый запах. Наталья просидела столько, что виски в ее стакане превратилось в такую детскую водичку. У лазоревого бассейна почти никого не осталось. За столиком под ненужным сейчас зонтом тихо веселилась компания совсем молодых людей; несколько одиноких фигур лежали в шезлонгах, да чей-то забытый мальчик лет двенадцати сосредоточенно катался в желобе с бегущей водой.
Хватит, сказала себе Наталья и вернулась в номер. Смотреть на часы уже не хотелось. Виски оставалось еще полбутылочки, и она допила все из горлышка одним большим глотком.
И тут вошел Паша. Со стороны бассейна.
— Пьянствуешь? А я стучусь, стучусь… Ты где была?
И протянул ей раскрытую коробочку, а там. на черном бархате…
Конечно, за четыре, подумала Наталья. Не за девять же и тем более не оба. Эксклюзивный дистрибьютер.
Настроение было такое, что хотелось швырнуться этим кольцом в Пашу. Пересидела она, его дожидаясь. Перегорела вся.
За стеклянной дверью кто-то стоял, не выходя на свет. Белая рубашка, белые зубы и белки глаз — эфиоп-уборщик. Убедившись, что Наталья кольцо взяла и, стало быть, он привел Пашу по назначению, эфиоп улыбнулся до ушей и часто-часто закивал. Паша дал ему на чай.
— Та женщина, продавец из ювелирного, ушла пораньше, и за ней посылали, — возбужденно рассказывал Паша, копаясь в мини-баре. — Виски? — он понюхал Натальин стакан. — Я тоже буду виски… А потом стучусь — ты не отвечаешь. Ей-богу, хотел уйти. А потом догадался, что ты, может, вышла к бассейну.
Держался Паша уверенно, не обращая внимания на то, что Наталья еще не произнесла ни слова. Свинтил голову второй бутылочке, глотнул из горлышка и сел на постель.
— Наташа, — позвал дрогнувшим голосом. — Наташенька, я без тебя измучился. Прости, если можешь.
Наталья представила себе, как Паша объяснялся на чужом языке с продавцами «Штерна», для которых английский — тоже чужой, и ведь сумел убедить, что кольцо нужно ему не завтра, а сейчас. Невероятный человек был Паша: с ней подкаблучник, с другими — танк. Она достала из коробочки кольцо, надела, и остатки обиды померкли в алмазном блеске.
— Марш в ванну, — строго сказала Наталья и поставила ногу в крокодиловой туфле на кресло. Нога выскользнула из разреза платья, обнажившись до того места, где кончался чулок. Черное платье почти в пол, черный чулок и нежная полоска светлой кожи — мужчины от таких вещей сходят с ума. Наталья и хотела свести его с ума.
— Только не раздевайся без меня! — Паша соскочил с постели и, встав на колени, припал губами к полоске над чулком.
— Что ты, конечно, не разденусь. — Наталья положила руки ему на затылок, заставляя Пашины губы скользнуть выше по ноге. И еще выше, пока он не убедился, что Наталья без трусиков.
— Иди, — сказала Наталья, — а у меня пока будет работать воображение.
— Зачем же — воображение? — Паша поднял голову, в его обычно серых глазах прыгали сумасшедшие желтые крапинки.
Легко подхватив Наталью под бедра, он посадил ее на журнальный столик ("Стеклянный!" — охнула про себя Наталья) и всем лицом расклинил ей ноги. Внутренней стороной бедер Наталья чувствовала, как пылают его щеки. Последней разумной ее мыслью было: "Шторы!". Откинувшись назад, она дотянулась до шнура. Сверкнула бриллиантовая россыпь на пальце, шторы съехались, отсекая ее с Пашей от мира. Паша утонул в ней, и пил ее жадно, и не мог напиться.
Сцепив руки у него на затылке, Наталья вталкивала его в себя, ей казалось, что она может принять его всего и навсегда и прожить жизнь, как один миг счастья. Сладкая истома потекла от затылка по позвоночнику, жар шел от горячих Пашиных губ, и волны истомы одна за одной сталкивались с волнами жара. Наталья кричала, но осознала это позже, когда кричать уже не могла и продолжала биться и рыдать без голоса.
Паша взял ее на руки и отнес на постель.
— Лежи и тай, — сказал ее словами; он, поняла Наталья, помнит их первую ночь, помнит, потому что вспоминал все время.
Потом она лежала пластом, слушая, как Паша плещется и насвистывает в ванной, и легкие слезы бежали по ее вискам. Нужно было привести в порядок свое нарисованное лицо, хотя бы посмотреться в карманное зеркальце, но сил не было. Она только сказала вошедшему Паше, чтобы он выключил свет.
16
Уверяю вас, девочки, любого мужчину можно заставить кончить четыре раза подряд. Главное, чтобы тебе его хотелось. Ипять раз можно. Можно до тех пор, пока он себя не выжмет досуха и не перестанет извергать семя, но останется неутомимым любовником. На самом деле неутомимым. Часами. Все дело, повторяю, в нас и чуть-чуть в нем.