— А я скажу, что ничего не знаю. Не запомнила — не до того было. И вообще это была не я.
— Сядете за лжесвидетельство, — наехал журналист.
Пугает, решила Наталья. А может, не пугает.
Она попыталась выжать слезу. Но слез не было — одна злость.
— У вас, Георгий Анатольевич, совесть есть? Я вам не навязывалась. Я оказала ребенку скорую помощь, вот и все. И за это меня теперь поведут в суд под конвоем…
— Если сами не пойдете, — уточнил журналист.
— Ну да, хочешь — добровольно, не хочешь — под конвоем. Да еще и посадить грозитесь.
— Я вас, кажется, понял, — заявил журналист и, если бы дело было не в поликлинике, в следующий момент получил бы телесные повреждения. Наносить телесные повреждения в поликлинике Наталья постеснялась, хотя поликлиника — самое подходящее для этого место: травмпункт на первом этаже, рентген на втором.
Он предложил ей денег.
— Какая, — спросил, — сумма вас устроит? За беспокойство.
И уставился своими карими глазками.
Наталья сосчитала про себя до десяти и сказала:
— Вон! И под конвоем не приду. Запрусь и буду сидеть, пусть взламывают дверь, если хотят.
— Значит, я вас понял неправильно, — без особых эмоций сообщил этот неимоверный Георгий Анатольевич, и Наталья увидела, что да, когда он улыбается, глазки скрываются в щеках.
Помолчали. Злость у Натальи прошла. Выгнать его под тем предлогом, что в коридоре ждут больные, было невозможно, потому что больные в коридоре не ждали. Летом по субботам все больные выздоравливают и едут копаться на садовых участках.
— За интервью принято платить, — осторожно начал журналист. — Не всегда и не всем, конечно. При соввласти если я, например, делал интервью с писателем, то половину гонорара совершенно официально, через кассу, получал он. А если, допустим, с нефтяником, то весь гонорар шел мне. Сейчас некоторые звезды требуют гонорар за интервью — вот Эльдар Рязанов не может снять цикл о Голливуде, потому что там требуют. А в Париже с него не требовали, и он снял. То есть я не собирался вам взятку совать. Речь идет о нормальной рабочей практике. Вы мне — интервью, редакция вам — гонорар. Понятно?
Наталья упрямо мотнула головой.
— Ясно. Это не входит в круг ваших понятий, это пугает, вам кажется, что вас пытаются подкупить, хотя нам от вас нужна только правда. Поймите, это не подкуп свидетеля. Свидетелей подкупают совсем для другого. — Журналист достал сигареты (Наталья сделала стойку) и опять убрал пачку в карман. — Может, выйдем в скверик минут на десять? Ей-богу, я нервничаю. Вы очень симпатичный мне человек. Что бы вы ни говорили, как бы непонятно себя ни вели — вы спасли этого мальчика и, наверное, много других людей. Но мальчика — наглядно. Про мальчика я знаю. Вся моя писанина, в конце концов, не стоит того, что вы сделали тогда за две минуты. Давайте выйдем, поговорим, — еще раз предложил журналист, и Наталья подумала, что не такая уж он продувная сволочь.
— Нет, — возразила она, — только здесь. Я на работе. Хотите, запремся, и вы покурите в окно?
— Перебьюсь, — сказал журналист, но закурил и отошел к окну. Он, кажется, и в самом деле здорово нервничал.
— Заприте дверь, — велела Наталья, — ключ в замке.
Журналист по-рабоче-крестьянски плюнул в ладонь и загасил в слюне окурок.
— Не надо. — Он отправил окурок в корзину и носовым платком вытер ладонь. — Позвонить от вас можно?
Позвонить было можно — у Натальи стоял один на четыре соседних кабинета телефон, — и журналист стал звонить.
— Михалыч, — не представившись, сказал он в трубку, — врачиху с мальчиком помнишь?
Судя по тому, как долго он слушал неведомого Михалыча, тот и помнил, и имел по этому поводу очень сложное мнение.
— Да что суд? Мало я судился?! — неожиданно взревел журналист. — Зато мы уже попали в Интернет! Не тычь мне, любой суд — реклама!
Михалыч ответил как-то кратко.
— Сам такой, — весело сказал журналист. — Я вот тут подумал: мы сможем наградить ее турпоездкой? За мальчика, за что же еще…
Наталья сделала протестующий жест, журналист отмахнулся.
— Интересное кино, Михалыч: кретина, который угадал на разрезанной фотокарточке усы Якубовича, мы посылаем в Италию, а врача, который спас ребенка… Конечно, много. Конечно, лотерея. Вот и будем считать, что она выиграла. Хоп, Михалыч, договорились… Она сама выберет. Ну, нам-то без разницы, а ей приятно, пусть выберет.
Он положил трубку и снова утопил свои смеющиеся глазки в щеках.
— Поздравляю, Наталья Михайловна: редакция награждает вас турпоездкой за границу.
— Все равно я вам не дам интервью, — первым делом сказала Наталья.
— Как хотите. — Журналист пожал плечами. — Это не связано.
— Тогда отчего такая щедрость?
— Скажете, не заслужили? — вопросом на вопрос ответил журналист.
— Скажу, заслужила, но не у вас. — Наталье стало жалко себя, потому что нет и не будет адреса, по которому выдают все заслуженное. Разницу между заслуженной зарплатой и ее зарплатой, например. Или дубленку, которую у нее стащили в прошлом году. Или Пашу, который, конечно, по какому-то адресу сейчас находится, но секретарши не говорят, мочалки.
— Считайте, что Бог или судьба восстанавливает справедливость, — попал в ее мысли пройдоха-журналист. — С нашей помощью.
— От вас я не могу принять ни-че-го, — глядя в стол, раздельно произнесла Наталья.
— Ну вот, снова здорово. Голубушка Наталья Михайловна, сейчас в жарких странах ну очень жарко, — сообщил журналист. ("Я тебе не голубушка", — про себя одернула его Наталья). — Сейчас туда ездят только идиоты и русские, которые еще не разобрались. Мертвый сезон. Полупустые самолеты садятся в полупустых аэропортах, оттуда полупустые автобусы везут кого-то в полупустые отели. Причем пустые места оплачены. Турфирма покупает со скидкой четырнадцать билетов по цене десяти, а пятнадцатый ей дают бесплатно как приз. Места в отеле у нее тоже скуплены на месяц вперед. Наберет она в группу хотя бы одиннадцать человек — будет в выигрыше, наберет меньше — ничего страшного, компенсирует зимой. Так вот, наш журнал бесплатно печатает рекламу турфирм и за это получает бесплатные путевки. По ним ездят уборщицы и машинистки, потому что журналисты, во-первых, наездились, во-вторых, им некогда — они работают. По ним ездят победители совершенно бредовых конкурсов типа "Сложите все цифры даты вашего рождения, вырежьте из журнала купон и пришлите в редакцию", потому что такие конкурсы увеличивают подписку. А теперь поедете вы. Потому что нам это ничего не стоит, а вам приятно.
Что за прелестная подляночка была бы, подумала Наталья, если бы Костомаров Пал Василич, тридцати двух лет, с женой в разводе, вернулся бы и звонил бы, и звонил, а телефон не отвечал бы и не отвечал, а после подошла бы мама и сказала, что Наташа на Канарах.
— И еще я должен перед вами извиниться, — дожимал ее журналист. — Нам надо было сразу подарить вам путевку, и не возникло бы никаких этих двусмысленностей с интервью и судом. Мухи отдельно, котлеты отдельно.
— Ладно, давайте вашу котлету, — согласилась Наталья. — Все равно же заставите лопать мух, я понимаю.
— Об интервью пока что не прошу, в суд — только в крайнем случае, обещаю, — быстро сказал журналист. — Но уж если придется — извините, это ваша гражданская обязанность… Загранпаспорт у вас есть?
— Откуда? Я за границей не была, если не считать Афгана. — Наталья подумала о том, что теперь придется где-то как-то оформлять загранпаспорт, а там, говорят, жуткие очереди. И о том, что ей совершенно нечего надеть за границу. И о деньгах, потому что бесплатно-то бесплатно, но ведь нельзя же в чужую страну ехать без единого рубля. Без единого доллара. Хотя двести долларов у нее было — неприкосновенный запас, но этого могло оказаться катастрофически мало. Ну, с Димкой-то поживет мама.
Она обо всем этом подумала и чуть снова не отказалась. А потом загранпаспорт, жаркие страны и доллары как-то сцепились у нее с Димкой, и Наталья для самой себя неожиданно спросила:
— Георгий Анатольевич, а Израиль — достаточно жаркая страна?
— В каком смысле? А, свободные путевки?! — сообразил журналист. — Наверное, есть.
Он поглядел на нее, будто первый раз видел и старался запомнить.
— Не угадали, — сказала Наталья, — не зов предков. Просто когда-то давно в Израиль уехал отец моего ребенка.
6
Вообще Мишка хотел в Штаты, но в Штаты тогда еще не выпускали. А в Израиль выпускали. И Михаил Николаевич Кузнецов, двадцати двух лет, бывший старший лейтенант, бывший кавалер "Красной звезды", лишенный звания и награды и обиженный на советскую власть, купил в синагоге справку, что у него бабка еврейка, и стал бывшим гражданином СССР. Его разжаловали за чужую вину, и полковники, ставшие генералами на крови Мишкиной роты, нажали, где надо, чтобы Мишку никто не задерживал. Уезжали тогда бесследно, как умирали. Наталья ничего о нем не знала. А кругом бывший Михаил Николаевич Кузнецов не знал, уезжая, что он будущий Димкин отец.
— С собой не зову. Сам не знаю, на что буду жить и где, — сказал он, потому что был танком и решал за обоих.
Вдобавок по каким-то связанным с отъездом причинам ему надо было развестись, и в загсе их развели за пять минут, без суда, как только о тех самых причинах услышали.
Так что для Натальи не было вопроса, говорить ли ему о будущем ребенке, а был вопрос, оставлять ли этого ребенка. А сейчас наоборот: она даже не вспоминала, что собиралась тогда сделать аборт, и жалела, что не объяснилась с мужем. Может быть, он и остался бы?
Наталья совершенно не была уверена в том, что Мишка живет в Израиле. Скорее уж он, как собирался, рванул через Италию в Америку. Италия была для таких эмигрантов перевалочным пунктом. Когда Димке было уже два года, Наталья встречалась с одним женатым врачом из Кардиоцентра, а этот врач съездил в Италию и рассказывал, что там полно наших евреев, настоящих и самозванных, вроде Мишки. Они живут в каких-то трущобах, попрошайничают на улицах и дожидаются визы в Америку, а визы им не дают. Почему-то Наталье представлялось, что и Мишка был там, в парадном мундире без