— Мне надоела каторжная работа в Нью-Йорке, — начала она. — Я скопила денег и приехала на запад, в Денвер. В газете мне попалось объявление, что один человек продает ресторан в Смоквиле, штат Нью-Мехико. Так я оказалась здесь. Все шло прекрасно, пока Хокинз и его банда не начали терроризировать город.
— Я поставил себе целью выкупить ресторан, — печально произнес старик Гарфилд. — Служил поваром, пока не совершил глупость и не занялся скотоводством. Ресторан в Смоквиле — моя голубая мечта — если бы не Хокинз и его банда. Но я не могу увеличить плату. Эти воры обобрали меня до нитки.
— Пятьсот долларов помогли бы мне выбраться из этих мест и вернуться в какое-нибудь цивилизованное место. — Мисс Джоан с трудом сдерживала рыдания.
Я пришел в замешательство — как всегда, когда вижу плачущую женщину. Чувствуешь себя подлецом, даже если ни в чем не виноват. Я опустил глаза, и взгляд невольно упал на звезду, которую Хокинз приколол к моей рубашке.
— Подождите здесь! — Я стремительно вскочил на ноги и, схватив старика Гарфилд а за шею, толкнул в кресло. — Оставайтесь здесь, пока я не вернусь. Никуда не уходите. Я сейчас.
Когда я выбежал в переднюю дверь, Курчавый, шатаясь, приблизился ко мне — с яичными скорлупками на ушах, весь в картофельных очистках. Я нанес ему сильный удар под челюсть, и он улегся калачиком под лошадиной поилкой.
Проходя мимо салуна «Орел», который находился в квартале от ресторана, я услышал выстрел и завернул туда. Билл Хокинз расхаживал в гордом одиночестве, забавляясь тем, что стрелял в бутылки за стойкой бара.
— Где все остальные? — спросил я.
— В Испанском баре, в западной части города, — ответил он. — А что?
— Ничего, — пожал я плечами.
— Ладно, — сказал Хокинз, — пойду в ресторан, я проголодался.
— Сдается мне, что это портит тебе всю жизнь. — Я кивком указал на стойку бара.
Он дернулся, словно от удара.
— Что ты хочешь сказать? — взревел Хокинз.
— Ты промахнулся в три из этих бутылок. В Техасе…
— Заткнись! — рявкнул он. — Не хочу ничего слышать о Техасе. Только попробуй сказать «Техас» — и я размозжу тебе голову.
— Ладно, — согласился я, — но, держу пари, тебе не удастся написать свои инициалы на этом зеркале за стойкой бара своим кольтом.
— Ух ты, — фыркнул он и начал активно работать обеими руками.
— Что ты делаешь? — спросил я, когда выстрелы стихли.
— Мой пистолет пуст, — ответил он. — Я должен его перезарядить.
— Нет, не надо. — Я толкнул его в живот своим пистолетом.
Хокинз невероятно удивился, словно портрет сошел со стены и ударил его.
— Что это значит? — взревел он. — Это что, неудачная шутка?
— Брось оружие и подними руки, — скомандовал я.
Хокинз побагровел, но подчинился, потом нагнулся и выхватил из сапога длинный охотничий нож, но я выбил оружие у него из руки прежде, чем он успел выпрямиться.
— Я арестовываю тебя за нарушение порядка, — сказал я.
— Что такое, ты арестовываешь меня? Ты же не шериф!
— Да нет, я шериф, — возразил я. — Ты же сам дал мне эту звезду. Существует закон, предусматривающий наказание за стрельбу по зеркалам в салунах. Я допрошу тебя, предъявлю тебе обвинение и назначу штраф.
— Ну, и насколько же ты меня оштрафуешь? — полюбопытствовал он.
— А сколько у тебя есть?
— Не твое собачье дело! — огрызнулся он.
Я заставил его повернуться с поднятыми руками и вынул из его кармана толстую пачку банкнот.
— Это деньги, — сказал я, — которые ты получил от продажи бычков, украденных у старого Гарфилда. Я слышал об этом от твоих людей, пока мы ехали в Смоквиль. Не двигайся, пока я буду их пересчитывать, и не вздумай валять дурака.
Я держал его одной рукой, а другой пересчитывал деньги. Дело шло не так быстро, так как я никогда не видел такой крупной суммы. Наконец я сообщил:
— Штрафую тебя на пятьсот баксов. Вот остаток.
И вернул ему полтора доллара.
— Вор! — вопил он. — Бандит! Грабитель! Да я убью тебя за такие штучки!..
— Да заткнись ты, — прервал его я. — На ночь я помещу тебя в тюрьму. А уж потом, когда я уйду, дружки тебя освободят. Если я отпущу тебя сейчас, разве ты дашь мне спокойно выбраться из города?
— Уж конечно не дам! — кровожадно подтвердил он.
— Но я парень миролюбивый, — сказал я, толкая его дулом в спину, — и делаю это из чистой предосторожности. А теперь ступай, пока я не сделал из тебя отбивную.
Тюрьма находилась далеко от центра городка. Каждый шаг нашего пути был отмечен его ужасающими ругательствами. В конце концов мы добрались до тюрьмы — небольшого здания, в тени которого мирно спал большой толстый малый. Пнув ногой, я разбудил его. Прежде чем открыть глаза, он заорал:
— Не стреляйте! Ключ висит на гвозде возле двери!
Когда парень увидел меня и моего спутника, его челюсть опустилась примерно на фут.
— Вы тюремщик? — уточнил я.
— Я Рейнолдз, помощник Клантона, — тихо ответил он.
— Тогда откройте эту дверь, — велел я. — У нас заключенный.
— Это Билл Хокинз? — удивился он.
— Разумеется. — Я уже начинал терять терпение. — Поторапливайся, парень, слышишь?
— Ничего себе! Арестовать Билла Хокинза!
— Может быть, ты все-таки отопрешь дверь и перестанешь бубнить? — Я окончательно вышел из себя. — Или хочешь, чтобы я и тебя арестовал за сопротивление правосудию?
— Но это же ни в какие ворота не лезет. — Он покачал головой, но мое приказание выполнил. — Это будет всем нам стоить жизни.
— И это правда! — с ожесточением в голосе согласился Хокинз.
Но я пинком ноги направил его в камеру, не обращая ни малейшего внимания на его угрозы. Приказав Рейнолдзу охранять его и ни под каким видом не отпускать до завтрашнего утра, я вернулся в ресторан. Из Испанского бара раздавались веселые крики, наверняка там бесчинствовали храбрецы Хокинза.
Когда я вернулся в ресторан, мисс Джоан и старик Гарфилд все еще сидели там, где я их оставил, и вид у них был довольно жалкий. Я протянул Гарфилду пачку денег, которую отобрал у Хокинза, и сказал:
— Пересчитайте!
Он остолбенел, но денежки пересчитал, правда, очень медленно.
— Ну, сколько здесь?
— Ровно пятьсот баксов, — заикаясь, ответил старик.
— Правильно, — подтвердил я, вырвав сверток из его рук и передавая его мисс Джоан. — Теперь старик Гарфилд — владелец этого ресторанчика, а у вас достаточно денег, чтобы вернуться на Восток!
— Но я ничего не понимаю! — воскликнула мисс Джоан. — Чьи это деньги?
— Ваши!
— Погодите, — произнес старик Гарфилд. — Разве этот пистолет с рукояткой из слоновой кости, что у вас за поясом, не принадлежит Биллу Хокинзу?
— Ну и что? — фыркнул я, кладя пистолет на стойку.
Старик побледнел, и даже его бакенбарды встали дыбом.
— Это деньги Хокинза? — прошептал он. — Вы его… того?
— Да нет же! — успокоил я Гарфилда. — Я его не убил. Он в тюрьме. И это не его деньги, просто он думает, что они его!
— Мне еще рано умирать! — дрожащим голосом воскликнул старик. — Я подозревал, что здесь дело не чисто! Неужели ты, щенок, не понимаешь, что когда Хокинз выйдет из тюрьмы и увидит меня хозяином этого ресторана, он решит, что это я подбил тебя ограбить его! Он же знает, что у меня нет денег. У тебя, конечно, были самые лучшие намерения, и я тебе бесконечно благодарен, но ты подставляешь мою старую шею под удар! Он разнесет ресторан, а меня продырявит насквозь!
— И меня тоже! — застонала мисс Джоан. — Боже! Что он со мной сделает!
Я призадумался, а затем с горечью произнес:
— Черт бы побрал все это! Отец был прав: что бы я ни делал, все никуда не годится! Даже не представлял, что все обернется вот так. Я просто хотел…
— Шериф! — раздался с улицы чей-то истошный вопль. — Шериф!
В ресторан, шатаясь, ввалился Рейнолдз с окровавленной головой.
— Бегите все! — орал он. — Хокинз бежал! Он выломал в окне решетку, ударил меня прутом по голове, взял мой пистолет и теперь идет сюда! Он совершенно взбесился — клянется, что перебьет всех жителей и сожжет город!
При этих словах старик Гарфилд издал вопль отчаяния, а мисс Джоан осела на пол.
— Бежим отсюда, — лепетал Рейнолдз. — Скорее…
— Заткнись! — прорычал я. — Все вы останетесь здесь! Я шериф этого города, и моя работа — защищать его жителей. Замолчите и сядьте!
Я выскочил на улицу. Огибая угол здания, заметил Курчавого, который по-прежнему лежал на том же самом месте, где я его припечатал ударом по голове. Парень уже подавал кое-какие признаки жизни. Очевидно, слухи о неминуемой расправе распространились по городу, потому что улицы были пустынны, и только из Испанского бара доносился какой-то шум. Наверное, там веселились наглые бандиты. Держа в каждой руке по пистолету, я ворвался в бар так стремительно, что они вначале ничего не поняли. Рыжий, Косой и Аризона изумленно уставились на меня, и только Хокинза не было среди них, но я уже слышал, как он что-то орет Курчавому на улице.
— Ни с места! — приказал я.
Эти слова оказались для них как запал для динамита — все, как по команде, завопили и полезли за пистолетами! Рыжего я уложил прежде, чем он успел выхватить оружие, Косой успел сделать один выстрел, отстрелив мне мочку уха, но я продырявил его тремя нулями, Аризона промахнулся, выстрелив левой рукой, а правой крепко ударил меня в бедро, прежде чем испустить дух, — все же горячий свинец оказался покрепче его черепушки.
Вся битва свершилась молниеносно, как налетевший циклон. В тот момент, когда свалился Аризона, в дверях я увидел Хокинза с пистолетом Рейнолдза в руке. Он и так был высок, как дом, а сейчас, в дыму, выглядел еще выше. Глаза сверкали, усы ощетинились, как у дикого кота, а ревел он подобно урагану над равниной. Выстрелы прозвучали одновременно. Его пуля попала мне в плечо, но удар рукояткой пистолета выбил оружие из его руки, по-моему вместе с пальцами. Хокинз все же нанес мне сокрушительный удар левой. А я, в свою очередь, всадил в него три пули из своего второго пистолета. Последняя вошла в живот с такого близкого расстояния, что на рубашке остались следы пороха. Другие люди, которых мне удавалось ранить подобным образом, обычно складывались пополам и падали, но этот гризли из Нью-Мехико лишь бешено завопил, вырвал у меня пистолет, навалился и начал колотить прикладом пистолета по моей голове, вышибая последние мозги. Своим «сорок пятым» он чуть не снял с меня скальп. Мы катались по залитому кровью полу, разбрасывая вокруг столы и стулья. Я щедро наносил удары длинным охотничьим ножом и в пах, и в грудь, и в живот! Хокинз получил шестнадцать ран, прежде чем обмяк и угомонился навек. Мне уже казалось, что его вообще невозможно убить! Пошатываясь, я встал, вытер с лица кровь и пот и, сдерживая тошноту, оглядел поле брани… Наконец из своих нор, перепуганные и бледные от ужаса, повыползали жители Смоквиля. Они смотрели на меня, сидевшего среди развалин и сжимавшего руками окровавленную голову. Кое-кто тихо рыдал.