— Дышит! Гадом буду, дышит. Она просто усыплена эфиром, вот почему такая бледная.
— Посмотри, нигде не порезана?
— Вроде нет! По щекам, что ли, похлопать?
Тут я не выдержал и тоже спрыгнул вниз. Она лежала на полу тоненькая, хрупкая, точно мотылек, в красной курточке и в трогательной клетчатой юбочке. Она была бледна как мел, без единой кровинки на губах. Сердце мое набухло от слез.
Вокруг неё стояли огромные солдафоны, в грубых сапогах, с автоматами на плечах. Один из них своими здоровенными ручищами хлопал её по щекам. Внезапно девочка пошевелилась, что-то простонала и открыла глаза. Боже мой, это были глаза Галатеи, и они смотрели прямо на меня. Они смотрели на меня и узнавали. Они разгорались изумрудным огнем, а губы расползались во всепонимающей улыбке.
— Как ты себя чувствуешь? — осторожно спросил Сорокин.
Девочка перевела на него взгляд, и её зрачки удивленно расширились. Она недоуменно обвела глазами стоящих перед ней мужиков в комуфляжной форме и воскликнула:
— Ой, где это я?!
21
Ее бережно укрыли курткой и посадили на заднее сиденье «жигулей». Сорокин приказал навесить замок обратно и завалить дверцу погреба ветошью и досками, словом, сделать все, как было. Опера загнали «уазик» в разрушенный сарай и начали обсуждать место для засады. Решили, что один пойдет с рацией к комбайну, двое спрячутся у входа в барак, остальные затаятся внутри. Мы с Сорокиным направились к «жигулям», в которых уже сидела она. Прежде чем открыть дверцу, следователь достал телефон и коротко проинформировал прокурора:
— Девочка найдена. Она в полном порядке. Была усыплена эфиром. Это в трех километрах от города в восточном направлении, где раньше был поселок оружейного завода. Нашли мы её в погребе в одном из бараков. Я с ней возвращаюсь. Опергруппу оставляю в засаде.
Я снова сел с водителем, Сорокин расположился на заднем сиденье рядом с Олей Полонской, и мы тронулись. Следователь приказал до трассы ехать с выключенными фарами, чтобы не спугнуть «потрошителя».
— Он, видимо, поехал за инструментами, — предположил Сорокин.
— Ой, за какими инструментами? — встревожилась Оля.
— Все нормально. Не бери в голову, — ласково успокоил следователь, приобняв её за плечи. — Скоро приедем. Там тебя уже ждут родители. Только расскажешь прокурору, кто тебя похитил и поедешь домой.
— А меня похитили, да? — удивилась Оля.
— Ты разве не помнишь?
— Нет. Помню, вышла из школы, подошла к киоску. Он был закрыт. Сзади остановилась машина. Из неё вышел какой-то дядечка и направился к киоску. Больше я ничего не помню.
— Что за дядечка, можешь описать?
— Нет. Я на него не смотрела. Я только заметила силуэт, отраженный в стекле, и то особо внимания не обратила. А что, он на меня напал?
— Судя по всему, накинул маску с эфиром. А какая машина, ты не заметила?
— Что-то типа «жигулей». Но точно не знаю. Могу ручаться только, что не самосвал.
Слушать её голосок было наслаждением. Его я тоже узнавал. А когда мы выехали на освещенную трассу и зажгли фары, появилась возможность незаметно смотреть на неё в зеркальце. Я замечал, что она тоже на меня посматривает. И не без интереса. Но её лицо больше не озарялось той первозданной улыбкой.
— Подумай. Может, ещё что-то вспомнишь.
Девочка замолчала и задумчиво уставилась в темноту. «Чистая Галатея», — подумал я, глядя на неё в зеркальце. Я тоже создавал её задумчивой. Но оригинал превзошел все ожидания. Образ моей куклы просто померк перед этой четырнадцатилетней очаровашкой. Теперь я понимал, почему Пигмалион разбил свою мраморную Галатею.
Едва мы въехали в ворота прокуратуры, к машине сразу метнулись мужчина с женщиной.
— Мама! — воскликнула девочка и, выскочив из машины, нетерпеливо кинулась им в объятия.
— Ты жива? Слава Богу! — восклицала женщина, осыпая дочь поцелуями и одновременно осматривая её с головы до ног.
И плач, и смех вырывался у матери одновременно. Она то прижимала дочь к груди, то отрывала и снова ощупывала её всю. Мужчина был более сдержанным. Он обнял их обоих, мужественно играя желваками. Хотя тоже при этом прослезился. Но, в конце концов смахнув слезу, подошел к Сорокину и с чувством тряхнул ему руку.
— Спасибо! — произнес он коротко.
— Не меня благодарите. Вон его!
Сорокин указал на меня, и я почувствовал неловкость. Мужчина подошел ко мне и тоже с чувством тряхнул мою руку. В его глазах была бесконечная благодарность.
— Откуда вы узнали, где она? — спросил он.
— Это трудно объяснить…
В это время на крыльцо вышел прокурор, сопровождаемый двумя милиционерами. Лицо его было озабоченным. Потрепав девочку по щеке, он подошел к Сорокину и полушепотом произнес:
— Есть новость. Жена Клокина не опознала тело мужа.
— Как не опознала? — удивился Сорокин.
— А вот так. Это не Клокин.
Услышав это, я с облегчением вздохнул. Кажется, все начинает вставать на свои места. Ведь я в упор не помню Клокина.
— Он отдыхал на Корсике вместе с семьей, — продолжал прокурор. — И вот двадцать пятого августа получает срочную телеграмму с работы и в этот же день возвращается в Россию. Заметьте, за три дня до убийства.
Сорокин закрыл глаза, с минуту был недвижим и вдруг со стоном хлопнул себя по лбу.
— Точно! Как я не допетрил раньше! Вот собака!
Следователь принялся шарить по двору глазами. Когда его взгляд остановился на одном из офицеров, он крикнул ему:
— Синельников! Срочно вези жену Пьяных.
— Зачем? — удивился лейтенант.
— Для опознания тела.
Сорокин, забыв о присутствии прокурора, подозвал к себе родителя Ольги Полонской.
— Кто 25 августа послал телеграмму вашему шефу на Корсику? В этот день к вам в филиал приезжал генеральный с одним молодым человеком.
— Даже и не слышал, — пожал плечами Полонский. — Хотя разговоры ходили, что Рогов намеревается сменить управляющего. Вот что! — озарило родителя. — Телеграмму с предупреждением, что Клокин в немилости, мог послать главбух. У него с нашим шефом какие-то свои дела.
Прокурор открыл рот, чтобы тоже о чем-то спросить, но в это время зазвонил телефон. Все почему-то притихли и обратили взоры на прокурора. Уханов поднес телефон к уху, но было так тихо, что услышали все:
— Только что с дороги в сторону барака повернули «жигули» с потушенными фарами. Наши уже в курсе. Я покидаю комбайн и следую за машиной.
— Оставайся на месте. И без тебя справятся, — громыхнул Уханов.
22
Лев Григорьевич медленно обвел взглядом присутствующих, после чего подошел к спасенной Ольге и её родителям.
— Вы поезжайте домой. Сейчас я распоряжусь насчет машины. Бедная девочка, столько натерпелась. Спать, наверное, хочешь?
Прокурор нежно коснулся её волос.
— Ничего я не хочу. Мне интересно.
— Они пусть едут, а я остаюсь, — напряг желваки Полонский. — Я хочу узнать, кто похитил мою дочь.
— Завтра все узнаете. Сейчас не до вас. Садитесь в «жигули», — махнул рукой прокурор и остановил свой взгляд на мне.
Лев Григорьевич хотел, видимо, что-то у меня спросить, но раздумал. Ему было не до меня. Он повертел головой и крикнул на весь двор:
— Охрана, ты где?!
Тут же из дверей прокуратуры выскочил милиционер с наручниками на поясе и поспешил к прокурору. Полонский шепнул что-то своей жене, и она в обнимку с дочерью направилась ко мне. Подойдя совсем близко, мама Ольги произнесла:
— Спасибо вам. Вы спасли мою дочь. Я ваша должница.
Девочка смотрела на меня серьезным взглядом, и я не мог не видеть, что в её душе тоже что-то происходит. Она смотрела на меня теми же глазами, что и девушка из сна, и голова моя кружилась. Я тоже смотрел в её глаза и не мог от них оторваться. Они были мне родными.
Ее мама со слезами на щеках благодарно коснулась моей руки, но в это время охранник развязно хлопнул меня по плечу.
— Вперед, — произнес он коротко и озорно подмигнул.
Женщина перевела недоуменный взгляд на охранника и все поняла. Она торопливо схватила за руку дочь и потащила к машине. Но девочка ещё трижды оглянулась, и в глазах её блеснули слезы.
Меня посадили в душегубку, закрыли на ключ и велели сидеть смирно. Я выглянул в окошечко, в надежде ещё раз увидеть эту девочку. И я её увидел. Когда «жигули» выезжали за ворота, она опустила стекло, и мы опять встретились глазами. В её взгляде не было отчужденности, какое бывает у простых смертных при виде осужденных. И вдруг в ту самую секунду я внезапно вспомнил, ради чего мне был ниспослан этот сон после развода с Алисой. Я вспомнил дословно все, что мне говорил старик, и даже интонацию, с какой это было сказано.
— Что, не понравилось? — спросил он насмешливо. — А я ведь предупреждал, что ты не будешь счастлив с Алисой. Ладно. Не отчаивайся. Я отпускаю её на Землю…
Так, значит, она — моя вторая половина? Не может быть. Хотя арифметика тут не сложная. Сон мне приснился в двадцать семь. Родилась она через год, то есть сейчас ей должно быть четырнадцать…
— Заводи! — сказал охранник водителю.
Но в это время прокурор, уже почти вошедший в здание, вытащил из кармана телефон и поднял палец кверху. Во дворе воцарилась мертвая тишина. Все замерли, устремив взоры на прокурора. Лицо его было напряженным и хмурым. Он стоял как глыба, не шевелясь, чуть наклонившись к трубке, и внимательно слушал. Но вот он, наконец, пошевелился и сдержанно, однако не скрывая радости, произнес:
— Поймали!
Все, кто был во дворе, грянули «ура!».
— Кто это? Уже известно? — заволновался Сорокин.
— Известно. Это ваш друг — Клокин! — ответил прокурор…
Я всю ночь пролежал с открытыми глазами, уставясь в крохотное окошко под потолком. Несмотря на то, что небо было в тучах, я видел перед собой звездный свод. Улыбка не сходила с моего лица. Впервые за все это время мне было тепло и уютно на этих жестких нарах. Она здесь, со мной, на Земле.