ассуждая о том, каким должен быть правильный бокал для вина, Сэйнтсбери особенно порицает тумблер, поскольку «у него нет ножки, с которой можно было бы играть кончиками пальцев», а «бокал без ножки так же плох, как иные создания, не имеющие талии». Рассуждения Сэйнтсбери не только развивают метафору бокала как женского тела, но и вновь привлекают внимание к эстетической неординарности фотографии Хельмута Ньютона (1973), на которой женщина позирует с угловатым тумблером.
Шампанолог Патрик Форбс в 1967 году признался, что всегда был горячим приверженцем шале, несмотря на буржуазную репутацию этого бокала. Его слова заставляют задуматься: «Даже сегодня… когда заходишь в обеденный зал и замечаешь фужеры-шале рядом с обычными бокалами для вина, испытываешь мимолетный трепет ожидания, [ведь] с шале связаны самые романтические истории». Специалист по вину Фрэнк Приал в 1994 году сказал мне, что в данный момент в отрасли господствуют поклонники флютов, которые «презирают фужер-шале, считая его непременным атрибутом безвкусных свадеб, креветочных коктейлей и гастролей “Травиаты”».
Как заметил Патрик Форбс, в 1950-х и 1960-х годах постоянной героиней рекламы от крупных производителей шампанского в глянцевых журналах была красивая девушка в красивом платье с бокалом вина в руке. Журнал Playboy с момента своего создания в 1953 году внушал аудитории мысль, что его читатели – искушенные ценители красивых женщин и хорошего вина, тем самым оправдывая появление на страницах журнала рекламы, карикатур и других изображений идеально сложенных женщин с большой грудью и разнообразной энологической посудой. Постоянным символом Playboy стал рисунок миниатюрной пышногрудой брюнетки в черных чулках, резвящейся с бокалом шампанского на странице «Шутки для вечеринок».
Этот синекдохический фетиш, в котором женщина-как-грудь одновременно становится опьяняющей жидкостью, наполняющей сосуд в форме груди, долгое время способствовал воспроизведению указанного стереотипа в высокой и низкой культуре. Изображение античной вакханки с обнаженной грудью и фужером-шале – типичный образ эпохи романтизма. Нимфа, обвивающаяся вокруг бокала или заключенная внутри его, была одним из любимых мотивов стиля модерн и ар-деко в XIX – начале ХХ века. Форма хрустальных бокалов на ножке Lalique повторяла очертания женского тела. Женщины в нижнем белье, наполняющие, приподнимающие или протягивающие кому-то бокал вина, красовались на обложках пикантных бульварных журналов начиная с 1930-х годов. Дешевые пластиковые палочки для коктейлей в виде фигуристых женщин позволяли каждому мужчине поселить нимфу в своем бокале. Это уподобление открывало путь к иронической интерпретации как в мире искусства, так и в массовой культуре. Эстетичный эротизм фотографии Ньютона вызывает трепет, потому что тонко инвертирует ожидания культурной аудитории – картинки из вульгарных мужских журналов действуют намного грубее, но обыгрывают те же самые ожидания.
«Вино и женщины, вскружившие голову бесчисленному множеству мужчин, всегда идут рука об руку», – писал Роберт Бертон в «Анатомии меланхолии» (1621). На гравюрах эпохи Возрождения с обнаженными женщинами и сценами флирта обычно присутствуют винные кубки. Композиции с участием женщин и вина, подчеркивающие сходство женской груди и сосудов для питья, часто встречаются на гравюрах влиятельного мастера XVI века Йоста Аммана. Его заказчиками были аристократы, дворяне и богатые горожане, которым нравились игривые сюжеты о сладострастии и делах сердечных. Амман потакал их неприхотливому пристрастию к большегрудым Венерам в завлекательных позах, чьи волнующие изгибы выгодно контрастировали со строгой угловатостью готического стиля, – что перекликается с упомянутым ранее противопоставлением эстетики и эротики в ХХ веке. Это возвышение популярных образов, которыми наслаждались простые люди низкого ранга, до эротической эстетики, адресованной знатным ценителям, аналогично современным попыткам апроприации в творчестве модельеров и арт-фотографов. Так, на одной гравюре Аммана женщина ставит на грудь большой кубок, а под грудью держит кувшин. На другой гравюре женщина держит кубок на одном уровне со своей обнаженной грудью, размер и форма которой визуально рифмуются с размером и формой кубка. В еще одной работе обнаженная до пояса женщина наливает из кувшина вино, и струя, аркой огибая ее сосок, бьет в похожую на нагрудник чашу.
История происхождения застольных тостов также связана с женской красотой и вином, и смешивает в себе утонченность с грубой вульгарностью. Предположительно, обычай поднимать тост возник, когда один кавалер в доказательство своей любви к известной красавице при распутном дворе Карла II (1660–1685) осушил стакан воды из ее ванны. Но обычай поднимать тост, пропино, был известен уже в Древней Греции, а о подлинном возрасте «тоста» в адрес женской груди свидетельствуют эротические сцены, нередко встречающиеся на греческих сосудах, датируемых V веком до н. э. Более того, об устойчивости представления женской груди как сосуда для употребления алкоголя наглядно свидетельствует популярность мастосов – терракотовых сосудов для питья в форме груди с выступающим соском.
На одной из гравюр Йоста Аммана между флиртующей парой помещен большой «двойной бампер». Бампер – это наполненная до краев винная чаша, нередко украшенная заметными выпуклостями. Слово bumper также относится к чему-то необычно крупному или избыточному (начиная с XVII века и далее, от bump – выпирать, разбухать, выступать вперед). Привлекая взгляд зрителя к двум декоративным выпуклостям, расположенным непосредственно рядом с лифом элегантно одетой дамы, Амман в некотором смысле ставит знак равенства между женской грудью и винным кубком.
Древнегреческий мастос – чаша для вина в виде женской груди, 520 г. до н. э. Метрополитен-музей, Нью-Йорк, 1975.11.6
В британском и американском сленге середины ХХ века «бампером» называли женскую грудь. Коннотации слова «коктейль» также сближают женщин и спиртные напитки, поэтому появление бокалов для шампанского на лифах современных коктейльных платьев, как на фотографиях Ньютона и New York Times, выглядит особенно уместно. Коктейльное платье изобрели в 1920-х годах вместе с коктейлями и коктейльными вечеринками. Коктейли на основе шампанского – один из множества игристых аперитивов, которые подают перед ужином для создания непринужденной обстановки. Типичное коктейльное платье – неформальное, остромодное и продуманно откровенное – вполне соответствовало лихорадочной фривольности и легкомысленному искристому духу той эпохи. Критики горячо выступали против этих новшеств, обвиняя коктейли в том, что они делают «респектабельным и удобоваримым» нечто вульгарное, чему следовало бы оставаться «в лишенном блеска забвении». Они сравнивали коктейль с «декадентствующим Пикассо» и осуждали аристократок, которые одевались как барменши и собственноручно подавали гостям напитки. Культовая «Книга коктейлей отеля Савой» (1930) утверждала, что само слово «коктейль» происходит от «принцессы Коктель, дочери мексиканского короля Аксолотля VIII». Другие версии упоминают «ацтекскую принцессу, предложившую этот напиток королю, что повлекло за собой романтические последствия». С другой стороны, на сленге XIX века слово cocktail обозначало проститутку – еще один пример того, как низкая народная культура питает вкусы высокой культуры.
Если логика уподобления идеально пропорциональной женской груди винному кубку действительно так неоспорима и широко распространена, как предполагает наш краткий обзор истории этого стереотипа, неудивительно, что мы находим его даже в античных легендах о знаменитой троянской красавице Елене. В этой истории концепция чаши в форме груди доведена до другой крайности. По словам Плиния Старшего, писавшего в I веке в правление римского императора Нерона, путешественники, посещавшие остров Родос, могли в храме Афины полюбоваться изысканной чашей для вина из электрума (сплава золота и серебра). Говорили, что эту знаменитую серебряно-золотую чашу посвятила храму сама Елена. Однако настоящая слава сосуда заключалась не в драгоценном металле, из которого он был изготовлен, и не в его древности, а в том, что он якобы в точности повторял очертания идеальной груди Елены (Плиний, 33: 81).
В завершение давайте обратимся к рассказу Мориса де Омбио, плодовитого французского писателя и винного энтузиаста 1920-х годов. В его дерзком повествовании «Грудь Елены» (Le Sein d’Helene) боги Дионис и Аполлон «решили навеки соединить Елену с зачарованным виноградным соком… поднеся к губам чашу, изготовленную в форме ее груди». С помощью Венеры они побудили возлюбленного Елены, Париса, снять восковой слепок с ее груди («розовой, как заря, белой, как молоко, с соском, подобным ягоде, сияющей, как алебастровая ваза»).
«Когда эту чашу подносили к губам женихов Елены, каждый из них мог испытать божественную иллюзию, будто он припадает к груди самой прекрасной женщины на свете».
Курьезы науки и истории
31. Корабли-призраки
В 1932 году у берегов Нью-Джерси на шхуне «Джон и Мэри» взорвался двигатель. Команда покинула корабль, но шхуна осталась на плаву и продолжала бороздить моря со свернутыми парусами, сверкая свежеокрашенным корпусом. В конце концов ее нашли в 40 милях (64 километра) к югу от Бермудских островов.
В 1944 году в гавани Гаваны ураган сорвал с якоря грузовое судно «Рубикон» и сломал ему мачту. Корабль, на борту которого находилась только собака, уплыл от Кубы в Гольфстрим. Несколько месяцев спустя береговая охрана США обнаружила грузовое судно у побережья Флориды. О судьбе собаки ничего не известно.
В 1891 году шхуна «Фанни Э. Уолстон» с грузом сосновых бревен по неизвестной причине была оставлена командой. Бесцельно описывая круги в унылом Саргассовом море, составляющем часть Атлантического океана, шхуна прошла в своих странствиях в общей сложности около 9000 миль (14 484 километра). 46 раз ее видели с других кораблей – последний раз она была замечена дрейфующей возле мыса Гаттерас, Северная Каролина, в 1894 году. Ее так и не вернули.