Чем объясняется периодически возникающая токсичность меда? Индивидуальный опыт и мнения экспертов с древних времен до наших дней положительно раздражают своей противоречивостью. Плиний обвинял во всем дождливую весеннюю погоду, другие авторы ссылались на засуху. Некоторые говорят, что «бешеный мед» красный и водянистый, другие отмечают его странный запах или горький вкус, третьи, наоборот, утверждают, что его никак нельзя отличить от хорошего меда. Некоторые считают, что «бешеный мед» можно обезопасить выдержкой или кипячением, кое-кто даже утверждает, что к нему можно привыкнуть. В 1794 году врач и ботаник Бенджамин Бартон отметил, что шотландский вересковый мед вызывал у него примерно такое же ощущение, как умеренная доза опиума, в то время как шотландские горцы отрицали какие-либо странные последствия его употребления.
Почти всегда отравления медом происходят весной. Древнегреческие и римские авторы связывали ядовитый мед с ранней весенней порой. Во II веке Лонг сравнивал поцелуй влюбленных с «безумьем меда молодого». Эти подсказки довольно ясно намекают, при каких условиях мед может стать ядовитым. По словам Джона Т. Эмброуза, штатного пчеловода Северной Каролины, где весной иногда отмечают случаи отравления медом, медоносные пчелы обычно игнорируют вересковые растения, предпочитая цветы с более высоким содержанием сахара и большим количеством нектара. Но рододендроны начинают энергично цвести уже в самом начале весны, и в некоторых регионах это преобладающий вид местной флоры. Если рододендроны оказываются единственными доступными в определенный период времени цветами, первый мед сезона нередко оказывается ядовитым – особенно «зеленый» (незрелый), из ячеек, еще не запечатанных воском. Это согласуется с античными описаниями водянистой консистенции «бешеного меда» и объясняет, почему опасной может оказаться только часть сотов.
При коммерческом производстве меда грейанотоксины не представляют проблемы, поскольку в этом случае большинство токсинов нейтрализуется в улье путем обезвоживания в процессе созревания, а также потому, что крупные пчеловодческие кооперативы смешивают мед в огромных количествах и контролируют результаты. Мелкие пчеловоды, работающие в тех регионах, где есть ядовитые растения, обычно хорошо знакомы с потенциальной опасностью весеннего меда. Потребители, в поисках экзотических вкусов или строго натуральных продуктов питания приобретающие необработанный дикий мед или покупающие продукцию у фермеров, которые держат всего несколько ульев, должны учитывать связанные с этим риски, говорит Кеннет Лампе из Американской медицинской ассоциации (АМА). В свете волны отравлений на севере Турции, а также учитывая долгую историю «бешеного меда» в этом регионе и в некоторых областях США, АМА предупреждает, что сегодня случаев отравления бешеным медом следует ожидать повсеместно. И, как убедились на собственном опыте Ксенофонт и Помпей, пробуя мед в экзотических странах, всегда лучше проявлять осмотрительность.
Могли ли люди древности намеренно употреблять «бешеный мед» в качестве опьяняющего средства? По словам Плиния, из правильно выдержанного meli maenomenon получалась прекрасная медовуха. Пьянящие свойства этого напитка, вероятно, объяснялись не только содержанием алкоголя: специалист по истории садоводства Дэвид Лич обнаружил, что жители Кавказа на протяжении веков «добавляли в алкогольные напитки небольшое количество меда понтийской азалии для усиления эффекта». В Турции традиционным тонизирующим средством считается deli bal – ложка ядовитого меда, разведенного в молоке (небольшая порция алкоголя придает этому напитку особые бодрящие свойства). Опьяняющее, болеутоляющее или смертоносное действие меда зависит от размера порции, говорит Лич. Deli bal был одним из основных экспортных продуктов в регионе Черного моря в XVIII веке: 25 тонн ядовитого меда, известного на Западе как miel fou (сумасшедший мед), ежегодно отправляли в Европу, где содержатели таверн добавляли его в напитки. В Америке был свой miel fou. По сообщению Бенджамина Бартона, индейцы использовали листья горного лавра в качестве лекарства, а некоторые пчеловоды из Пенсильвании могли изрядно захмелеть, наевшись меда, собранного с цветков лавра. Позднее эти авантюристы догадались добавлять к меду спиртное и продавали полученный эликсир в Нью-Джерси под названием метеглин. Как отмечает Бартон, опьянение от этого напитка поначалу было приятным, но затем человек мог внезапно впасть в буйство.
Некоторые подсказки в древнегреческих текстах наводят на мысль, что грейанотоксины также могли быть причиной транса Дельфийского оракула и других прорицателей, чьи загадочные изречения затем перекладывали в пророческие стихи. Римские авторы утверждали, что пифия вдыхала дым горящих лавровых листьев или жевала их, чтобы погрузиться в гипнотическое состояние, позволяющее предвидеть будущее. Плутарх добавляет, что пифии часто умирали молодыми. Он также описывает инцидент во II веке, когда погружение в транс обернулось трагедией: пифия «впала в ужасное расстройство», металась вокруг, издавая пронзительные крики, затем потеряла сознание и умерла. Однако большинство ученых-антиковедов скептически относятся к древнеримским данным, ссылаясь на опыт Т. К. Остеррайха, специалиста по добровольно вызванным трансам, который лично проверил римскую теорию о лавре в 1920-х годах. Он сообщил, что жевание листьев лавра не дало «никаких сколько-нибудь примечательных результатов».
Причиной отсутствия результатов, о котором сообщает Остеррайх, вероятно, стала существующая как в древности, так и в современности путаница в отношении тех растений, которые мы сейчас называем лавром, рододендроном и олеандром. Лавр традиционно ассоциировался с Аполлоном, но мы не можем с уверенностью сказать, какое именно это было растение. Остеррайх, вероятно, жевал съедобные листья Laurus nobilis (лавра благородного), используемого в кулинарии, – такие же темные, блестящие и вечнозеленые, как и листья рододендрона и олеандра. Но некоторые виды лавра, также произрастающие в Греции и носящие название лавра, ядовиты и вызывают онемение, судороги и смерть. Ситуация усугубляется тем, что растение, которое древние греки называли рододафне или рододендрон, теперь называется олеандром (в слове «олеандр» соединены названия лавра и рододендрона на латыни). Олеандр так же, как рододендроны и азалии, содержит грейанотоксины. При этом названия рододендрона и азалии нередко используют как взаимозаменяемые, и иногда их обоих также называют олеандром. Кроме этого, лавром обобщенно зовут несколько внешне похожих, но различных видов растений с вечнозелеными листьями – например, произрастающий в США рододендрон называют горным лавром.
Если пифия находилась под действием какого-то растения, скорее всего, это был представитель семейства вересковых или родственных видов. Вполне возможно, римские авторы, как и Остеррайх, многое недопоняли в этой истории. Если причиной транса пифии действительно было растение, они могли неправильно определить, что это было за растение, и, возможно, также ошибочно истолковали то, каким образом токсин попадал в ее организм. Намек на отгадку содержится в гомеровском гимне Гермесу (ок. VIII–VI вв. до н. э.). В нем упомянуты загадочные «пчелиные оракулы», или мелиссы, – молодые женщины, открывавшие будущее под воздействием «вызывающего безумие» молодого меда. Они жили под горой Парнас, а пропитанием им служил «мелихлорон, пища богов. Объятые божественным безумием, они вдохновенно изрекали истину, но без божественных сот были не в силах пророчествовать». Антиковеды обычно переводят слово хлорон как «золотой» или «жидкий» и полагают, что древнеримские авторы просто выражались метафорически, имея в виду обычный мед. Но хлорон может означать не только зеленый цвет, но и зеленый в смысле молодой, неспелый, свежий. Если под «зеленым медом» понимать вызывающий опьянение незрелый весенний мед из незапечатанных сот, то мелихлорон пчелиных оракулов, очевидно, и был тем самым «бешеным медом», изготовленным пчелами из нектара рододендронов или родственных видов растений.
Действительно, далее гимн сравнивает речи пчелиных оракулов с безумием менад, спутниц Диониса. Драматург Еврипид (V в. до н. э.) рассказывает, что менады размахивали «жезлами, истекающими медом» и упивались пьянящей смесью меда с крепким вином. Обезумев от всего этого, менады могли даже предсказывать будущее – так же, как пчелиные оракулы. Пифию в Дельфах тоже называли пчелиным оракулом, мелиссой (по имени нимфы, которая изобрела хмельное медовое питье), и она предсказывала будущее под действием опьяняющего вещества. Возможно, обычный мед с добавлением «бешеного меда» и был тайным источником вдохновения Дельфийского оракула?
В древние времена женщины, опьяненные «бешеным медом», участвовали в религиозных обрядах, начиная от вакхических безумств и заканчивая мантическими трансами. Сочинения эксцентричной британской писательницы Роуз Маколей свидетельствуют, что «бешеный мед» точно так же способен пробудить воображение литератора. В полуфантастических мемуарах «Трапезундские башни» (1956) Маколей рассказывает о своем пьяном путешествии по Малой Азии. Приятель-грек по имени Ксенофонт знакомит Роуз с местным деликатесом из цветков азалии и йогурта, и вскоре после этого, «в пору, когда дует майский бриз», она отправляется в путь на своем верблюде. По дороге она жует цветки пышных рододендронов, и то же самое делает ее верблюд; через некоторое время он пускается по тропинке вскачь, издавая пьяный рев, и в целом ведет себя как жертва неразделенной любви.
Недалеко от того места, где армия Ксенофонта поддалась чарам «бешеного меда» в 401 году до н. э., колдун дает Роуз Маколей таинственное «зеленое зелье» – крепкий, сладкий эликсир, «более чудесный, чем простое вино». Почувствовав после трех глотков «головокружение и странность», девушка останавливается отдохнуть на мшистой поляне. Там она теряет сознание, впадает в кому и видит очаровательный сон-галлюцинацию, в котором «бродит по лесу, питаясь медом азалии». Всю оставшуюся часть романа она постоянно пьет deli bal и впадает в транс, а ее резвый компаньон-верблюд тем временем беспрепятственно пасется в зарослях