И – был Лютик, и пропал Лютик.
Вот только отчего его привязало именно к Цветочку? Может, на ней лежало некое заклятие, чьей случайной жертвой и стал бард?
Когда он видел ее в последний раз, девушка краснела от одной мысли, что может увидеть мужчину без одежды. Положение это сохранялось даже после того, как бард ввел ее в мир радости постельных утех.
Трубадур, пожалуй, верил, что Цветочек после развлечений с ним на другого даже и не взглянет никогда. А тут – на тебе, оказалось, что бард раздул в ней огонь, который она с того времени отчаянно старалась погасить!
– Давай, Сивый, давай!
Мужчина, названный Сивым, что-то там заворчал, а вот Лютик мог только всплакнуть над своей судьбой. Он, который всегда воспринимал женщин уважительно! Не было города или деревни, где не оказалось бы хоть одной женщины, готовой принять его с раскрытыми объятиями, усыпать поцелуями и пригласить домой, на роскошный обед и еще более вкусный десерт.
В награду за такое покойник теперь должен бы пировать и развлекаться под звуки музыки, вечно сидеть в небесной корчме и…
Лютик пережил озарение, под стать тому, которое почувствовал годами ранее, когда одна купеческая дочка объяснила ему, что женщина и мужчина могут не только разговаривать.
Он вспомнил свой первый вечер в роли духа. Он ведь сбежал из комнаты, где пребывала Цветочек. Да что там – бежал тогда довольно быстро, прежде чем на него снова опустилась тьма. Следовательно, мертвым он вовсе не должен был сидеть и смотреть, как его бывшая любовница переживает нынче куда меньшее, незначительное буквально возбуждение? Эти подозрения требовали немедленной проверки!
Хватило только подождать, пока появится некто, кто выдержит в постели больше, чем несколько тычков, – и направиться в город.
Ой, будет дело!
Несколько очередных свиданий Цветочка заставили Лютика задуматься над кризисом мужественности. Или со смертью барда в мире остались только пятиминутники? А ведь Лютику теперь требовалось так много времени! Ведь из-за того, что старая его симпатия не всегда для постельных игрищ выбирала комнату в корчме, поэту сперва приходилось прикладывать немало усилий, чтобы отыскать хорошее место, где он сумел бы развлечься. Более того, девушка, похоже, вела бродячий образ жизни, поскольку менялись не только спальни, но и местности.
Бард даже не заметил, кто же, наконец, вернул ему веру в потенциал мужчин. Едва лишь кто-то брался за Цветочек, поэт сразу же мчался наружу, прислушиваясь, не раздаются ли вблизи звуки музыки.
Но он радовался, что, как призрак, не терял время на бег. Мчался по улицам и переулкам, молясь всем известным богам, чтобы пара как можно дольше оставалась вместе. Наконец находил то, что искал. Чаще всего это, возможно, и не был лучший из кабаков, в каком приходилось ему развлекаться, но для столь непростого периода своей не-жизни поэту не нужно было много, чтоб почувствовать, как он без малого возрождается.
Бард быстро понял, что как дух он обрел множество интересных умений. Пусть и невидимый для других, он мог повлиять на поведение людей, подшептывая им в ухо.
– Тепло, правда? Уф, как жарко! Лучше, моя милая, ослабь декольте, – убеждал он одну барменшу с богатыми… прелестями, а та охотно поддавалась внушению.
Шутки ради он решил однажды усложнить работу музыкантам, игравшим гостям.
– Нет, вовсе не так, ты должен сыграть абсолютно иначе!
Музыканты сходили с ума, теряя ритм и ужасно при этом фальшивя, а публика, не зная милосердия, гнала взашей таких неудачников. Но более всего Лютику нравилось издеваться над другими бардами.
В ключевые моменты он сводил на нет весь их труд, подсказывая совершенно неподходящие для баллады слова. При этом даже не ощущал, что подкладывает свинью коллегам по ремеслу. Потому что настоящий артист должен оставаться сосредоточенным во время всего выступления. Если бы они и в самом деле серьезно воспринимали свою работу, их бы не удалось так быстро выводить из равновесия. Вот его, Лютика, даже смерть не сумела освободить от обязательств заботы об искусстве!
Ситуация не была идеальной, поскольку Лютик все еще оставался зависим от умелости чужих людей. Вот если бы Цветочка трахал Геральт, бард был бы спокоен за свое время, но так-то? Да и сам факт, что он не может ни напиться, ни воткнуть зубы в замечательный кусок мяса… не говоря уже о том, что глядеть на бюст обслуживающей гостей служанки – вовсе не то же самое, что нырять в него. А танцы, разговоры, невинный флирт или, наконец, околдовывание толп своей поэзией? Ах, как же ему было не вздыхать об утраченных наслаждениях!
С другой стороны, он ведь все еще мог петь, даже если никто его не слышал. Глядеть на красоту женщин. Смеяться над немудреными попытками подцепить самую красивую девушку в корчме. Радоваться, что существует жизнь после смерти.
Но, прежде всего, быть гордым, что ему удалось превратить наказание в награду.
И только когда Лютик в третий раз очнулся в одной и той же комнате, понял, что это нечто более серьезное, чем обычный флирт. Тот, кто приковал на столь долгое время внимание Цветочка, был высоким, худощавым, суровым, с типичными аристократическими повадками. Словом, фанфарон, каких бард узнавал влет. Что увидела в нем женщина, что решила оставить привычную ей жизнь? Поэт как-то не мог поверить, что все это время она отчаянно искала любви и стабильности и что постоянная смена партнеров служила увеличению шансов отыскать этого единственного.
Аристократа звали Зигфрид де Гоф, и был он достаточно важным, чтобы свысока смотреть на остальных, но одновременно – не настолько, чтобы такие взгляды вызывали хоть какие-то последствия. Из-за этого его гордость страдала еще больше, делая де Гофа невыносимой, вечно обиженной на мир задницей.
Сперва Лютик крутил носом от выбора своей давней симпатии. Но это прошло, едва лишь он узнал, что поблизости находится одна из лучших корчем в городе – а как раз этот город он знал прекрасно. К тому же место постоя де Гофа находилось около людной площади, где бард мог вечера напролет слушать разговоры, дивиться уличным актерам, наслаждаться жизнью, о которой он так сильно тосковал.
И скоро проявилась очередная способность, которую бард получил после смерти. Ему достаточно было сунуть ладонь в любую книжку, чтобы мгновенно узнать все ее содержание. А поскольку аристократ имел библиотеку немалых размеров…
Лютик мигом принялся поглощать новые и новые тома, однако быстро пришел к выводу, что не на это следует налегать. Потому он выбрал наслаждение чтением, медленное мысленное переворачивание страниц познанных произведений. (Зигфрид, будучи типичным снобом, собирал исключительно классиков.)
А еще новый любовник Цветочка оказался истинным марафонцем. Кажется, он не пропускал ни одной возможности, чтобы потакать своим желаниям. А когда уж начинал, то заканчивал, лишь когда его партнерша оказывалась полностью обессиленной. Благодаря этому, Лютик получил немало дополнительного времени, которое, кстати, все реже использовал для развлечений. После того как он несколько пресытился ими, бард предпочитал тратить время на сбор информации, касающейся того, что происходит в мире.
Грядет очередная война? А может кто-то из многочисленных знакомых Лютика впутался в серьезные проблемы, о которых шептали в самых дальних закутках Северных королевств? Его аж распирало от любопытства! Ведь раньше именно он считался одним из наиболее информированных людей на Севере, а числу сплетен, которые он знал, мог позавидовать даже Дийкстра.
После смерти жизнь получила для Лютика совершенно специфический вкус. Ограничения, вытекающие из его состояния, приводили к тому, что барда теперь радовали вещи, на которые он раньше попросту не обращал внимания. Нынче он наслаждался не только большими, но и меньшими приятностями. Да что там, Лютик снова взялся за писательство. Даже не слишком страдал от мысли, что никому не сумеет похвастаться очередными гениальными произведениями… хотя время от времени ему удавалось декламировать новонаписанные баллады на ушко исключительно красивым птичкам.
Ведь это лишь для того, чтоб улучшить их жизнь, а потому оно не в счет, верно?
Поэт не знал, бил ли мужчина Цветочка и раньше. То, что нечто ненормально, он понял, только когда богач решил взять свою любовницу силой.
Призрак не хотел признаваться даже самому себе, что просто не обращал внимания на синяки, все чаще появлявшиеся на теле женщины. Как всегда, торопился не потерять ни минутки своего присутствия в мире живых, а потому почти не смотрел в сторону ложа де Гофа.
Несмотря на довольно либеральный подход к любовным делам, Лютик не любил в постели никакого насилия. Если женщина не давала однозначного ответа на предложение приключения в постели или на сене, надлежало покорно понурить голову и отступить, поджав хвост, самое большее, ворча себе под нос насчет того, сколько хорошего потеряла несостоявшаяся избранница.
– Женщину всегда немного насилуют, – говорил поэту один умник, к которому как влитое подходило высказывание: «Седина в бороду – бес в ребро». Услышав те слова, Лютик, хотя и настроенный к миру добродушно, дал старому козлу в морду.
Аристократ же брал Цветочка необычайно грубо. Когда девушка пыталась вырваться, мужчина придерживал ее, отвешивая при этом удары. В поведении его не было гнева – только холодное спокойствие. То, что он делал, делал с полным осознанием и не под влиянием эмоций.
Всю ночь – очень долгую – Лютик пытался удержать это чудовище, но ладони его, как всегда, проходили сквозь плоть живого. Когда же он хотел повлиять на сознание богача, то так нервничал, что вместо того, чтобы терпеливо убеждать мучителя изменить поведение, кричал ему в уши проклятия. И тем самым лишь еще сильнее его злил.
Понимая собственное бессилие, бард плакал вместе с Цветочком. Радовался только тому, что женщина наверняка сбежит, едва лишь ночной кошмар наконец закончится.