Отец Базен в 1746 году поступил на службу к Надиру. Их представил друг другу сотрудник британской Ост-Индской компании в Исфахане, который после возвращения Надир-шаха из похода в Центральную Азию меньше всего напоминал столицу, а больше «город, взятый штурмом и отданный на милость завоевателей».
Каждый раз, когда иезуит покидал королевский дворец, он проходил мимо трупов как минимум тридцати мужчин, убитых солдатами Надира или задушенных по его приказу. Других бросали в огонь или складывали их отрубленные головы в страшные пирамиды – отмечавшие этапы роста мощи Надира: «Он был ужасом Османской империи, завоевателем Индии и хозяином Персии и Азии, – писал отец Базен. – Его уважали соседи, боялись враги, ему не хватало только любви подданных».
Он был ужасом Османской империи, завоевателем Индии и хозяином Персии и Азии. Его уважали соседи, боялись враги, ему не хватало только любви подданных.
Надиру было чуть больше пятидесяти, но он болел, по-видимому, какой-то инфекцией печени и выглядел гораздо старше. В конце марта 1747 года – во время Навруза – Базен присоединился к шахскому лагерю в Кермане в походе через безжизненную пустыню Дешт-и-Лут, и 19 июня они приблизились к Калату, в Хорасане, где хранилось то, что осталось от сокровищ Надира. Отец Базен был поражен. «Ничто не может сравниться с богатством, которое он складировал в Калате», – писал иезуит.
Великолепие шатров выходило за рамки любых историй о роскоши древних азиатских монархов. «Один, расшитый цветами по золотому фону, инкрустированный жемчугом и драгоценными камнями, имел особо выдающиеся высоту и длину. Его троны были великолепны: тот, что был привезен из Индии (Павлиний трон), был, я полагаю, самым богатым из когда-либо увиденных мною: опоры украшены алмазами и жемчугом, а крыша изнутри и снаружи была усыпана рубинами и изумрудами. Пять других тронов были также весьма богаты»[110].
Однако это не напоминало счастливое возращение домой. Надир знал – плетутся заговоры, и его жизнь находится в серьезной опасности, но правитель не ведал, откуда мог быть нанесен удар. «Надир-шах словно предчувствовал несчастье, ожидавшее его в этом месте, – писал Базен. – В последние дни он держал наготове полностью оседланную и взнузданную лошадь, ждущую правителя в его гареме».
Самыми недовольными из придворных были два родственника Надир-шаха – Мухаммад-Кули-хан и Салах-хан: первый был главой стражи, второй надзирал за домашним хозяйством. Салах-хан вызывал у Надир-шаха меньше беспокойства, так как не распоряжался воинами, а вот Мухаммад-Кули-хана можно было опасаться: решительный, уважаемый за храбрость, пользующийся большой популярностью среди командиров. Именно на него пало главное подозрение, и его следовало опередить[111].
Парировать эту угрозу Надир-шах решил при помощи 4000 афганских телохранителей – иностранных войск, всецело ему преданных и настроенных резко против персов. В ночь на 19 июня, если верить Базену, Надир вызвал их начальника, Ахмад-хана Абдали. Этого молодого человека Надир-шах когда-то на пути в Дели освободил из подземелий Кандагара, где тот гнил заживо, и согласился обучить его и зачислить в свою армию. Абдали был всем обязан Надир-шаху и отличался безоговорочной преданностью. И теперь Надир сказал ему:
«Я недоволен своей охраной, но хорошо знаю вашу преданность и мужество. Завтра утром я хочу, чтобы вы арестовали всех их офицеров и заковали их в кандалы. Не щадите жизни тех, кто сопротивляется! Это вопрос безопасности моей особы, вы – единственные, кому я доверяю охранять свою жизнь!»
Афганские вожди были в восторге от этой демонстрации уважения и доверия и привели войска в боевую готовность. Однако приказ не удалось удержать в секрете, и почти сразу произошла утечка информации. В течение часа об этом плане узнали и заговорщики. Мухаммад-Кули-хан предупредил Салах-хана, и два вождя поклялись «не бросать друг друга и подписали соответствующую бумагу; они решили убить своего общего врага в ту же ночь, поскольку Надир-шах постановил, что они умрут на следующий день». Заговорщики доверили план шестидесяти офицерам, которым полностью доверяли, и убедили их, что все они заинтересованы в успехе плана, если не хотят быть арестованными на следующий день афганцами. Все подписали ту же бумагу и обещали явиться в назначенное время – два часа после полуночи, когда взойдет луна, чтобы осуществить свой план. Базен, похоже, опирался на свидетельство одной из фавориток Надира, Чуки, пережившей ту ночь и рассказавшей о произошедшем:
«Около пятнадцати заговорщиков то ли от нетерпения, то ли из-за желания отличиться преждевременно появились в согласованном месте встречи. Они вошли в ограду королевского шатра, пробивая себе путь через любые преграды, и проникли в спальные покои невезучего монарха. Шум, который они создали при входе, разбудил Надир-шаха: “Кто идет? – заревел он. – Где мой меч? Принесите оружие!”
Заговорщики испугались и хотели уже бежать, но наткнулись прямо на двух руководителей убийства, развеявших их страхи и заставивших снова зайти в шатер. Надир-шах даже не успел одеться; Мухаммад-Кули-хан вбежал первым и поразил Надир-шаха сильнейшим ударом меча, повалившим правителя на землю; двое или трое последовали примеру Мухаммада; несчастный окровавленный монарх попытался встать, но был для этого слишком слаб. Он кричал: “Зачем тебе убивать меня? Пощади мою жизнь, и все, что у меня есть, станет твоим!” Он все еще умолял, когда с мечом в руке подбежал Салах-хан и отрубил Надир-шаху голову, которую бросил в руки ожидающего солдата. Так погиб самый богатый монарх на земле.
После этой кровавой сцены заговорщики и их сообщники рассредоточились по лагерю, хватая все, что могли найти из имущества Надира и не щадя никого из тех, кто, по мнению заговорщиков, пользовался благосклонностью убитого… Дважды я оказывалась в центре схватки, стрельбы и сверкающих мечей, но мне как-то удалось спастись»[112].
Долгое время оставалось загадкой, что в этой суматохе случилось с Кох-и-Нуром, но ранее не переведенный афганский источник «Сирадж уль-Таварих» дает ответ на этот вопрос:
«Один из слуг гарема Надир-шаха сразу же проинформировал (старшего афганского генерала) Ахмад-хана Абдали. С тремя тысячами афганских солдат отряда Абдали и других воинов из узбекского отряда Ахмад-хан встал на страже до утра у королевского гарема. На рассвете он столкнулся с группой кызылбашских изменников и злодеев из племени афшаров, которые грабили королевскую казну, обратил их в бегство и забрал все деньги и ценности. В награду за эту услугу главная жена гарема Надир-шаха передала Ахмад-хану бриллиант Кох-и-Нур, один из двух алмазов, – вторым был Дарья-и-Нур, который Надир-шах отобрал у Мухаммад Шаха Рангилы. Камень находился под замком в гареме вместе с несравненным рубином (Рубином Тимура, который Надир назвал Айн аль-Гур – Глаз гурии). Затем Ахмад-хан отбыл с афганской кавалерией племени абдали и в безопасности добрался до Кандагара»[113].
Павлиний трон к тому моменту уже лишился двух своих главных драгоценностей благодаря Надир-шаху, который в конце жизни носил и Кох-и-Нур, и Рубин Тимура в браслете. Теперь оставшуюся часть трона растащили мародеры. Сорок лет спустя один старик рассказал шотландскому путешественнику Джеймсу Бейли Фрейзеру, что когда Надира убили, его лагерь разграбили, а «Павлиний трон и жемчужный шатер попали в наши руки, были разодраны на куски и поделены на месте, хотя сами наши вожди мало знали об их истинной ценности; многие из нас выбрасывали жемчужины, считая их бесполезными, и наши солдаты, не знавшие цену золота, предлагали свои желтые деньги в обмен на меньшее количество серебра и меди»[114].
Предположительно именно в этот момент дороги остальных великих могольских камней разошлись. Дарья-и-Нур остался в Персии. Его отобрали у внука Надир-шаха, Шахроха, после особо изощренной пытки. Еще долго после того, как Шахрох выдал похитителю – бывшему придворному евнуху по имени Ага Мухаммад – тайник, где хранились Дарья-и-Нур и другие королевские драгоценности, евнух продолжал его пытать, требуя выдать тайник, где находился камень, которого у него не было – Кох-и-Нур. Не добившись своего, Ага Мухаммад привязал Шахроха к стулу и обрил ему голову. На ней закрепили корону из вязкой глины. Затем во время издевательской церемонии коронации, напоминающей сцену из «Игры престолов», Ага Мухаммад лично влил кувшин расплавленного свинца в корону.
Ага Мухаммада в конечном счете убили двое его личных слуг, но произошло это лишь после того, как он совершил зверство, ужаснее всех совершенных Надир-шахом. Когда он захватил южную персидскую столицу Керман, которая восстала против него, то распорядился отдать женщин и детей в рабство своим солдатам и убить всех выживших мужчин. Чтобы убедиться, что никто не ослушался его приказа, правитель приказал приносить ему в корзинах глазные яблоки мужчин и вываливать их на пол. Ага Мухаммад перестал считать только после того, как число глазных яблок дошло до двадцати тысяч[115]. Тридцать лет спустя путники все еще видели в тех местах сотни передвигающихся на ощупь слепых нищих – живое свидетельство этого зверства. Дарья-и-Нур в итоге оказался среди драгоценностей иранских шахов из династий Каджаров и Пехлеви и сейчас хранится в Национальном банке в Тегеране.
Чтобы убедиться, что никто не ослушался его приказа, правитель приказал приносить ему в корзинах глазные яблоки мужчин и вываливать их на пол. Ага Мухаммад перестал считать только после того, как число глазных яблок дошло до двадцати тысяч.