Воодушевленный Джон Логин даже начал в уме тратить деньги, которые, как он считал, будут получены от продажи Кох-и-Нура, и бо́льшую их часть, как полагал Логин, «нужно потратить на добрые дела на благо новых подданных, чтобы Пенджаб расцвел как сад… дать работу ста тысячам человек, брошенным на произвол судьбы; построить дороги, мосты и каналы, основать школы, и, таким образом, показать, что мы выше того, чтобы отбирать у них что-либо нечестным путем. Это стало бы одним из способов, которые бы позволили превратить обладание Кох-и-Нуром в благословение вместо проклятия…»[235]
Однако надежды Джона Логина вскоре рухнули – они основывались лишь на слухах. Хотя королева могла выражать в личных беседах сомнения по поводу обращения с Далипом и того, каким образом было присвоено его самое большое сокровище, но она никогда не заходила так далеко, чтобы отказываться от бриллианта, и не вмешивалась в план Дальхузи по «усыновлению» махараджи Логинами. Вопрос о том, чтобы вернуть его матери, даже не стоял.
Тем временем репутация Джиндан была уничтожена всего за несколько месяцев в ходе переписки между Лахором и Лондоном. Ее изображали сексуальной хищницей, называли Мессалиной Пенджаба – в напоминание о беспорядочных связях жены римского императора Клавдия. Предполагалось, что она использует свою красоту, чтобы околдовать мужчин и заставить их присоединиться к возможному мятежу, который она поднимет.
Вот почему Джиндан требовалось посадить под замок.
Создав Джиндан репутацию шлюхи, Дальхузи начал критиковать ее за то, каким образом она исполняет свои материнские обязанности, зная, что это вызовет требуемое негодование в Букингемском дворце. Он сообщал королеве Виктории, что Джиндан – жестокая мать, физически издевавшаяся над сыном. Британское вторжение спасло мальчика от этой женщины: «[Далип] не хочет возвращаться к матери, которая “позорила его, – писал Дальхузи, – избивая каждый день…”»[236]
Королева Виктория приняла объяснение Дальхузи, однако сообщила, что хотела бы регулярно получать сведения о состоянии и достижениях махараджи, призывая своих представителей относиться к мальчику с добротой. Далип был почти того же возраста, что и старший сын Виктории, Берти, принц Уэльский, и женщину глубоко тронула его судьба.
В то время как Джон Логин планировал празднование дня рождения Далипа, его мать, Джиндан, отметила свой шестнадцатый месяц за решеткой. Карри было недостаточно ее переезда из Лахора в Шейхупуру. В июле 1848 года он приказал перевезти Джиндан за сотни миль в камеру удаленной крепости Чхуннар, древней могучей каменной цитадели, возвышавшейся на голой скале (в округе Мирзапур современного штата Уттар-Прадеш).
Из своей одинокой, продуваемой всеми ветрами тюрьмы с видом на широкие пригангские равнины Джиндан жадно ловила любую весточку о сыне. Казалось, ее поддерживала только ярость. Это чувство затопило Джиндан, когда она услышала об аннексии Пенджаба и захвате Кох-и-Нура. Через несколько дней после подписания договора, 19 апреля 1849 года, рани Джиндан бежала из форта Чхуннар. Поменяв свою одежду на тряпки, которые носила скромная служанка-швея, она бежала под покровом темноты, перед уходом оставив своим британским тюремщикам издевательскую записку: «Вы посадили меня в клетку и заперли. Я бежала из-под ваших замков и ваших охранников при помощи волшебства… Я честно говорила вам, что не стоит слишком давить на меня – но не думайте, что я убежала. Хорошенько поймите, что я спаслась без посторонней помощи… однако не думайте, что я убегаю, как вор»[237].
По диким тропинкам Джиндан прошла окружным маршрутом почти 800 миль, чтобы добраться до королевства Непал. Там, в столице Катманду, она отдалась на милость местного правителя Джанга Бахадура. Она не знала, что британские посланники первыми достигли его и поручили непальскому правителю предоставить женщине убежище при условии выполнения ею жестких условий. Бахадур должен запретить ей возвращение в Индию. Она не должна пытаться связаться с сыном, не должна пытаться поднять восстание в Пенджабе или любым способом бросить вызов британскому владычеству. При невыполнении этих требований Джиндан будет изгнана из Непала и немедленно заключена в индийскую тюрьму, из которой она больше уже никогда не сбежит.
У физически и морально измученной Джиндан не было выбора. Она согласилась.
Пока Джиндан прозябала в Непале, в начале февраля 1850 года улицы ее бывшей столицы, Лахора, наполнились плачущими людьми. Они смотрели, как караван их махараджи в последний раз покинул Пенджаб, увозя их повелителя в изгнание. Казалось, он забрал с собой наследие Ранджита Сингха, и для многих старых сирдаров это было невыносимо. Джон Логин постарался сделать все возможное, чтобы путешествие Далипа напоминало приключение. Его новый дом будет в сотнях километров, в Фатегархе, и Логин обещал мальчику отличную охоту, новые впечатления и счастливое детство в «нормальной» семье.
Семья, предложенная Логином, была его собственной. Его жена Лена должна была присоединиться к ним в Фатегархе, как и дети Джона, которые станут товарищами в играх и потехах махараджи. После многих лет неопределенности и страха Логин предложил мальчику безопасность, возможность спокойно выдохнуть и свободу вести себя как ребенок.
Оптимизм Джона Логина был неподдельным. Он чувствовал, что чем дальше будет от его подопечного его старая жизнь, тем лучше будет для Далипа. В последнее время разговоры с мальчиком заставили Джона Логина мыслить более масштабно. Возможно, он вообще сможет увезти мальчика из Индии. К большому удовольствию Логина, махараджа начал увлекаться Англией. Он постоянно расспрашивал об англичанах, их культуре и королеве: «Мне кажется, махараджа демонстрирует большое желание слушать об Англии, – писал Логин. – Сэр Генри Лоуренс желал, чтобы он получил там образование, а не сидел сложа руки и распутничал в Индии, где ему нечем заняться, учитывая, что мальчик потерял, а мы приобрели!.. Он достаточно молод, чтобы из него можно было что-нибудь вылепить»[238]. Джон Логин задумался – если в его стране нашлось место для алмаза Далипа, может быть, там найдется место и для самого мальчика?
Хотя британская пресса уже вовсю требовала, чтобы великий алмаз доставили в Англию, она проявляла очень мало интереса к его предыдущему владельцу. «Действительно ли мы увидим Гору Света? …Действительно ли знаменитый Кох-и-Нур находится на пути в Англию? Правда ли, что лондонский Тауэр станет обладателем такого сокровища?» – спрашивал Lloyd’s Weekly, точно уловив возбужденное предвкушение всей нации. Хотя газета радовалась перспективе прибытия Кох-и-Нура, она не очень одобряла роль, которую сыграл Дальхузи в его обретении: «Хотя маркиз Дальхузи по существу сделал Ее Величеству подарок в виде драгоценного камня, формально королеве его уступил мальчик Далип Сингх. Однако такая уступка – издевательство, парень сделал в точности то, что ему велели, и сделал бы это и по отношению к вождю индейцев чероки, если бы так приказал лорд Дальхузи. Мальчик подписал бумагу, которую ему подсунули, совершенно не вдумываясь в ее содержание, и ответственность за условия документа полностью лежит на генерал-губернаторе…»[239]
Если в его стране нашлось место для алмаза Далипа, может быть, там найдется место и для самого мальчика?
Рисуя нелестный портрет высокомерного типа, газета дальше обвинила Дальхузи в предательстве его работодателей Ост-Индской компании и превышении полномочий в Индии. Дальхузи обвинили в непростительной гордыне – он действовал, словно человек, который дарил алмаз королеве, в то время как у него не было на это законных прав. Алмаз, как и все остальное в завоеванных территориях Пенджаба, принадлежал Ост-Индской компании. Именно Компания должна была представить королеве алмаз, а не ее самовлюбленный служащий, который искал славы только для себя.
Дальхузи, уязвленному критикой, пришлось снести новые оскорбления, когда Ост-Индская компания стала настаивать на его отсутствии во время церемонии дарения Кох-и-Нура королеве. Хотя маркизу пришлось смириться с этим решением, Дальхузи сделал это без особой любезности. В письме сэру Джону Хобхаусу, председателю контрольного совета и в конечном счете министру, ответственному за Ост-Индскую компанию, генерал-губернатор напомнил, что ни один человек с Лиденхолл-стрит, где располагалась штаб-квартира организации, не участвовал в добыче алмаза для Британии.
Дальхузи, и только он, отвечал за то, чтобы королева получила Кох-и-Нур: «Что бы мои “преданные друзья” с Лиденхолл-стрит ни думали и ни говорили, вы вряд ли сочтете меня виновным в том, что я относился к Кох-и-Нуру как к большой ценности и в том, что я заставил махараджу Лахора передать камень английской королеве в знак подчинения. Кох-и-Нур стал за прошедшие века неким историческим символом завоевания Индии. Сейчас для него наконец найдено подходящее место»[240].
В частных беседах Дальхузи был менее вежлив и в письме другу сообщал: «Я в большом долгу перед ними за то, что они думают обо мне как о болване. Эта оценка взаимна»[241].
Пусть маркизу и не позволили передать Кох-и-Нур прямо в руки королевы, Дальхузи все еще предстояло организовать его безопасный переезд в Англию. Ответственность за сокровищницы Лахора и их содержимое нес теперь Административный совет, состоящий из трех человек: сэра Генри Лоуренса, теперь уже бывшего резидента в Лахоре, его младшего брата Джона Лоуренса и Чарльза Г. Мэнселла, государственного служащего с большим стажем. Из них троих высокий красивый Джон Лоуренс был самым харизматичным и несговорчивым. Он доблестно служил в Первую англо-сикхскую войну, и со времен аннексии завоевал уважение пенджабского крестьянства, провозгласившего Джона Лоуренса «спасителем Пенджаба». Лоуренс боролся за спасение жителей от карательных налогов, и хотя он был на стороне «врага», многие бедные пенджабцы стали считать его союзником.