[55].
Со временем любовь Шах-Джахана к прекрасным и драгоценным предметам затмила даже отцовскую, как отмечали его гости. По словам Эдварда Терри, капеллана сэра Томаса Ро, Шах-Джахан был «величайшим и самым богатым хозяином драгоценных камней изо всех, когда-либо населявших землю». Португальский монах Манрике сообщал, что Шах-Джахан был настолько очарован драгоценными камнями, что даже когда в конце пиршества появились двенадцать танцующих девушек, одетых в «вызывающие похотливые мысли платья, с нескромным поведением и позами», император едва поднял на них глаза и продолжал рассматривать драгоценные камни, переданные ему шурином, Асаф-ханом. Согласно недавним исследованиям, по-видимому, после повреждения глаз от постоянных слез из-за смерти жены Мумтаз-Махал Шах-Джахан даже заказал две пары украшенных драгоценными камнями очков, одни с алмазными линзами, а другие – с изумрудными[56].
Однако речь шла не только о красоте и роскоши. Подобно тому, как при могольском дворе работали мастерские, занимавшиеся миниатюрной живописью, при Шах-Джахане предполагалось поставить на службу императорской и династической пропаганде императорские ювелирные мастерские. Недавно обнаруженный кинжал с рукояткой из сардоникса, появившийся на лондонском арт-рынке, ясно свидетельствует об этом, отражая поразительные имперские устремления Шах-Джахана и его двора. На картуше четко читается: «Кинжал короля царей, защитника веры и завоевателя мира. Второй господин Счастливого сближения[57] Шах-Джахан, подобен новой луне, но своими блестящими триумфами он заставляет мир, будто лучи Солнца, сиять вечно». Подданным Шах-Джахан преподносил себя не просто правителем; он хотел, чтобы его считали центром Божественного Света, королем солнца, почти богом солнца.
Самый крупный алмаз в могольской сокровищнице, поступивший туда во времена правления Шах-Джахана, был даром другого большого знатока драгоценных камней того времени. Мир Джумла перебрался из Персии в Декан и обосновался там как купец и продавец драгоценных камней. По словам венецианского путешественника Николао Мануччи, «Мир Джумла сначала ходил по улицам, от двери к двери, торгуя обувью; но удача ему благоволила, и понемногу Джумла стал великим купцом, снискавшим большую славу в королевстве. Благодаря тому, что он был очень богат, имел собственный флот кораблей в море, а также отличался мудростью и крайней щедростью, он приобрел много друзей при дворе… и вскоре занял различные почетные должности».
Он поднимался все выше и в конце концов занял пост визиря Голконды – благодаря тому, что раздавал королю и другим важным вельможам драгоценные подарки, «драгоценные камни и алмазы, которые он добывал в рудниках… Во время своего правления в Карнатике Мир Джумла собрал воедино великие сокровищницы, существовавшие в этой провинции в древних индуистских храмах. Помимо этого, и иные [сокровищницы] были обнаружены его усилиями в указанной провинции, которая славится драгоценными камнями»[58].
Французский торговец алмазами Жан-Батист Тавернье (1605–1689) рисует удивительно откровенный, хотя и леденящий душу, портрет Мир Джумлы на пике его могущества. Тавернье однажды вечером пошел поприветствовать Мир Джумлу и нашел его сидящим в палатке в центре лагеря, расположенного в сельской местности Декана. «Согласно обычаю страны, у Наваба (губернатора) промежутки между пальцами ног и пальцами левой руки были заполнены посланиями. Иногда он вынимал их из пальцев ног, иногда из пальцев руки, и отправлял ответы через двух секретарей, а кое-что писал и сам. После того как секретари заканчивали письма, губернатор заставлял их читать эти документы, а потом сам скреплял письма печатью, давая некоторые из них пешим гонцам, а часть – всадникам»[59].
Пока это все происходило, к дверям палатки Мир Джумлы притащили четверых преступников. Премьер-министр не обращал в течение получаса на них никакого внимания, а затем велел им войти внутрь, и «после допроса заставил сознаться в содеянном, и еще час провел в безмолвии, продолжая писать и заставляя работать секретарей», пока не пришли офицеры отдать дань уважения. В тот момент, когда подали еду, он повернулся к четырем заключенным, спокойно приказал одному из них отрубить руки и ноги и оставить в поле, чтобы тот истек кровью, другому – «разрезать живот и выкинуть заключенного в сточную канаву», а оставшихся двух – обезглавить. «Пока все это происходило, ужин был подан»[60].
На протяжении 1650-х годов Моголы все больше внимания уделяли завоеванию различных королевств Декана, по крайней мере частично из-за того, чтобы захватить территорию, на которой добывались драгоценные камни, любовью к которым они были так одержимы. Как гласит «Шах-Джахан-нама», официальная история царствования, «эта территория содержала шахты, изобиловавшие алмазами»[61]. В то же время Мир Джумла лишился благосклонности султана Голконды благодаря слухам о том, что он якобы состоял в связи с королевой-матерью. Поэтому он воспользовался могольским нашествием, чтобы перебежать на службу к Шах-Джахану.
В тот момент, когда подали еду, он повернулся к четырем заключенным, спокойно приказал одному из них отрубить руки и ноги и оставить в поле, чтобы тот истек кровью, другому – «разрезать живот и выкинуть заключенного в сточную канаву.
Он скрепил этот договор 7 июля 1656 года, подарив Шах-Джахану в недавно открывшемся Красном форте Шахджаханабада то, что Мануччи описывает как «большой неограненный алмаз весом 360 карат» и то, что «Шах-Джахан-нама» называет «подношением из изысканных драгоценных камней, среди которых был огромный алмаз весом в 216 рати»[62]. Позже Тавернье назвал этот камень «знаменитым бриллиантом, беспрецедентным по размеру и красоте». Он сообщил, что его подарили необработанным, весом в 900 рати, или 787 метрических карата, и добавил, что место рождения алмаза – шахта Коллура (сегодня – в Карнатаке).
Столетия спустя многие викторианские комментаторы идентифицировали этот алмаз и с алмазом Бабура, исчезнувшим в Декане сто лет назад, и с Кох-и-Нуром, который к этому времени считался величайшим из всех индийских бриллиантов. Однако ни в одном из текстов нет никаких предположений, что Мир Джумла претендовал на то, что вернул Моголам их самый большой семейный алмаз, утраченный еще во времена Хумаюна. Если бы это было правдой, то он наверняка бы высказал подобные претензии, учитывая, насколько он хотел выразить признательность новым покровителям.
Однако все выглядит так, будто огромный алмаз, по словам Тавернье, подаренный необработанным и для которого три разных источника дают совершенно разный, но очень значительный вес, – был новым уникальным пополнением сокровищницы Моголов[63].
В 1628 году, на вершине своего могущества, Шах-Джахан довел могольский роман с драгоценными камнями до кульминации, заказав самый эффектный объект, украшенный драгоценными камнями, из всех существовавших, – Павлиний трон.
Изначально, насколько можно судить, заказ на массивный трон из чистого золота, «покрытый бриллиантами, рубинами, жемчугом и изумрудами», получил Огюстен Ирья[64], ювелир-француз при могольском дворе. Несмотря на то что Моголам нравилось, когда их алмазы гранили иначе, чем привыкли современники на Западе, они предпочитали сохранять естественный вес и форму камня, а не гранить, чтобы произвести меньшие, но более симметрично ограненные драгоценные камни, ценимые в Европе, – на этом этапе в XVII веке европейские ювелиры имели небольшое техническое преимущество над своими соперниками из государства Моголов. Имеются упоминания о том, что императоры и другие индийские правители посылали камни для огранки через иезуитов в Гоа или даже в европейскую торговую колонию в Алеппо[65]. Конечно, Ирья не был единственным западным ювелиром, нашедшим работу при могольском дворе: англичанина Питера Маттона также взяли в императорскую кархану (мастерскую).
Однако вскоре Ирья покинул могольскую службу и отправился в Гоа, так что Саид-и-Гилани, иранский поэт и каллиграф, ставший ювелиром, заново начал работу над заказом. Павлиний трон наконец был представлен в честь празднования нового, 1635 года, по возвращении императора с отдыха в Кашмире[66].
Драгоценный трон, как изначально его называли, был великолепен и призван напоминать о легендарном троне Соломона (Сулеймана). Моголы долгое время окружали себя аурой древних царей Ближнего Востока и Ирана – как исторических, так и мифических, о которых читали в Коране и в эпических поэмах, подобных «Шахнаме». Опираясь на эти образцы для подражания, Моголы утверждали, что их царствование, озаренное божественным светом, и их справедливое правление принесут золотой век процветания и мира. Для Шах-Джахана, в частности, Соломон, образцовый правитель и пророк-царь, упоминавшийся в Коране, служил и образцом для подражания, и точкой самоидентификации, и сам Шах-Джахан чествовался поэтами как второй Соломон; тем временем Мумтаз-Махал прославляли как новую царицу Савскую.
Соответственно драгоценный трон создали для того, чтобы каждый знавший Коран сразу увидел в нем отголосок трона Соломона. Он имел четыре колонны, поддерживающие балдахин (церемониальный полог) с изображениями цветущих деревьев и павлинов, усыпанные драгоценными камнями. Колонны имели форму сужающейся балясины, которую Моголы называли «форма кипариса», и были покрыты зеленой эмалью или изумрудами для усиления их сходства с деревьями. Над троном возвышались либо одна, либо, согласно большинству свидетельств, две отдельно стоящие фигуры павлинов – отсылка к трону Соломона, который, согласно еврейским и исламским текстам, был украшен усыпанными драгоценными камнями деревьями и птицами.