Дэн ГемайнхартКойот Санрайз. Невероятная гонка на школьном автобусе
Посвящается четырем румбам моего компаса:
Карен, Еве, Элле и Клэр
Глава первая
Каких только дней не бывало – были дни хорошие и дни плохие, были дни ужасные и дни прекрасные, и, наверно, свой рассказ я могла бы начать с любого из этих дней: «Жила-была я, и вот в один прекрасный день». Или «в один ужасный день», или как вам больше нравится. Но, по правде говоря – а я всегда стараюсь говорить правду, – был только один день, с которого стоит начать.
Итак, все началось с Айвана.
Жила-была я, и вот в один ужасно жаркий день я вся вспотела. До моего тринадцатого дня рождения оставалось еще пять месяцев. Были мы тогда где-то в Орегоне. Если честно, я даже не припомню, как назывался этот городок, но точно знаю, что он в засушливой, знойной части штата, не у океана. На солнцепеке все вокруг было такое желтое и ослепительное, что, в какую сторону ни посмотри, приходилось щуриться. Асфальт на автостоянке у заправки отражал жару рикошетом – ощущение, что поджариваешься и сверху, и снизу. Наверно, почти всякий, кто ступил бы на этот раскаленный асфальт босыми ногами, сразу начал бы подпрыгивать, подвывая, но мои ступни привыкли ко всему, и я шагала, словно так и надо. Мокрая от пота футболка липла к спине. Моя коса, свисавшая почти до ремня на джинсах, с каждым шагом била меня по спине с каким-то хлюпающим звуком.
Продавец, увидев, что я босиком, начал было бубнить: «Мисс, вам сюда нельзя, потому что…» Но я и так знала, к чему он клонит. По всей Америке в магазинах на автозаправках действует драконовское, будь оно тысячу раз проклято, правило: «Босых и/или голых до пояса не обслуживаем». Я только рукой махнула, обрывая его на полуслове. «Знаю-знаю, – сказала, даже не замедлив шаг. – Я на минутку».
На этой конкретной заправке я раньше не бывала, но она ничем не отличалась от всех остальных, так что, в сущности, я побывала на ней уже миллион раз. На полках – упакованные в пластик продукты, которыми можно перекусить по-быстрому. Вдоль стен – холодильники со стеклянными дверцами, сверху донизу набитые газировкой, пивом и айсти. Обогнув железные стойки с вяленой говядиной и шоколадными батончиками, я подошла к сокровищнице, к пещере Аладдина – к слаш-машине. Вот она, гудит в углу рядом с кофемашиной и автоматом с газировкой. У меня потекли слюнки, едва я увидела этот слаш неоновой расцветки – целый вихрь сладкой ледяной стружки под огромным пластмассовым куполом.[1]
Перед машиной, задрав голову, глядя на слаш голодными глазами, стоял мальчишка. Мелкий совсем, лет семи-восьми, а глазел он на левую колбу с сиропом подозрительного розового оттенка, с этикеткой «Дикий арбуз».
– Это ты зря, – сказала я и встала рядом, взяла пустой стаканчик.
Мальчик резко обернулся:
– Что зря?
Я показала подбородком на слаш, в который он прямо-таки влюбился:
– Арбузный. Вообще не вариант. Когда тебе обещают вкус арбуза или банана, никогда не ведись – деньги на ветер. Кидалово.
Он недоверчиво сощурился: явно не поверил.
– Ну и ладно, – сказал он. – Все равно мне мама уже не разрешила. – И страдальчески запрокинул голову: – Но мне ужас как жарко.
Я взяла еще один пустой стаканчик, протянула ему:
– Бери. Я угощаю.
Мальчишка просиял:
– Взаправду?
– Взаправду.
Но он тут же сник, словно лампочка выключилась:
– Но мама не разрешила. Наверно, мне теперь влетит.
Я пожала плечами:
– Наверно, сегодня тебе все равно за что-нибудь влетит. Зато тебе перепадет стакан слаша.
Он секундочку помедлил – секунда выдалась на редкость короткая – и прямо-таки вырвал у меня стаканчик.
– Но я бы на твоем месте подумала, стоит ли брать арбузный, – добавила я.
Мальчик пропустил советы мимо ушей – мигом дернул за рукоятку, и в его стаканчик посыпался сверкающий розовый лед.
Я наполнила свой стаканчик слашем из другой колбы. Назывался он «Экзотический фруктовый микс» и был по всем статьям лучше «Дикого арбуза».
Пока мы шли к кассе, мальчишка оглядел меня с головы до ног:
– А одежда у тебя странная.
Я тоже посмотрела на свои драные синие джинсы и белую футболку с пятнами машинного масла:
– Да в принципе от твоей ничем не отличается.
– Во-во, – сказал он. – А я мальчик.
– Ну и что?
– А то, что мальчики и девочки не должны носить одинаковую одежду.
– Тогда беги переоденься. Я-то переодеваться не стану.
Он не нашел что ответить и вообще благоразумно промолчал: я ведь пока не заплатила за его слаш.
Расплачиваясь, я даже внимания не обратила на враждебный взгляд кассира, типичный взгляд «вали отсюда поскорей». Я давно к этому привыкла, как и к раскаленному асфальту под босыми ногами.
Мы с пацаном вышли, толкнув скрипучую дверь, обратно на солнцепек. На автостраде, не то чтобы близко, но и не очень далеко, грохотали машины.
Мальчишка жадно потянул через соломинку подтаявший слаш. Проглотил, почмокал губами, кивнул.
– Ну? – спросила я. – Как тебе «Дикий арбуз»?
Он задумчиво облизнул губы:
– Сладкий. Странный. На арбуз ничуточки не похож.
Я кивнула, попробовала свой отменный, честный – реклама без обмана – «Экзотический фруктовый микс»:
– Ну, усвоил? И больше не ведись.
Мальчишка мрачно посмотрел на неоново-розовую массу в своем стаканчике.
Я вздохнула. Грустно смотреть, когда мелким не везет.
И протянула ему свой стаканчик:
– Бери. Махнемся.
Он вытаращил глаза:
– Взаправду?
– А то. Мне вообще-то почти без разницы, – соврала я. – А тебе все равно влетит. Пусть уж за что-то, о чем не придется жалеть.
Мы поменялись стаканчиками, и я отхлебнула чуть-чуть «Дикого арбуза». Мальчишка уставился на меня.
– По-моему, – сказала я, – человеку, который изобретает сиропы для слаша, надо почаще есть арбузы.
Мальчишка кивнул. Я чокнулась с ним стаканчиками:
– Выше нос! Приятного аппетита.
Он сказал мне: – Спасибо, – а я ему: – На здоровье, – и тут он сказал: – Хочешь котенка? – а я проглотила переслащенный слаш, облизала губы, вытерла рукой подбородок и переспросила: – Чего-чего?
– Хочешь котенка? – повторил он. И указал рукой на обочину, где сидел мальчик постарше, а рядом стояла большая картонная коробка. – Мы их раздаем. Хочешь котенка?
Я покосилась на обшарпанный огромный желтый школьный автобус, стоявший у колонки на заправке.
Мне ни за что не разрешат держать кошку. Вообще не вариант. Я вздохнула.
И сказала:
– Ну ладно… Сходить хоть посмотреть.
Котят в картонной коробке было пятеро, и, когда я наклонилась и заглянула, они все запрокинули ко мне мордочки: огромные круглые глаза, треугольные уши – и, скажу я вам, сердце у меня дрогнуло.
– Ты кто? – спросил старший, а младший сказал: – Она купила мне слаш, – и старший протянул руку, а младший отдал ему стаканчик. Старший отхлебнул, причмокнул, кивнул и вернул стаканчик младшему. – Хочешь взять котенка? – спросил старший у меня. Да, эти двое были самые настоящие братья, как полагается.
Я снова покосилась на автобус, вопросительно подняла бровь. Никого – ни в автобусе, ни около автобуса.
– Ну-у… Пока даже не знаю. Все сложно.
Оба мальчика кивнули. У них были родители. Они знали, каково приходится детям.
– Ну, все равно, можешь подержать любого на руках, – сказал старший брат. – Тест-драйв!
Я поджала губы. Какие же они были симпатичные – малыши с пушистыми хвостиками и усатыми мордочками. Я задумалась: как бы провернуть дело так, чтобы мне все сошло с рук?
Котята замяукали – точнее, скрипуче запищали. Вот в чем загвоздка.
– Который из них самый тихий?
Братья, не задумываясь, указали на самого маленького – серый в белую полоску комочек пуха, забившийся в дальний угол коробки.
– С этим что-то не то, – сказал младший брат. – Остальные орут – не заткнешь. Но этот с самого рождения ни разу не пискнул.
– Серьезно? – переспросила я, одобрительно прижмурив глаза. – Такая кошка мне и нужна.
– Это мальчик.
– Правда?
– Да ты сама посмотри.
– Нет, спасибо. Поверю вам на слово.
Я присела на корточки, уставившись на этот молчаливый комочек серо-белой шерсти.
А он уставился на меня в ответ. Вид у него был очень серьезный. Даже глубокомысленный. Как будто он считает, что все шиворот-навыворот и это он должен решить, брать меня к себе или нет. С таким котенком шутки плохи.
Я поставила стаканчик на бордюр, залезла в коробку обеими руками и как могла бережно положила малыша себе на ладонь. И во мне все притихло, когда я почувствовала, как в моей огромной неуклюжей лапище трепещет живая душа. Хрупкие косточки, невесомый пушок и тороп‐ливый, лихорадочный стук сердца – вот и весь котенок.
Я поднесла его к лицу. Он таращился, широко раскрыв глаза, топорща уши. Но не издал ни звука. Не замяукал, не заскулил, не запищал, не стал вырываться. Мы заглянули в глаза друг другу глубоко-глубоко – я и котенок. И мое сердце с каждым биением все больше наполнялось любовью.
Вот что я вам скажу: когда мы встретились взглядом, что-то переменилось. Что-то сильно переменилось. Во вселенной либо стронулось с места что-то, слишком долго стоявшее без движения, либо наконец-то замерло на месте что-то, слишком долго не знавшее покоя. В любом случае хоть что-то переменилось.
Понимаете, в этот магазин на заправке я вошла одна. И вышла из него тоже одна – мальчишка не в счет. И так уже несколько лет: каждый день я входила в магазин на какой-нибудь заправке, одна, и снова выходила из него, одна. А в этот самый миг, на этом самом месте, держа на ладони котенка, почувствовала: все, баста, хватит с меня одиночества. Мое лицо оставалось спокойным, и, должно быть, никто, кто наблюдал за мной со стороны и не мог заглянуть мне в душу, ничего бы не заметил… но я-то вам скажу, что это все равно был грандиозный миг.