«Поплин-Спрингс 6».
Остается шесть миль.
Автострада шла вдоль синей, сверкающей на солнце речки. И река, и дорога вились между высокими холмами, тянувшимися к небу. Контуры этих холмов показались мне знакомыми. Пять лет здесь не бывала, но холмы запомнила; а может, их запомнили мои глаза. А может, их запомнило мое сердце. Их форма, их округлости и складки – все это мне о чем-то говорило. Причем не о чем-то новом – наоборот. Вглядываешься в контуры этих холмов, и ощущения примерно такие же, какие бывают, когда просыпаешься среди ночи в темноте, и спросонья в голове все путается, и ты встаешь, идешь в ванную и с удивлением видишь в зеркале себя – встречаешься с собой взглядом. Если бывает «чувство родины», эти холмы были чем-то вроде подступов к этому чувству. При виде этих холмов у меня затрепетало сердце.
Я снова включила радио: пусть залихватская музыка заглушит все разговоры. Я барабанила по рулю, смотрела прямо вперед, туда, куда ехала.
Но не прошло, наверно, и минуты, как Сальвадор, перекрикивая радио, заорал: – Эй! А что там коп говорил – сколько ему надо времени, чтоб вернуться?
– Сказал, двадцать минут, – ответила я. – Но, наверно, скорее двадцать пять. Он из тех, кто всегда переоценивает свои силы.
– Ага. А давно он нас там оставил?
Я пожала плечами:
– Не знаю. Минут десять прошло. Или все пятнадцать?
И глянула на Сальвадора в зеркало заднего вида. Он, привстав на одно колено, вытягивал шею – старался разглядеть шоссе позади нас. Нервно покусывал губу.
– Ты чего?
– В общем… Ты только не психуй, ладно? Но за нами едет коп.
– Что-о?
– Я же сказал, ты только не психуй.
– Как он мог так быстро за нами погнаться?! – я глянула в боковое зеркало и, кто бы сомневался, увидела полицейскую машину. Такую ни с какой другой не перепутаешь.
– По-моему, это другой коп. У того машина была коричневая, верно? А у этого белая. Ты просто поаккуратнее веди, а? Он ни мигалку, ни сирену не включил.
Я хотела было наградить Сальвадора взглядом, которого он заслуживал, – типичным взглядом «ты что, шутки шутишь?», но заметила кое-что, что сразу сбило с меня спесь.
Поворотник на машине копа. Он мигал желтым – в знак предупреждения, а потом машина перестроилась в левый ряд и начала нас догонять.
– Ох, – сказал Сальвадор, но я не ответила – слишком пересохло в горле. Не пройдет и нескольких секунд, как этот дорожный инспектор окажется бок о бок со мной и уставится на меня – на двенадцатилетнюю соплячку за рулем. А у меня даже курева нету.
Я стиснула руль покрепче, набрала в грудь воздуха и утопила педаль газа в пол. Мотор Яджер заскулил, но где-то в своих разболтанных передачах она нашла еще несколько лошадиных сил, и мы рванулись вперед, слегка увеличив скорость.
– Что ты делаешь? – прошипел Сальвадор.
– Набираю скорость.
– Зачем?
– Если он догонит и увидит меня за рулем, всему конец.
– Ну ты даешь. Ничего глупее, это самое, я в жизни не слыхал.
Я это и сама, конечно, понимала. Но, знаете ли, вот в чем штука: когда другого выхода нет, единственный выход, который у тебя остался, автоматически становится наилучшим. Правда ведь?
Коп тоже дал по газам. Больше не отставал, снова начал к нам подбираться.
– Брось, Койот. Это же глупо.
Я промолчала.
– Ты себя ведешь как недавно твой папа. Ну не дури, а?
– Тогда было совсем другое дело.
– Почему?
– У него был шанс, что его отпустят сразу. А у меня разве есть такой шанс? Вряд ли. Не хочу тебя пугать, Сальвадор, но вряд ли я сумею уговорить этого копа отпустить меня подобру-поздорову.
– Ну, может, и не сумеешь, но тебе от него точно не оторваться.
– Мне и не надо от него отрываться. Мне бы только до места доехать.
– И что тогда?
– Какая разница. Я так и так здорово влипла, правда? Так что я должна туда доехать. И откопать коробку. А потом пусть коп делает со мной что хочет, фиг с ним. Но если я сейчас остановлю автобус, считай, все пропало навсегда. А я на это не согласна – я же столько ехала…
И тут-то коп, видимо, понял, что я нарочно не останавливаюсь, потому что мигалка на крыше его машины заработала, а сирена взвыла.
Я не убирала ногу с педали газа. Стрелка спидометра перевалила за семьдесят миль.
Мы с Сальвадором официально стали беглецами, удирающими от полиции.
Коп хорошенько дал по газам и, разогнавшись, поравнялся с нами. Я увидела под собой темные очки на сердитом лице и руку, которая яростно мне махала – стой, мол. Я помахала в ответ, попробовала невинно улыбнуться. Не сработало.
Коп схватил рацию, что-то рявкал, обращаясь ко мне через динамики, но я, чтобы ничего не слышать, врубила радио на полную катушку. Я твердо настроилась добиться своего и понимала: что бы ни кричал мне коп, от его слов я только начну еще больше нервничать.
Коп еще немножко наподдал и начал перестраиваться прямо перед нами. Я обомлела.
– Тьфу, черт, – пробормотала я себе под нос.
Я понимала, что он задумал. И понимала, что у него это получится.
Он поедет впереди нас и сбавит скорость. Заблокирует нам дорогу.
Яджер – машина-зверь, на Яджер можно положиться, но она довольно неповоротливая. Если коп поедет впереди, загораживая нам путь, я не смогу его обогнать: наше восьмитонное чудище не сможет вывернуться в один момент. Вдобавок я слегка сомневалась, что решусь таранить полицейскую машину. Думаю, по этому вопросу и я, и Родео согласились бы, что это абсолютно не вариант.
Но тут я увидела его. Он был все ближе, до него оставалось всего ничего.
Съезд с автострады. Тот самый.
Поплин-Спрингс.
Мой город.
Уже виднеется справа от автострады. Оставалось, наверно, полмили.
Полицейская машина медленно проплывала мимо. Ее задний бампер поравнялся с нашим капотом. Коп внезапно наддал газу и вырвался далеко вперед. Глэдис тревожно мемекнула. Яджер даже на полном ходу не смогла бы тягаться с машиной дорожной полиции.
– Почти доехали, – сказала я, поглядывая на съезд. Глэдис снова мемекнула. Верещание козы, оглушительная музыка из радио, вой сирены, рев работающего на износ мотора Яджер – все это как-то перегружало уши.
– Ты спятила! – завопил Сальвадор. Спорить с ним было бы глупо, а соглашаться – бесполезно, так что я лишь крепче стиснула руль, уставившись на съезд, до которого оставалось всего четверть мили.
Полицейская машина перестроилась в наш ряд. Ее стоп-сигналы загорелись. Мы с ревом неслись прямо на ее задний бампер.
До съезда оставалось метров сто.
Нет, не прорвемся.
Я резко вывернула руль, притворяясь, что беру влево.
Коп попался на удочку. Прибавил скорость, блокируя ход, который, как ему казалось, я задумала.
И этого мне вполне хватило.
Я вернулась в правый ряд, а коп последовал за мной, набирая скорость, чтобы не отставать.
Вот и съезд с автострады. Белая разметка полосы, ведущей к нему, плавно поворачивала вправо. Я, как бы не заметив ее, поехала по автостраде дальше.
– Что ты делаешь? – завопил Сальвадор.
Я выждала, пока мы миновали белую разметку въезда на эстакаду.
Заорала: – Держись! – И резко вывернула руль вправо. Яджер пересекла разметку, а потом треугольник посыпанной щебенкой обочины – и оказалась на эстакаде, ведущей в Поплин-Спрингс. Под колесами что-то треснуло, автобус тряхнуло: мы раздавили пластиковый сигнальный столбик, но я сочла, что в общем и целом маневр удался.
Коп слишком поздно сообразил, что я задумала. Когда я свернула на эстакаду, он уже миновал ее на полном ходу. Затормозил, аж шины взвизгнули, но поздно – птичка улетела: когда я, взбираясь на эстакаду, увидела его в последний раз, он тормозил юзом, в облаке пыли, на обочине под эстакадой, метрах в ста от выезда.
– Гип-гип-ура! – закричал Сальвадор, вскочил, помахал в воздухе кулаком. – Ты от него оторвалась!
– Да нет, – крикнула я в ответ, хотя мое лицо расплывалось в широкой – аж мускулы сводило – улыбке. – Он просто даст задний ход и вернется по обочине. Я выиграла нам, наверно, секунд сорок пять. Но, по-моему, нам больше и не надо.
Поплин-Спрингс никогда не был большим городом, и, хотя бабушка сказала, что он растет, он пока не превратился в какой-нибудь кипучий мегаполис. Дорогу до Сэмпсоновского парка я помнила прекрасно даже спустя столько лет. Когда мы пулей вылетели с автострады, я сбавила скорость до разрешенной в городе.
Мимо мелькали жилые дома и магазины.
Прилив адреналина – типичная реакция на то, что вы сумели на школьном автобусе уйти от самого настоящего копа, – постепенно выветрился, к горлу подступил комок.
На улицах Поплин-Спрингс ко мне с удвоенной силой вернулось то знакомое, почти забытое ощущение «вот я и дома», которое недавно навеяли мне контуры холмов. Вот белый дом с зелеными ставнями – вроде бы знакомый. Кажется, я сюда ходила к кому-то на день рождения. В былые времена, когда была жива мама. Магазинчик на углу – помню, как однажды, в знойный летний день, ходила туда с Авой за мороженым. В былые времена, когда была жива Ава. А перед продуктовым по-прежнему стоит пластмассовая лошадь, на которой можно покататься: опусти в прорезь двадцать пять центов, и лошадь под тобой начнет раскачиваться и брыкаться. Так и вижу, как Роза сидит на этой лошади, крепко вцепившись в гриву, улыбаясь во весь рот, с горящими глазами: малышам такое катание в радость. Но это было, когда она еще была моей младшей сестрой. До того, как она стала только воспоминанием.
Воспоминания клубились вокруг меня, плотные, как дым костра, душили, жгли глаза.
Вот и свершилось.
Я здесь.
У меня затряслись руки.
На секунду, на одну секунду я полностью осознала, почему Родео решил больше никогда сюда не возвращаться. Но через секунду все прошло. Потому что прямо по пятам этой мысли, даже перекрывая ее, смешиваясь с ней, пришло осознание того, что вернуться сюда – наверно, самый правильный поступок в моей жизни.