В Италии в аэропорту взяли напрокат машину, двинули на побережье, куда были путёвки. Едут, едут, а куда – хер его знает: всё по-итальянски написано, а они ни на каком языке ни бэ, ни мэ, ни кукареку. Дочь малая хнычет, спать хочет.
Решили найти ближайший отель, а с утра разобраться. Спросили на заправке. Ехать оказалось недалеко, но как-то странно: нелюдимые места, безлюдные перелески. И посреди поля стоит огромный дом. Называется DUO. Ну, дуо так дуо. Поехали, только Лом подумал, что слишком как-то одиноко стоит этот отель и что-то очень уж розово-красно освещен. Ну, думает, в Италии так отели разукрашены. Тип за стойкой удивлённо посмотрел на них троих, сказал, что ни трёхместных, ни одноместных номеров нет, только двухместные. Ну, давай два двухместных. “На сколько часов берёте комнату?” – спрашивает дальше. Бля, он что, больной на голову? На дворе ночь! До утра, конечно! “Понятно”, – говорит и лыбится как-то нехорошо.
Взяли два номера. Отвели дочку в её номер, весь красно-алый. В их номере – розово-бордовые тяжёлые занавеси. Зеркала на потолке. Лом включил телевизор – на всех пяти каналах порно!.. Жена пошла искупнуться – в ванной сам собой зажёгся свет, а стена стала прозрачной! Тут до него дошло, что они заехали в отель для траха! И жена вспомнила, что “duo” значит “два”… Ну и чего? Выспались в тишине и покое! А заспанная дочка призналась, что всю ночь смотрела телевизор.
Посмеялись от души. Потом Гагик залез наверх и спустился с пластиковой бутылкой “Боржоми” с водкой.
– На завтр-ру пр-рятал, но такие хор-рошие р-р-разговор-ров, бана, выпить надо!
– Когда тебе коньяк пришлют? Всё обещаешь? – засмеялся Замбахо. – Где коньяк с Севана? Где барашка из Дилижана?
– Пр-ришлются, цавотанем, не волновай! – ответил Гогик, разливая водку по алюминиевым стопкам, вынутым из тайного места под нарами (там хранилось во влажных тряпицах сало, три картонки яиц и миска с куском сливочного масла в воде: так оно выдерживает жару).
Вдруг придурок подошёл к столу и хрипло прошептал:
– Я видел! Пизду! Большую! Красную!
– Пошёл отсюда, чмо поганое, пока в кадык не зарядил! – замахнулся на него тапком Лом, и придурок убрался на место, ворча по-собачьи что-то про розовые занавески.
– Расскажи что-нибудь ты! – сказал Замбахо Коке, когда выпили по первой.
Что бы рассказать?.. Да вот, хотя бы это – как он рисунки подменил. Эту историю он сам вспоминает всегда с улыбкой. Завязка была в том, что в своё время известный любвеобильный художник был влюблён в его бабушку, но бабушка была замужем, происки художника были тщетны, однако в процессе ухаживаний он нарисовал и подарил ей несколько рисунков. Они висели в рамках до тех пор, пока Кока, в час сильнейшей нужды, не продал их тайно соседям-евреям, отъезжающим в Израиль, а вместо них вставил в рамки цветные ксерокопии, чего никто не заметил, кроме приехавшей из Парижа матери Этери. Мать, присмотревшись к рисункам и сказав: “А ну-ка, ну-ка!.. Ну да!..” – открыла рамки и вытащила ксерокопии, после чего Кока получил кличку Домашний Истребитель, но бабушке об этом эпизоде не было доложено – зачем нервировать пожилую женщину?.. Пусть висят ксерокопии!..
Посмеялись.
– Ловко!
– Молодчага!
– А хули там – бумага и бумага!
Потом Кока вспомнил разговоры амстердамских психов и сказал, что в детстве мечтал стать биологом, много читал про зверей, есть интересные факты. Для затравки: орлы видят в пять раз лучше человека, у дикобраза тридцать тысяч иголок, слоны во время засухи едят землю, львы могут утолять жажду кровью, язык кита весит три тонны, печень – тонну, сердце – восемьсот кило, а сосуды диаметром с ведро.
– Удобно колоть! Вену сразу найдёшь! – согласились сидельцы.
Хищники первого разряда – львы, тигры, леопарды, ягуары, гепарды – называются рапторами или предаторами. Чем выше интеллект животного – слонов, львов, павианов, дельфинов, орангутангов, – тем дольше с ним остаются его детёныши; слонята могут до двадцати лет ходить с матерью-слонихой. Чем ниже интеллект, тем меньше животное заботится о потомстве, вплоть до такой гадины, как кукушка, которая не только подкладывает яйца в чужие гнёзда, но необъяснимым образом передаёт своёму птенцу, ещё в яйце, информацию о том, как он должен себя вести, когда вылупится, а именно – выкинуть из гнезда птенцов-хозяев и одному сжирать всю пищу, приносимую тупыми, не умеющими считать до трёх птицами.
– Этаки матери и серед людей. Мене мати так викинула, лярва, – вдруг с нар сказал Рудь, а Гагик угодливо засмеялся:
– Вот наш Замбахо – р-р-раптор-р-р, бана! Пр-р-редатор-р!
Кока продолжал. Не всё так просто! Да, умные звери, например, орлы, терпят в гнезде птенцов около двух лет, но потом, если птенец не уходит и не начинает сам охотиться, они убивают его, дабы освободить место для следующего помёта, который будет лучше приспособлен к суровой жизни, кою не прожить без охоты, каннибализма, зимнего голода и обидных неудач. И самка сумчатого тасманийского дьявола сжирает тех своих новорожденных дьяволят, числом до тридцати, которые не сумели найти дорогу в набрюшную сумку и прицепиться к соскам, коих всего четыре. Пусть выживают сильнейшие! Но зачем рожать тридцать детёнышей, если сосков всего четыре?.. И кто наградил антилоп гну бессмысленной густой бородой, которая им не нужна, но за которую так удобно цепляться львам? Зачем у гну борода, как у Льва Толстого? Кроме проблем ничего не приносит, но не исчезает, хотя, согласно другому бородачу, Дарвину, должна исчезнуть, раз не выполняет никаких функций.
– А у человека зачем растёт?
– Чтоб тепло зимой было, по воле аллаха.
– Кто-то рождается коршуном, кто-то воробьём!
– Р-р-рога, бана, не спасаются от смер-рти!
А Замбахо высказался в том плане, что если бы в тупую башку этих рогатых гну пришла мысль объединиться и дать общий отпор, то им бы никакой хищник не был страшен. Но им приходит на ум другое: “Хорошо, что не меня рвут на части!” – и они начинают усиленно пастись в безопасности, пока львы уминают их собрата. На тюрьме, в хате, тоже так: есть семья, где все стоят друг за друга, вот как мы, а есть просто “кенты по салу”, только хавают вместе, а если что случится, то они врозь, друг за друга ответа не держат!
Особый интерес у камеры вызвал рассказ Коки о том, что звери издавна были орудием казни. Что только не придумали люди, чтобы друг друга мучить! Кидали в яму со змеями. Давали топтать слонам, а их с детства учили убивать разными способами: насаживать на бивни, раздавливать голову, хоботом поднимать и швырять оземь человека до тех пор, пока тот не умрёт, весь переломанный, как мешок с молотыми костями. Разрывали лошадьми на части или привязывали казнимого к хвосту бешеного жеребца и пускали в степь. Бросали людей в клетки с голодными хорьками. Отдавали на растерзание медведям. Сажали в мешок со вшами…
Трюфель вдруг вспомнил:
– В школе училка говорила, что киты – млекопитающие, и раньше бегали по земле, а потом у них отсохли лапы и они ушли в воду. Это так?
Кока сказал, что никто ничего не знает – некоторые думают, что, наоборот, киты вылезли на сушу и вырастили лапы. Но в природе жить всем трудно – и китам, и жукам навозным. Ведь после того, как льва свергнут, он превращается в позорного бродячего изгоя – охотиться не может, зрения, зубов, когтей уже нет. Шатается в одиночестве по саванне и доедает падаль после гиен, когда мало чего остаётся…
– Зверь живёт один и умирает один, а люди вместе живут, – подал оптимистичный голос Трюфель.
Замбахо усмехнулся, отвечая ему:
– Человек человеку рознь! Некоторых надо приручать палкой и пистолетом! Вот кто тебя сюда загнал? А? Кто тебя сдал? Твой же напарник, фасовщик!
Кока спросил у Замбахо по-грузински, откуда в камере все всё знают друг о друге? Замбахо коротко бросил:
– Объебон… Обвиниловка… Ну, обвинительное заключение… Читаем все вместе, чтоб знать, с кем сидишь…
Когда надо сказать непонятное для других, они переходили на грузинский. И в это время другие зэки были похожи на членов Политбюро, где Сталин и Берия, расхаживая вокруг стола, беседовали по-грузински, а бедные члены, красные от страха, потными ушами тщетно вслушивались в страшную клокочущую речь, дабы выудить из неё хоть какое-нибудь внятное имя или понятное слово, успеть сообразить, о чём беседуют людоеды и кого следующего они собираются сожрать. Притом бабушка подчёркивала, что в довершение ко всему Сталин вообще говорил очень тихо, стыдясь своего грузинского акцента, поэтому у слушателей уши вырастали, как у кроликов, чтобы разобрать, о чём бормочет вождь и кого ожидает стенка и пуля.
Кока закончил рассказ тем, что каждый хищник знает: главное – это настойчивость и терпение, которого должно быть больше, чем у жертвы. И в первую очередь надо убивать и жрать слабых, старых, больных и малых. А кто наделил тигров когтями, клыками, ночным зрением, силой, решимостью, а антилоп и других баранов – только быстрыми ногами и глупыми рогами, никто не знает.
– Аллах знает, кто ещё? – подал голос Хаба. – Аллах велик! Мечети – наши казармы! Минареты – наши копья! Купола – наши шлемы!
Никто не противоречил, только доходяга Тёща сказал ни к селу ни к городу:
– Я жил в двухкомнатушечной клетке! С женой, двумя дочками и тёщей, будь она неладна! Пахал на двух работах, а денег – с гулькин нос!
Лом вздохом подтвердил:
– Хотел бы я на эту Гульку посмотреть – какой у неё, проклятой, нос?!
– Тигр-ра на душмана похожа, эли, чистый мусульманский р-рожа, клянусь мамой-джан!
Вдруг Лебский, отвечая на какие-то свои мысли, прогнусавил:
– Народ побунтует лет десять, а потом править будет новый Сталин. – Никто не понял, к чему это сказано.
Бутылка опустела.
Кока пошёл к двери, постучал. В кормушке явилась морда вертухая.
– Харитон, дорогой наш человек, выпить есть чего?
– Эй, сколько там осталось? – обернулся Харя в коридор. – Бутылка?