– Сравнили по составу – один и тот же, что в мебели, что в пакете танты Нюры! И всё! Сидят оба. А ты когда в Европу собираешься?..
– Не знаю. Лето в Грузии посижу, соскучился по солнцу, а там посмотрим. – Кока не сказал ни слова о тюрьме, зная Лясикин длинный язык. Зачем? Три обезьянки недаром пережили века! Встретимся – посмотрим. – А ты съездил в Москву, как хотел?
Лясик удивился:
– Я? В средневековую Московию? В эту богом забытую страну, игрушку сатаны? Империю дурости? Страну Глупляндию? Что там делать? К тому же посадили моего двоюродного братца, держат в “Матросской Тишине”, как скотину в стойле! Видел бы ты их тюрьмы! Это же ад!.. Оттуда вместо человека выходит живой труп!.. – Что заставило Коку мысленно улыбнуться: он сидел в российской тюрьме – и ничего, люди как люди. (Сам он после тюрьмы стал делить людей по воровскому принципу: на плохих и хороших, хотя временами казалось, что большинство находится как раз где-то посередине, колеблется от зла к добру и обратно, поэтому и от паскуд можно ожидать внезапного добра, а от добряков получить неожиданную – быть может, для них самих – подлость, подножку или подвох. Не делай добра, не получишь зла!)
А Лясик принялся, по обыкновению, костить бывшую родину: в Совке хамство и агрессия пронизывают все слои, общее бескультурье, все поголовно лузеры, лодыри, лохи, неумехи, фраера, кривое зеркало Европы, больное скопище пьяниц, взяточников, воров, обжор и шлюх, без надежды на выздоровление, конгломерат воров и рабов.
– Века татарского ига, века крепостничества! Представь, что у нас в генах и головах? Чистое, ничем не замутнённое рабство! Ещё Чехов разглядел, даром что пенсне носил!.. Плюс недавний дикий сталинский террор… И тут вдруг, пожалте бриться, – демократия, виражи куража!.. Ага, как же!.. Червь не может стать змеёй, как бы он ни тянулся!.. Тебе этого не понять! Ваша история и культура на пару тысяч лет старше нашей! А мы без Орды даже земли свои переписать не могли!..
– Заколебал ты своей антисоветчиной! Тебе-то что? Ты чего дёргаешься? Сидишь в Амстере – и сиди! Тебя они не трогают! – остановил его Кока.
– Кстати, ты, случайно, не терял записной книжки? – вдруг круто свернул в сторону Лясик, когда Кока хотел уже попрощаться.
– Да, посеял, в Амстердаме. А что? – удивился Кока (“Откуда Ляс может про это знать?”).
– Там стояли твоя фамилия и имя? – продолжал Лясик.
– Да, стояли, на обложке. Мне её давно мама Этери подарила на день рождения, сама надписала, – опять удивился Кока.
В итоге выяснилось, что к Лясику пришёл тот самый курьер в фуражке и длинном плаще, который уже приходил, когда Лясик от передоза залетел в клиническую смерть. С ним припёрся ещё один тип. Они оказались сотрудниками Интерпола, искали Коку…
– Меня? У тебя? Интерпол?.. – сдрейфил Кока, хоть и знал про Интерпол от отчима. – А… А как они тебя нашли?
Оказывается, по номеру в записной книжке! Кто-то Кокину книжку нашёл, сдал в пролицию, там прочитали имя и фамилию, пробили, как полагается, по базам, узнали, что он в розыске Интерпола, стали смотреть все остальные номера, нашли амстердамский телефон Лясика, узнали адрес и явились.
– Но самое интересное, что имя и фамилию они называли твои, а фотографию из паспорта показывали какого-то мордоворота, на голове такие рожки из волос…
– Круглолицый? Голубоглазый? Клок во лбу?.. Ну да, ясно, – стало доходить до Коки. – Это фото Сатаны. Ты сказал им, где я?
– Давно уехал в неизвестное никуда.
– Правильно, так и есть… Ну, давай, Ляс, с богом! До встречи! – попрощался Кока, у которого немного испортилось настроение из-за информации об Интерполе, но он сказал себе, что можно в Тбилиси сделать новый паспорт на другую фамилию, но с его фотографией, – и всё, и пусть Интерпол оставит его в покое и ловит гангстеров и киллеров, а не законопослушных граждан, хоть и с условным сроком!
Как-то вечером со двора раздался свист Нукри.
– Спускайся!
Во дворе в сумерках за столиком – Нукри в домашней олимпийке, Сатана в кожанке. При Кокином появлении Сатана встал. Обнялись крепко, по-мужски, молча. Потом Сатана прохрипел (в крепком кайфе, судя по опухлости лица, чуханью и бесконечному курению):
– С приехалом тебя, брат! Рад тебя видеть! Как чалился?
– Я тоже рад. Думал – десять лет не увидимся. Залипал нормально.
Сатана схватился за клок волос во лбу:
– Да, дела… Статья у вас знатная была… Узнали, кто вас сдал?..
– Никто. Мы сами виноваты! – И Кока вкратце поведал историю про камеры хранения.
– Гнать надо было этого Рыбу к ебене матери! – смущённо промямлил Сатана (чувствуя свою косвенную вину, ведь это он дал накол). – Шировые – как пиявки! Я их маму, лац-луц! – И сменил тему, ласково предложил: – Хотите ширнуться? Есть путёвая ханка…
Но они заверили его, что вообще завязали с кайфом.
– Вы ништяк, молодчаги, что завязали! – крутанул клок Сатана. – Я тоже хочу, геморрой и печень замучили, да как завяжешь, если Бабуна и Жужу барыгу из Кировабада кинули, ханки двести чеков взяли? Что, ханку в очко спущу? – сердито добавил он, строго зыркнув на них, словно это они хотели спустить драгоценный порошок в унитаз. – Я хоть и не виноват, но виновен! Не дай я вам накол, ничего бы не было, орера! С меня штраф! Как дурь зацеплю, вам подкину! – Но они опять сказали, что в завязке.
Про деньги Сатаны вспомнили один раз – и тут же забыли: тюрьма списывает такие долги. Да и всем ясно: что ментам в рот попало, то пропало, как в “Кавказской пленнице”: “Три шашлыка? Пиши – выкинула в пропасть!”
– Со мной Замбахо сидел, смотрящим. Тебя хвалил. Знаешь такого?
– Как не знать? Момавали курди! Правильный бродяга. На хорошей дороге стоит. Надеюсь, вы были друг с другом как надо? Близко? – Сатана потёр друг о друга крепкие указательные пальцы. – Он лихой джигар! Лац-луц – и орера! Сколько ему втемяшили?
– Не знаю, его прямо из суда отправили через карантин на этап. А тебе привет от хана Тархана! – И Кока поблагодарил за маляву.
Сатана засмеялся:
– Ох, Тархан, Тархан! Меня гангстером и киллером называл? Знаем, знаем! Мы с ним разок в деле были, я пальнул невзначай, а терпила и того… скопытился… – А Нукри добавил, что Тархан тоже скоро скопытится, долго не протянет: у него печень увеличена в два раза.
– Это как господь решит! – наставительно остановил его Сатана, прикуривая пятую подряд сигарету. – Но у него лапы везде запущены, всё схвачено! – Однако на вопрос, за что сидит Тархан, ответить не мог. – Кто его знает. Он с серьёзными людьми в смычке. За что могут медвежатника посадить? За сейф, орера! Но кому он нужен сейчас, этот сейф? Не легче инкассаторов с живыми бабульками брать? Лац-луц – и готово! А этот сейф режь да руби! Да и что возьмёшь? Мизер!
Кока усмехнулся про себя: то же самое говорил и другой гангстер, Замбахо, только Сатана хочет вместо сейфов инкассаторов брать, а Замбахо предпочитает киднеппинг, чтобы бабло сразу в Цюрихе на счёт капало.
Сатана, выпив воды из дворового крана и ополоснув лицо, в порыве откровенности опять стал говорить, что он, пусть братва поверит, себя крайне плохо чувствовал, когда узнал об их аресте и, главное, о сроке, что им тянуть придётся.
Они успокоили его, заверив, что его вины нет.
С улицы раздались сигналы – за Сатаной прибыл чёрный джип, Бабуна махал с переднего сиденья.
– Давай, братва, поехал! Орера!
Они обнялись крепко, как равные. Сатана заверил: если надо, он всегда готов помочь.
– Вот этот Бабуна в пивбаре всегда сидит, он меня найдёт! И вы помогайте мне! Как? Очень просто? Найдите фраера с бабками, а дальше моя делюга! Поделим тугрики! Лац-луц – и готово! Мне новый калаш подогнали и тысячу бобов к нему… – А на вопрос, зачем ему тысяча патронов – он что, власть свергать собирается? – бодро ответил: – Пусть будут! Жрать не просят. От ментов, если отстреливаться, так по полной, калашом, а не пистолетиком. У вас, кстати, во дворе подвал есть? Можно там патроны спрятать? А то мне девать их некуда – дома братья найдут, украдут! – Но они поспешили заверить: пустых подвалов нет, все заняты, всюду дети лазают, опасно.
– Ладно, у Жужу на чердаке спрячу… До встречи, братва! Лац-луц! Орера! Штраф за мной – мо́сула[217]? – бросил на прощание, браво удаляясь к джипу.
Не успел Кока подняться домой, как позвонил дядя Ларик, они до сих пор не виделись, он не мог встретить Коку – гриппует.
– Проклятые помидоры! На грядках копался – и просквозило! Я сейчас фермером заделался, ибиомать! Отставили меня к едрене фене, как мешок с мусором! А ты как, понюхал пороху? Так тебе и надо! Возьми, наконец, себя в руки, не мальчик уже! Хватит домашним истребителем быть! Притихни и родителям спасибо скажи. Мать пожалей, сердце больное! – И присовокупил, что египетские жрецы при бальзамировке строго сохраняли все главные органы, кроме мозга, который выковыривали через задницу и выкидывали к чертям собачьим…
– Ага, Анубиса кормить… – невинно ввернул Кока, но дядя Ларик не шутил.
– Хуюбиса! Вот и тебе надо старые мозги через жопу выковырять и новые вставить, как эти чумазые египтяне делали! – принялся он наставлять Коку, но тот опять вильнул:
– А почему египтяне так делали?
Дядя Ларик знал ответ.
– Чтоб череп от всякой земной чепухи, шелухи и требухи очистить для вечной жизни, где другие мозги наверняка понадобятся… Того и тебе советую! Сейчас прошёл по лезвию, второй раз может не повезти, хоть ты и везунчик, ибиомать! Всё тебе сходит с рук!..
Кока из озорства напомнил:
– У египтян ещё одна гадкая гадина Ам-мут была, сердца пожирала у плохих людей, как я.
– Ты мне зубы не заговаривай и мозги не компостируй! Аммут-Шмаммут я не знаю! Пока ты жрёшь сердце своей несчастной матери! Карги, ра, дацхнарди![218] Притихни, прошу по-братски, не до твоих фокусов сейчас, посмотри, какая волчья жизнь вокруг! – От души попросил дядя Ларик, на прощание пригласив к себе на дачу. – Я сейчас всё время тут, около Мцхета… И удивляюсь, как раньше жил в этом сумасшедшем городе! Теперь, если утром моего чёрного петуха и колоколов не услышу, на Джвари не посмотрю, сад не обойду, – день пропал…