Помимо раздела Руси на три части, он имел ещё запасной план.
– Отдать Сибирь Китаю на откуп! А Курилы продать Японии! Вот было бы хорошо! Даже отлично! И рабочие места откроются! И работа закипит! И через десять лет всё будет в лучшем виде! Но кремлёвцы не допустят!
В итоге этот моралист оказался иудеем и, получив разрешение из американского посольства в Бонне, тихо перебрался в Бостон, куда Кока несколько раз пересылал ему почту, на которую было оставлено десять марок.
Болгаро-чехо-поляки чаще всего бывали заняты грязноватыми гешефтами: скупкой битых автомобилей, сбором по свалкам старых холодильников и стиральных машин, отправкой на родину просроченных лекарств и продуктов, закупкой и паковкой одежды секонд-хенд и подобными делами и делишками.
Самые лёгкие в общении – азиаты. Они всем довольны, уважительно-приветливы. Д-р Ли подобострастно уверял Коку, что белая раса в мировой научной литературе обозначается как “кавказская”, Kaukasier, и что именно между Чёрным и Каспийским морями началась история белого человека.
– Ведь Кавказ на карте – это центр мира, ты не замечал?
– А как же хетты? Шумеры? Гильгамеш? Ур Халдейский? – вспоминал Кока.
– Где-то чуть раньше, где-то чуть позже, какая разница? – примиряюще отвечал д-р Ли, отмечая, что Ур Халдейский находится совсем недалеко от Кавказа.
Кока и д-р Ли часто болтали о всякой всячине. Про поедание собак д-р Ли говорил, что это происходит в южной части Китая, а на севере собака – друг человека. Зато на севере есть снежные люди, йети, которых китайцы в горных деревнях держат вместо слуг, а нынешний тибетский далай-лама – не что иное, как одна из реинкарнаций короля-йети.
Но они же, азиаты, всё время толклись на кухне и беспрерывно варили и жарили, наполняя дом запахами, которые для белых носов означают примерно то же, что и китайская музыка – для белых ушей. Сам д-р Ли с маниакальным азартом постоянно готовил что-то на глубокой чугунной сковороде с крутыми боками, высоко вскидывая месиво из овощей и мяса на покатые края, а Коке, особенно после гашиша, почему-то навязчиво казалось, что д-р Ли тайком режет у себя в лаборатории щенков, маринует их, а потом как ни в чём не бывало жарит под видом невинных курочек. Ничего не поделать! Белые люди относятся к собакам и кошкам, как к существам с душой, на них – табу, а жёлтые люди не выделяют их из остальной фауны, которую поедают всю, с личинками и червями. На хрустящую ножку чёрного щенка положить жареные кошачьи ушки, смазать птичьим помётом, добавить пару хрустящих тараканов, запечённых в козлиной сперме, и для понта – несколько живых белых червей, живой крутончик! И всё это в духовку на десять минут!..
…Да, но перед Германией надо всё же затариться. Там хорошего зелья не купишь. И цены в Германии выше. Значит, надо звонить Лясику.
Кока вылез из подвала. Лудо сидел у пня, о чём-то думал.
– Эй, братишка, как дела? О чём задумался? – Кока приземлился рядом.
Лудо покрутил замызганную морскую фуражку.
– Да вот думаю, как слоны информацию через ноги передают…
– Чего? Через ноги?
Лудо посмотрел на него с удивлением:
– А ты не знал? – И пояснил, что слоны топчут землю, а другие слоны чувствуют это и считывают информацию. – О, это очень умные животные! Они могут за пять километров чуять воду. Воду, которая вообще запаха не имеет! И пьют её по двести литров в сутки.
Кока предположил:
– Жрут, наверно, тоже дай боже!
– А как же! По триста кило зелени в день! До ста разных звуков различают! Умны и памятливы. Ещё бы – мозг пять кило весит!
Появился из своей двери Ёп, одетый по-выходному: чёрные брюки, мокасины, белый пиджак, плащ через руку, чёрно-белый зонт.
– Что обсуждаем?
– Да вот слонов…
– Несчастные животные! По сорокаградусной жаре шагают день и ночь за водой и кормом! И спят всего два часа в сутки, и то на ходу, – поддакнул Лудо.
– Лудо, можно позвонить? Очень надо! – залебезил Кока. – Я быстро, два слова…
– Иди, дверь открыта.
– А душ принять?
Лудо величаво кивнул головой.
После душа Кока позвонил Лясику. Никто не ответил.
Зато Баран откликнулся:
– Шо? Хто? Куды? А, ты…
Кока спросил, есть ли взять лекарство. Баран ответил, что пока нет, но будет: танта Нюра приболела и надо самому в Германию пилить. На вкрадчивую просьбу взять его с собой до Дюссельдорфа Баран неожиданно согласился.
– Давай! Я всё равно дурхь[84] Дюсик еду! Ксив нет? Ничего, по тропка поедем. Только надо к Виле заскочить, он раскумарит, у его кокнар есть.
– Кокнар? Головки? Откуда он их тут взял?
– А в магазин. Зашёл – видит: мак зелёные головки лежит, райф[85]. Он и купил. Крепкий, сука, оказался. Немцы-ушастики продают в цветочный ладен[86], не волокут, что кайф даёт. Давай через час около Ляса дом жди, подъеду!
14. Бакулюм
По дороге Кока в который раз с завистливой горечью оглядывался на кафе и бары, полные людей, и тоска грызла его. Почему он не может быть хозяином своего тела? Почему должен жить по законам опия? А может, и правда уехать в Тбилиси?.. Там всегда голяк, волей-неволей завяжешь…
Но бабушка по телефону предупреждала, чтоб он не совался в Тбилиси, – на войну с Абхазией забирают молодёжь, военком лично ездит по адресам, а Кока в жизни своей ничего тяжелее папиросы в руках не держал и – она надеется – воевать ни с кем не собирается.
– Там война. Абхазы бунтуют. А здесь – беженцы. Даже если абхазы отделятся, то сами ничего путного построить не сумеют, только перегрызутся и разграбят дотла Абхазию, а какое чудное место было? Помнишь, мы с тобой ездили отдыхать в Гагры, когда тебе было тринадцать?
Ещё бы не помнить! Тогда для него как раз стал раскрываться бутон “женщины” не только как непонятного существа иного типа, но и как конкретный объект похоти. Женщин потом у Коки было достаточно, чтобы понять – это особая, опасная, хитрая порода, с ними надо быть начеку, их логику постичь невозможно, её надо почувствовать.
А тогда, да, началась трудная пора. В снятом частном домике в Гаграх с садом и беседкой кроме него и бабушки жила небольшая компания молодых людей. Во дворике – летняя душевая, куда Кока прокрадывался, когда там шумела водой какая-нибудь девушка, их бабушка называла наядами. Шум воды перекрывал шелест травы, когда он, подобравшись к щели, жадно смотрел внутрь и, насмотревшись до тошноты, со вставшим удом, спешил в дворовый туалет, чтобы успокоиться…
…Этому “успокоению”, напасти рукоблудия, обучил их в шестом классе один второгодник. Он повёл мальчиков в школьный туалет, выстроил кружком, достал из кармана замусоленное допотопное фото голой женщины, встал в центр и, расстегнув штаны и вытащив письку, показал, куда надо смотреть, что и как двигать, дело нехитрое – туда и сюда. И все очень удивились, увидев на его члене белую каплю.
– Больше нету, пять раз сегодня уже сдрочил, еле на ногах стою! – гордо сообщил второгодник и дал школярам задание купить в киоске польский “Экран”, где на последней странице обязательно будет красотка в купальнике, а дома смотреть на фото и делать эти движения.
– А там увидите, как будет хорошо! – весомо пообещал он и, еле передвигая трясущиеся ноги, поплёлся на второй этаж – просвещать параллельные классы.
Второгодник не обманул, хотя в первый раз не обошлось без паники. Кока проводил эксперимент в комнате. Когда из него что-то властно и мощно попёрло наружу, внезапно стало невтерпёж, он в испуге схватил со стола вазочку, но мочи́ не было, зато появились белые капли. Однако уже после второго захода стало ясно, что к чему.
С тех пор домашние задания выполнялись неукоснительно. Мальчишки хвастали друг перед другом:
– Я вчера три раза сдрочил!
– А я – пять!
В ход шли карточки и обложки журналов, рекламы колготок и спорта, античные сюжеты, статуи и репродукции с картин Рафаэля, Рубенса, Тулуз-Лотрека, включая кающуюся Марию Магдалину с обязательной оголённой грудью и “Маху обнажённую” Гойи. Некоторые ярые не гнушались Матиссом, а самый отпетый умудрялся мастурбировать даже на Модильяни. Ценились снимки туземок из учебника географии, рисунки из “Анатомии” и даже наскальная живопись – кто-то изобразил во всех кабинках туалета большую щель и увесистые груди, чтобы особо страждущие, у которых сил нет терпеть до дома, могли облегчиться на переменах или “размыть руку”.
Самые наглые стали после школы ездить в набитых автобусах или давиться в магазинных очередях, где прижимались к женщинам как могли. Это называлось “собирать материал”. Особенно любима была “Парфюмерия” на площади Ленина, всегда под завязку набитая толпой оживлённых душистых женщин, забывших обо всём, кроме флакончиков и помад.
А один одноклассник даже стал тайком ходить в садик под горой, где стоял всеми забытый женский бюст, который можно было трогать сколько угодно. Он утверждал потом, что бюст теплеет, если его хорошенько полапать, за что и получил прозвище Онанюга. Вот и не верь весёлому учителю физкультуры, Борису Аполлоновичу, который, выпив украдкой стопку, опасно шутил, что самую послушную женщину в мире зовут мадам Мастурбаль – ноль хлопот, нервы не треплет, затраты минимальны, неприхотлива, хоромы ей не нужны, кушать не просит, фантазию развивает, стрессы снимает, настроение поднимает, криминал предотвращает и, главное, всегда под рукой, далеко ходить не надо.
…На пляже в Гаграх Кока обезумевал от вида голых ляжек, грудей и задов. Он ещё не научился клеить девушек на улице, не хватало наглости, понимания, что сходные желания и порывы могут испытывать и эти таинственные создания.
Как и следовало ожидать, влюбился он в дочь хозяйки Зою, яркую и сочную девку, один вид которой повергал его в ступор. Потом эта Зоя отпросилась у родителей поехать с ним и бабушкой погостить в Тбилиси. Кока уже предвкушал счастливые дни, но на одной из станций Зоя исчезла, а бабушка, пряча глаза, объяснила: