Дальше отделение пустело – многие уходили на процедуры. А тех, кто ложился обратно в постель, врачи не трогали. Массимо, например, вылезал только на лекарства и еду, а в остальное время валялся в постели, рыгал, харкал, не обращая внимания на уборщицу, просившую не плевать на пол. Были и такие, кто даже из палаты не выходил, им лекарство и еду приносили.
Баба-солдат начинала свой шаг по коридору – туда и обратно. Чучело гороховое в семейных трусах плелось по стеночке. Сидел на диване щекастый в наушниках. Растрёпанный Стефан, босой, с ногтями-когтями на руках и ногах, залезал на кресло читать свою толстую книжку. Он был доброжелателен и рассказал Коке, что его поймали в парке, где он спал на скамейке, и приволокли сюда, потому он бос и гол. Спрашивать, почему он в таком виде спал на скамейке, Кока посчитал излишним. Тут надо было всем верить на слово. Спал и спал…
Кока получил две картонки. На одной – меню на неделю, похожее на меню из кафе, где крестиками отметил желаемое: шницель с картошкой, кордон-блю с пюре, жареную курицу, рыбу в сметане и прочие лакомые вещи.
На другом листе – его личный план на неделю со всеми семинарами и тренингами, как и предупреждала доктор Хильдегард. Когда же он спросил у Фальке, должен ли он посещать всё это и что будет, если он не станет ходить, брат Фальке ответил:
– Если не будете посещать – врачи не выпишут! Будут здесь держать!
Вот оно что! Этого не хватало! Сидеть тут неизвестно сколько! Ходить всюду? Семинары? Тренинги? Спорт (который Коке был особенно противен – он считал, что недостойно людей бегать и прыгать, как обезьяны)?
Но он решил попробовать. Посещение спортзала вызвало ужас: полон зал людей! Делают упражнения на ковриках, а тренер посвистывает в свисток и помахивает руками. Воздух спёртый, воняет по́том. Видно, отделений в клинике много. На предложение тренера присоединяться Кока сказал, что пока осваивается, придёт потом, и сбежал, чтобы никогда больше туда не ходить.
В холле подсел к двум молодцам-толстякам, игравшим с утра в морской бой. Познакомились. Одного звали Дитер, другого – Вольф[135], но с волком Кока имел мало схожего – оплывший, двухсоткилограммовый, он скорее был добычей для волков. Оба явно страдали от ожирения.
– Но почему вас сюда направили? Разве это не дело диетологов всяких?
Толстяк Дитер пожал плечами:
– Такое правило. Они считают, что мы психически больны. Я начал много есть, когда умерла мать.
– А я – когда жил один и был в депрессии, – сказал Вольф.
Выяснилось, что они тут три недели, а сколько ещё будут – никто не знает, врачи всё решают.
– А наш врач, фрау Хильдегард, хороший человек? – глуповато спросил Кока.
Толстяки засмеялись:
– Они все тут хорошие! Только домой не пускают и по семинарам гоняют!
Кстати, они тоже собираются идти на семинар по депрессиям.
– Пошли с нами! У тебя же он обозначен в твоём обходном листе? – предложил Дитер. – Иногда ходить надо, а то врачи будут недовольны!
– А как они узна́ют, куда я хожу, а куда нет? – попытался вывернуться Кока. – Вот, все разбежались! – Он обвёл рукой пустой холл.
– Там, куда ты придёшь, тебе подпишут твой обходной, вот эту картонку. И потом врачи смотрят, где ты был, а где нет. Лист не потеряй!
Увидев, что время идёт к одиннадцати, оба начали вставать с дивана (что было не так легко при их весе), подтягивать громадные шорты, заправлять жиры в трусы, спускать майки на брюхи.
Семинар по депрессиям проводился в одноэтажном здании неподалёку. Около дверей уже стояло несколько молчаливых человек. Люди были чужие, из других отделений и этажей. Никто ни с кем не разговаривал. Ясно, у всех депресняк.
Прицокала молодая вёрткая психологиня, впустила внутрь. Все расселись в молчании. Позакрывали окна – от простуды.
Кока оглядывался исподтишка. На вид – нормальные люди, в приличной одежде. Перед некоторыми – открытые блокноты, ручки. В основном – женщины средних и высших лет. Но было и двое мужичков: один совсем замурзанный, как котёнок с навозной кучи, а другой, с волосами до плеч, пальцами выбивал по столу трёхтактные вальсообразные стуки.
Врачиха сменила лист на трёхногом мольберте и, предупредив, что сперва расскажет, как возникает депрессия, начала рисовать на листе слова и стрелки:
страхи → неврозы → психические расстройства → депрессии → суицид
– Депрессия – это замороженный страх! – важно обобщила она, поставив жирную большую точку на листе.
Все уныло-безнадёжно следили за её бойкой и бодрой рукой, выводящей эти страшные слова.
Далее было сообщено, что само это тягучее и свистящее, словно шелест змеи, слово “депрессссия” происходит от латинского deprimo, что значит “давить”. Мозг перестаёт отдавать правильные приказы нервной системе. Следуют снижение настроения и утеря способности получать наслаждение. Наступает ангедония.
“Они все и так в депрессии – чего она их ещё пугает? – думал Кока, сидя между двумя толстяками (те дремали: в малом зале жарко, окна закрыты, воздуха нет). – Даже если у человека нет депрессии, тут её легко заработать!”
От нечего делать он стал смотреть на крутые бёдра молоденькой врачихи, на её высокую грудь с табличкой, на каштановые волосы, на подвижную, вертлявую задницу. Она напоминала Коке одну его любовницу, француженку Люси, школьницу, по поводу которой он даже звонил знакомому адвокату с вопросом, не посадят ли его за секс с шестнадцатилетней? “Нет, – твёрдо ответил адвокат. – Во Франции секс по согласию разрешён с пятнадцати лет, а без согласия, как понимаешь, вообще запрещён и называется изнасилование”.
Психологиня бойко упоминала ситуации, когда могут возникнуть припадки страха, какого они могут быть характера, длительности и силы, как быстро перетекают в неврозы и депрессии, но никак не могла подойти к вопросу, как же с ними бороться, только закруглила под конец:
– Депрессивная триада – это снижение тонуса, общий упадок сил, физическая и психическая заторможенность. – Отчего все тяжело зашевелились и стали вздыхать, качать скорбными головами: да, это так, упадок, антитонус, тормоз, пресс, стресс… Они уже перерисовали схемы в свои блокноты и теперь ожидали новых схем, по которым можно избавиться от недуга, но психологиня посмотрела на часы:
– Заканчиваем! Свободны! В следующий раз поговорим о том, как бороться с таким недугом, как депрессия!
Все закопошились, стали вставать, нести ей свои картонки, она ставила подпись и с каждым вежливо прощалась.
Толстяки, продремав семинар, потопали в бассейн, куда пригласили и Коку, но ему было не до бассейна, да и плавок нет.
– Ну и что? У меня тоже нет, я голый плаваю! – удивился Дитер.
“Вот это цирк, наверно! Как он на воде держится? Хотя жир, говорят, не тонет”, – думал Кока, направляясь в палату.
Но он недолго слушал рыгание Массимо – брат Фальке велел идти снимать кардиограмму. На вопрос – зачем? – был ответ, что так полагается. Заодно Фальке измерил давление (что делалось при всяком удобном случае).
– Нормальное. Можно снимать. Первый этаж, десятая комната.
Кока нашёл нужный кабинет. Темновато. Женщина в белом халате провела его на кушетку, заставила снять верхнюю одежду, разовой бритвой выбрила места на груди, поставила на всё тело присоски и включила рубильник, а потом, когда он одевался, заметила, что пора менять повязку на ноге, рядом кабинет, там сделают.
В одиннадцатом кабинете молодой субчик ловко размотал старые бинты, заменив их на свежие.
– Готово! – сказал, пожимая Коке руку.
Далее в картонке стояла таинственная “Эрготерапия”. Что это такое, он не знал, но это занятие проводилось возле его отделения, и он решил рискнуть.
Боязливо открыл дверь. В большой комнате по стенам тянулись открытые полки, на них навалены лего, цветные карандаши, настольные игры, напильники, фанера, лобзики, краски, стопки чистой бумаги, коробки с пластилином, фломастеры. Детский сад для дебилов!
Возле окна врачиха читала газету. Несколько пациентов, мужчин и женщин, за большим столом заняты кто чем: кто-то раскрашивает картинки, кто-то складывает из конструктора башню, кто-то пытается малевать акварелью, но постоянно капает краской и водой на стол, что никого не беспокоит, как и падающие части конструктора. Негритянка-Будда пытается что-то шить, яростно клацая челюстями. Дементный старичок бездумно ворошит кучу разноцветных фишек, видимо, не очень понимая, что с ними делать. Вялая девушка, склонив голову, старательно складывает узор из пластмассовых брусочков.
Кока с удивлением обнаружил среди сидящих Массимо – тот, в ночной пижаме, в кепке и шарфе (“мамма говорит тепло одеваться”), с умным видом углубился в строительство башни из кубиков. Возле окна кто-то яростно пилит лобзиком, отчего по комнате разносится запах опилок и свежей древесины.
– Новенький? – спросила врач. – Чем хотите заняться? Осмотритесь! Вот, если хотите, есть письменные задания, – передала Коке толстую брошюру. – Напишите своё имя. И решайте задачи.
Легко сказать – решайте! Какие-то цифры, ряды значков, путаные задачки, квадраты и треугольники! Да ещё всё по-немецки! Кока уж и подзабыл, как читать по-немецки, а про цифры и счёт и говорить нечего. Нет, это не для него!..
Он ушёл в угол. Взял с полки цветные карандаши, раскраску с контурами странного восьмикрылого белого лебедя и начал его раскрашивать под череду рыгов Массимо и клацанье зубов негритянки-Будды. Фигура у окна, не оборачиваясь, с остервенением пилила фанеру.
В детстве Кока мог часами раскрашивать картинки или лепить из пластилина. И сейчас белый лебедь выходил пёстрым и весёлым. Плавает в пруду, смотрится в заводь, любуясь своим отражением. Нарцисс. А глаза огромны и сферичны, как у хамелеона. Кока старался: крылья покрасил серебряным и золотым, глаза-перископы сделал разноцветными, воду – чёрной. Лебедь скорби на мрачной воде.