Пастор уцепился за последнюю фразу.
– И замечательно! И великолепно! Так и живите дальше! Моё вам благословение! Но учтите: с Богом жить легче, ибо есть к кому обратиться, на кого опереться, кому пожаловаться, кого попросить, у кого найти защиту. А без Бога человек – гол, бос, наг, сир, один на один с жизнью. Даже если вам не верится – верьте! Человек без Бога – что корабль без руля и ветрил! Его носит где попало, пока он не угодит в омут или воронку…
– А что было раньше – яйцо или динозавр? – запальчиво ляпнул Кока.
– Раньше был Бог! – наставительно сказал пастор, нервно оглядываясь на Массимо (тот с подозрением следил за пастором бизоньим неподвижным глазом).
– Как у вас легко получается! О чём ни спросишь – всё сотворил Бог! Лихая отговорка!.. Если уж верить, то как индусские джайаниты – во всем живом есть чья-то душа, никого нельзя убивать, ни мухи, ни слона!
Пастор насторожился.
– Это ересь! Душа есть только у человека, а у зверей – инстинкты!
Кока скорчил сомнительное лицо.
– Да?.. Во-первых, у человека тоже есть инстинкты – как жареный петух в задницу клюнет, так инстинкты и попрут наружу! А во-вторых… Вот волки и лисы выбирают себе пару на всю жизнь – что это, как не любовь?.. А материнское чувство зверей?.. Это как?.. Как любить без души?.. Как без души защищать своё чадо, иногда жертвуя при этом жизнью?.. Когда один буйвол бросается на помощь другому, на которого напала стая львов, – что это, как не дружба?.. Буйвола-спасителя не останавливает даже генный инстинкт страха перед львами – он кидается на них с мужеством смертника!.. Разве такое возможно без души?.. Инстинкт гонит буйвола прочь от львов, а душа и дружба заставляют переть на них буром!..
Пастор растерянно молчал, теребя полу пиджачка. А Кока не успокаивался:
– А в-третьих, ваши христиане до шестого века не могли решить, человек ли женщина, и есть ли у неё душа, так как сотворена она из бездушного ребра Адама! Кажется, Маконский назывался тот собор, где наконец решили, что женщина – человек и обладает душой!
– Господи, да когда это было! И откуда вам про собор известно? Вы кто? Биолог? Историк? – удивился пастор.
– У меня бабушка профессор, дедушка – академик, папа – доктор наук, а сам я астроном, – нагло соврал Кока, заходясь от собственных слов. – Какой смысл создавать систему, где царит девиз “Хочешь жрать – убей и сожри, не то сам подохнешь от голода”, и при которой половина рождённых существ погибает в лапах хищника, не успев открыть глаза?.. В чём смысл рождаться оленёнку, если его через полчаса, не успевшего на ноги встать, раздирает леопард? Только чтобы послужить утренним завтраком для предатора? Не успев увидеть свет – умереть в муках? В чём тут секрет? Или секрет в том, что никакого секрета нет, и главное правило жизни – нет никаких правил? У антилопы свои проблемы, у леопарда – свои, их пути случайно скрестились и окончились плачевно для антилопы? А зачем рождён леопард? Чтобы убивать живое? Где вообще здесь величие замысла? Нет, жизнь – это лишь преддверие смерти! Бездна, где в итоге окажутся все живые существа!
Пастор шаг за шагом отступал от Коки. А тот закончил так:
– Если б я был Богом, то устроил бы мир счастливый, где всегда светит солнце, люди и звери живут в согласии, питаются злаками и плодами, нет хищности и крови, а только любовь, нега и радость. Что имеем вместо этого?.. То-то же!..
– Скажите пожалуйста! – умилился пастор. – Вы очень хороший молодой человек! Живите так, как считаете нужным! И если будете мух беречь – очень хорошо, это идёт в копилку добра. Аминь!
– Аминь! – отозвался Кока, понимая, что разговор не имеет смысла.
А Массимо, встревоженный опасным словом “аминь”, заурчал, слезливо сморщился и с протяжным нарастающим воющим треском испустил газы.
Пастор отскочил к двери и поспешно покинул палату, Калабриец, добавив пару мощных ослиных рыгов с харкотой, прохрипел:
– В Японии есть слепой зверь… У него вместо задницы – большой глаз… Он задом ходит… вперёд смотрит… – И полез из кровати, начал напяливать на ночную пижаму плащ, шапку, шарф.
– Далеко собрался? – удивился Кока. – Сейчас лекарства, завтрак.
Но Массимо важно поднял волосатый палец:
– Он сказал – аминь! Надо в церковь идти! Эрготерапия! Психосоматик! – и попёр из палаты неизвестно куда (все кабинеты закрыты до девяти).
Обычно до завтрака, пока смазливая уборщица гремела вёдрами, Кока сидел на потёртом кожаном диване возле автомата с водой, куда волей-неволей вылезали все психи со своими бутылками, и, как всегда по утрам, печально думал о том, что память подводит: имена и даты, которые раньше выскакивали сами собой, теперь ускользают, таятся, прячутся. Мысли выползают туго, как енот после спячки, и, кое-как натянув на себя что попало из слов, заваливаются набок, затихают. Голова полна шума. Развлечений мало: выпить воды, пописать, съесть обед. И ждать ночи, чтобы вырубиться и, может быть, посмотреть какой-нибудь сон. А как хочется на вечеринку, где весёлые здоровые люди пьют коктейли, слушают музыку, ухаживают за женщинами!.. Увы! Некуда себя приткнуть. Да и впереди ничего не светит. Как жить? Что он может дать людям? Что есть в нём такого, чего нет у других, но что им нужно? Инженер отдаёт знания, дворник – трудолюбивую метлу, врач и вор – ловкость пальцев, рабочий – крепкие мускулы, художники расплачиваются с несносной жизнью картинами, скульптурами, стихами и прозой… А что может он? В офисе сидеть, бумажки перебирать? Чертежи чертить? С каской по стройкам бегать? Там своих бегунов достаточно, только камни таскать и предложат…
Стало горько: в его годы у людей бизнес, деньги, дома́, семьи, мечты, поездки, дела, – а у него? Ничего! Один беспросветный беспрерывный поиск наркоты! Конечно, такими мыслями – кем быть? – подростки заняты, а не те, кому за двадцать пять, но что же делать, если до сих пор не устаканил свою жизнь, как и Рыжик Арчил… “А там что случилось? – вдруг всполошился он. – Получил ли Сатана выкуп за Арчила? Не устроил ли там побоище? Что с Лудо и Ёпом?”
Он со вздохом одёрнул себя, перестал думать о дурном, как советовала вертлявая психологиня.
Вот шествует за водой жирная негритянка-Будда, клацанье летит впереди неё. За ней тащится пугало в семейных трусах и вьетнамках. Следом – толстяки, подтягивая широченные шорты, шлёпают наплывами жира при ходьбе. Каменщик и Кармен идут тихо, как хищники (они Коке не нравились). Когтистый Стефан с книгой, босиком. Баба-сумка наполняет несколько бутылочек водой, прячет их в торбу, опасливо озираясь, – не хотят ли отнять? Шагает, печатая шаг, баба-солдат, грудь навыкат. Плетётся по стене библейский старец в белом саване, за ним – кривой с тиками. Какие-то особи на дрожащих ногах, не видные в другое время, тоже выползают на водопой…
Кока видел, что в отделении лежат не только психически тронутые. Как-то во дворе Кока разговорился с Каменщиком, суровым мужиком с крепкими руками. Тот сказал, что сидит за пьянку. Он на самом деле крановщик, на работе уронил огромную болванку, зашиб людей (но не до смерти), был выпивший, и суд присудил ему или год тюрьмы, или лечение от алкоголизма, что он и выбрал. А Кармен попала за бродяжничество – мать выгнала её из дому, она полдня сидела на остановке автобусов, пока люди не позвонили в полицию, а та доставила Кармен сюда. Почему бродяги должны сидеть вместе с психами, невротиками и шизоидами – непонятно.
Появилась новая пациентка – бабища в летнем красном сарафане с огромными бюстом и крупом. Она громко ругалась с доктором Хильдегард, грозила ей тюрьмой и требовала адвоката.
Вечером за ужином она со своим подносом уселась напротив Коки, долго смотрела в упор, сказала зычным басом:
– Я вижу, вы приличный человек. Давайте познакомимся! – и так хищно взглянула, что тот, похолодев, глупо пробормотал:
– Зачем?
– Как зачем? – удивилась дама. – Мы могли бы вместе гулять по лесу! Собирать цветы! Сидеть у водопроницаемых водоёмов! Путешествовать в дальние страны! На Цейлон, например, или в Индонезию! Разве не прекрасно?
“Всё ясно”, – подумал Кока и, отговорившись тем, что лучше им познакомиться завтра, поспешил уйти, хоть дама трубно и зло кричала вслед:
– Куда вы? Это невоспитанно! С вами дама разговаривает, а вы?
“С моим врагом пусть такая дама беседует!” – прятался потом от неё Кока, но она скоро напрочь забыла о нём и во время обеда стала донимать библейского старца – тот мало реагировал, тщательно пережёвывая пищу, поднимая на неё слезящиеся глаза и пытаясь понять, кто это и что ей надо. Перспектива собирать с дамой цветы на лужайке и путешествовать по Цейлону его явно не прельщала.
Но библейский старец оказался не так уж прост. Как-то в отделении появились три весёлых холёных парня в дорогих новых спортивных пижамах, с полными сумками вещей. Втроём заняли одну палату. Вышли на ужин, стали смеяться, толкаться, лезть без очереди, опрокинули тарелку с сыром на девушку в каталке. И тут старец громко и ясно сказал:
– Ведите себя по-человечески, а не-свински! Здесь люди, а не звери! – И парни как-то сразу сникли, позабирали тарелки в свою палату, откуда долго звучал их глупый смех, а Каменщик шепнул Кармен:
– За наркоту этих ослов сюда, видно, пригнали! Обкуренные, что ли?
Парни в холл почти не вылезали, забрали шахматы и домино, из палаты целыми днями слышался стук костяшек и регочущий смех. На приём лекарств тоже почему-то не выходили. Пили, что ли, свой каннабис? Вечерами они оккупировали малую игровую комнату, где в голос гоготали неизвестно над чем. И даже прогнали рыгающего Массимо, забредшего туда взглянуть, не варят ли там тайком ригатони.
Парни исчезли так же внезапно, как появились, и брат Фальке кратко объяснил, что это друзья доктора Кристофа, а почему они тут были, он сказать не имеет права.
– Закон есть закон! Его надо исполнять!
А Коке вспомнились крики Лясика: “Закон для нас, совков, с самого детства пустое место, кое надо уметь безнаказанно обходить, обманывать, нарушать!”