Он заделал большую мастырку в беломорину. В Тбилиси папирос днём с огнём не сыщешь – если появятся в магазине “Табак” на улице Ленина, то планокеши вмиг всё раскупают, по десять коробок берут, хоть все жалуются и хнычат, что сидят на голяке. Если на голяке – зачем тебе десять коробок?.. Кстати, и менты там часто засады устраивают, смотрят, кто за папиросами является, в какую машину покупатель садится, передают по рации, и вся машина с пассажирами шмонается на ближайшем посту, ведь кроме планокешей папиросы никому не нужны.
Кока и курить начал именно с папирос, с “Курортных” бабушки, – тогда она ещё дымила. Украл из синей пачки папиросину, в туалете неумело выкурил кое-как, мало что поняв и напоследок так задохнувшись дымом, что долго на папиросы смотреть не мог. А потом часто таскал у неё “Курортные” и “Казбек”, чтобы забивать в них шмаль, пока бабушка не перешла на противные сырые сигареты “Даиси”.
Нукри, выпив заход, стал охать, крутиться по комнате, чесаться, – и ушёл, сказав, что в семь будет на месте, у скамеек. А Кока, полежав немного, потащился в закусочную, где, как обычно, было душно, дымно, шумно. От жужжания голосов шум в голове усилился, звуки стали отдаваться эхом.
Он взял пельмени и чекушку. Пил, украдкой оглядываясь. Но никого похожего на ментов или тихариков не замечал. Да и не будут менты ходить в такую паршивую рыгаловку! В ресторанах небось сидят, за главными столами, заливной осетриной закидываются! Как говорил Сатана, “коньячок под шашлычок, потом к Мурке под бочок”…
В углу, в группе хиппообразного молодняка, вспух какой-то крупный базар с громким матом и звоном разбитых стаканов. Буфетчик прикрикнул на них, а тощая, в синем застиранном халате, с длинным, как у сайгака, лицом, мосластая и костистая уборщица покорно направилась с веником и совком в угол, где буянили хиппари.
“Не лучше ли уйти? У меня все деньги с собой! Мало ли что? Драка будет, менты явятся”, – думал Кока, следя поверх голов за затихающей сварой: мудрый буфетчик выслал спорщикам от себя бутылку водки, и те занялись её разливом.
И Кока уже собрался уходить, как в углу опять вспыхнул шум – видно, подарок буфетчика возымел обратный эффект: не утихомирил, а, наоборот, раззадорил хиппарей. Длинноволосый юнец, схватив девку за волосы, стал тащить к выходу, та сопротивлялась и визжала, юнец матерился. И тут с одного из столиков сорвался молодой парень в нелепой курточке и кепчонке, с виду полубомж, и, быстро показав что-то, с силой оторвал девку от парня, заученным движением заломил ему руку и увёл из зала.
За соседним столом внятно и отчётливо сказали:
– Видал? Дружинник! Их полно всюду!
Кока обомлел. Вот тебе и люмпены пиво пьют! А как одет? Чистый пропойца! Нет, в очень плохом месте стрелку назначили! На вокзалах и в аэропортах полно шнырей и стукачей! Надо быть начеку.
Он вернулся в комнату, докурить косяк. Там Нукри брился – второй раз за день. Сказал, что был на вокзале и взял на завтра билеты на поезд Москва – Баку, в дагестанском Кизляре надо подсесть.
Кока удивился:
– А вдруг эта Айша не приедет? Ну, ногу подвернула? Понос у бабушки! Пустыми уезжать?
– Приедет, – уверенно сказал Нукри. – Притом я же не собираюсь десять кило фактов везти себе на расстрел. Не будешь же ждать, пока отец из больницы вернётся?.. А сова эта очковая, старуха, и разговаривать не хочет. Сколько принесут – столько принесут, возьмём и рано утром дёрнем. Если что, билеты и выбросить можно. Когда в такой рейс идёшь, с мелкими тратами считаться не приходится.
Кока был согласен: не стоит считаться. Он сам за дурью в Амстердам ездил всегда первым классом, так спокойнее – пограничники и полицаи стараются богатых господ не тревожить.
“Кизляр-Козляр! Козляр-Кизляр!” – бездумно повторял он, а мысли суетились и не находили себе места: стало очевидно, что Нукри давать ничего Сатане не собирается, а это грозит большими неприятностями, в первую очередь для Коки. Да и Нукри они не минуют! Он ещё не знает, что за бандит Сатана! Утаить, что они были в Золотушке, не удастся! Рано или поздно всплывёт – и тогда только держись!
Когда вышли к месту стрелки, Айша уже скромно сидела на краешке скамейки. Одета по-городскому – в свитер, джинсы, куртку. Рядом лежал целлофановый пакет с весёлыми медвежатами.
Присели рядом.
– Всё в порядке? – спросил Нукри.
– Да. Там должно быть полкило, – не поворачивая головы, отозвалась Айша.
– А ещё есть? – спросил Кока.
– Отца нет, я не знаю. И бабушка не знает, что было – дала. Ну, всё? Тогда я пошла. Удачи! Привет Аслику, если увидите!
– Спасибо! – ответил Кока, подумав: “Не дай бог Аслику лично в зоне приветы передавать!..”
Айша скорым шагом направилась к автобусам, где толпился народ и какой-то водитель кричал в открытую дверь:
– На Кисловодск отъезжаем! Садись, кто едет! Нет? Так я уехал!
Захватив пакет, заперли в номере двери, задёрнули занавески и вынули из пакета обмотанный целлофаном и тряпкой тёмный полукруг гашиша, с пол теннисной ракетки, с неровными краями, словно кто-то отщипывал шматки. В нос ударил густой сосновый запах.
Попробовали полукруг на разлом – гнулся, но не ломался. Значит, жирный, добрый.
– Полкило, – мечтательно повторил Нукри. – Нам пополам на всю зиму хватит! Надо ещё целлофан найти, обмотать, духан с ног сшибает! У, хорошая дурь!
Он любовно погладил шмат и собирался завернуть его обратно в тряпку, но Кока не без труда отломил вязкий кусочек, а пока дегустировал покупку, Нукри суетливо сбегал к ларькам и вернулся с несколькими целлофановыми пакетами, куда тщательно упаковал полукруг.
Теперь встал вопрос: куда спрятать оба пакета, с таблетками и дурью?.. Сунуть в сумку? Оставить на столе? В комнате пусто, пакеты бросаются в глаза. А ну, кто-нибудь придёт?.. Проверка какая-нибудь?.. Или командировочные заявятся?.. Той кассирши, что деньги брала и ключи давала, нет, на её месте сидит худая мымра с крашенными в грязно-лиловый цвет волосами, не получившая пока от них ни копейки. От такой добра не жди – зашлёт клиентов, а духан от шмали прёт даже через пять целлофанов. Вот почему никто в больших количествах дурь не возит – запах, объём, стрёмно! Да и гангстеров вроде Сатаны или Джибго много: они один раз купят, а на второй всё отнимут, иногда и вместе с жизнью, ибо жалкая жизнь продавца кайфа ничего не стоит, барыге – барыжья смерть!
Решили спрятать в сумку, обложить шмотками, а сумку сдать в камеру хранения – пусть полежит до утра, а рано утром заберём и поедем в Кизляр на такси.
– Положи в свою сумку, – предложил Нукри.
– Почему в мою? Давай в твою! Ты ж свои таблетки везёшь? Ну и дурь туда доложи, – возразил Кока.
Нукри вздохнул, но посчитал это логичным: раз он всё равно должен рисковать, то зачем ещё и вторую сумку под удар ставить? Обернул пакеты шмотками и сунул их в свою сумку.
– Я пошёл. Спрячу в камеру, а потом поволокушу – на месте сидеть не могу.
– Номер камеры и шифр не забудь записать! Не то потеряем! Бывало уже с людьми! – крикнул вслед Кока, вспомнив историю о друзьях Барана, которые забыли шифр и были вынуждены бросить три кило гашиша в камере хранения.
После ухода Нукри он забрался в постель и стал размышлять, как удачно всё складывается. Конечно, делиться с Сатаной придётся. Но разбойнику гашиш особо не нужен, а вот то, что отнимет у Нукри таблетки, если узнает, – стопроцентно…
Так лежал в полудрёме – то порываясь пойти выпить чекушку, то удерживая себя тем, что завтра ехать, дорога длинная, похмелье ни к чему. Ни курить, ни каликами обжираться ни в коем случае нельзя.
Нукри пришёл довольный.
– Сумку спрятал. Шифр – дата моего рождения, 20–06. – Он покрутился и тоже лёг. – Завтра рано вставать, я разбужу.
Они почти уже спали, когда в дверь вначале поскреблись, потом стали стучать всё настойчивее.
– Кто там? – всполошились они.
– Я, Рыба!
Его не хватало! Что ему надо? Может, ментов привёл?
– Ты один? – крикнул Нукри.
– Да.
В трусах и босиком Нукри подобрался к двери, послушал, щёлкнул ключом, впуская Рыбу.
– Что случилось? Что тебе надо?
Тот нагло уселся на стул.
– Не спится. Дай пару пачек, меня ломает.
– Я всё спрятал. Ничего здесь нет, – холодно отрезал Нукри.
Но Рыба не собирался уходить:
– Ломает, земеля! Я на таком заходе сижу, что труба! По-братски!
Так он долбил одно и то же, пока Нукри не натянул штаны, ботинки и не пошёл с ним в пустой холл к камерам хранения, где, не вынимая сумки из ячейки, покопался в пакетах, сунул Рыбе пару пачек. Вернувшись, сказал:
– Дал ему две пачки. А то бы не отстал, ныл бы тут всю ночь! Знаю я этот народ, – ворчал он, укладываясь. – Завтра в шесть утра должны вставать. До Кизляра пять часов езды, ехать и ехать…
А оттуда ещё ехать и ехать до Баку! А оттуда ещё ехать и ехать до Тбилиси!..
Но что делать? Лететь из Минвод?.. Во-первых, у Нукри просрочен паспорт, во-вторых, в Минводах иногда шмонают весь багаж, – говорил же Сатана, как он попал там в мышеловку! Нет, самолёт отпадает.
Кока полувопросительно-полуутвердительно сказал:
– Может, на хер этот Кизляр, рискнём на автобусе, через перевал? И не на маршрутном автобусе, а на туристическом? Я видел, тут стоял какой-то, с гидом и туристами. В него лучше всего подсесть и бабки дать водителю. Неужели всех на перевале поголовно шмонают? Тогда бы пробки стояли!
– Может, и стоят. Кто знает, что на перевале творится? – задумался Нукри.
Стали обмозговывать эту идею. Лучше один раз рискнуть, подсесть к туристам в автобус, а там через двести километров – дома, чем двое суток рисковать в поездах! По поездам как раз менты и стукачи шныряют! Особенно по таким, как Баку – Тбилиси, где везут осетрину, икру и много чего другого запретного. Но можно, например, доехать на автобусе до Казбеги, а там сойти и на попутках до Тбилиси добраться…
Решили ехать завтра на автобусе. И перед сном волновались: нет ли заносов на Военно-Грузинской дороге, открыт ли перевал, где дорога так узка, что если случается камнепад или лавина, стадо овец или чья-нибудь заглохшая машина, то надо стоять и ждать, иногда часами и даже днями. Но зато заносы и лавины – спасение! При них никому дела не будет до их стрёмной сумки!..