«Знаком ли министру юстиции гражданин по имени Эваристо Поррас Ардила?» – спросил Ортега.
Министр отрицательно покачал головой.
«Что ж, – продолжил Ортега. – Эваристо Поррас проживает на границе, в департаменте Амасонас, город Летисия. Отбывал срок в перуанской тюрьме за незаконный оборот наркотиков. В апреле Поррас выписал чек на миллион песо, или 12 821 доллар США, сенатору Родриго Ларе Бонилье на расходы по предвыборной кампании». Правой рукой Ортега поднял фотокопию чека и продемонстрировал ее законодателям.
«К тому же, – продолжил Ортега, – министр юстиции говорил по телефону с Поррасом, подтвердил получение чека и поблагодарил Порраса за заботу». Ортега включил магнитофонную запись якобы того самого разговора. Это вызвало шок.
«Конгрессу следует изучить связь министра с человеком, который дал ему миллион песо. Мистер Поррас, по данным перуанской полиции, является международным наркоторговцем», – победоносно заявил Ортега.
«Я не пытаюсь помешать блестящей политической карьере министра юстиции. Я только хочу, чтобы он сказал всем нам, какой морали он собирается требовать. Успокойтесь, министр. Просто докажите стране, что ваша мораль ничем не отличается от морали Хайро Ортеги и всех нас».
Лара Бонилья попал в беду. Он никогда не слышал ни о каком Эваристо Поррасе. Он ничего не знал ни о чеке на миллион песо, ни о телефонном разговоре с тем, кто его дал. В любом случае это не имело значения. Как любой другой политик, Бонилья с радостью принимал пожертвования на предвыборную кампанию, не особенно задумываясь о происхождении этих денег. Тем не менее это была одна из тех вещей, с которыми он хотел покончить, а теперь появилась вероятность, что он оказался замешан в подобном.
Но с этим он разберется потом. А пока он должен был держать ответ. Было два пути. Первый, бюрократический, состоял в том, чтобы не признавать ничего, провести расследование и объясниться позже. Другой – политический – принять обвинение противника и сразиться. Заседание проходило 16 августа 1983 года. Хотя Лара Бонилья и занимал пост министра юстиции Колумбии менее двух недель, но в политике он был уже пятнадцать лет.
«Моя жизнь – открытая книга», – начал он свое выступление. Он всегда был безупречен. Никакой враг не мог его дискредитировать. «Когда на меня падет подозрение, я подам в отставку, и меня не будут преследовать самодовольные министры, сами действующие шантажом против нового политического истеблишмента Колумбии».
Воодушевленный поставленными ему задачами, Лара Бонилья проклинал обычную практику Медельинского картеля – то, что только что было сделано Ортегой: клеветать на тех, кто якобы получает деньги, а не на тех, кто их отправил, не объясняя, как они заработали в Колумбии такие огромные деньги.
«Мораль, видимо, имеет разные обличья, – произнес Лара Бонилья, уставив на врагов обвиняющий перст. Непокорная прядь упала ему на лоб. – Одни стремятся замарать репутацию честных политиков чеками. А некоторые всю свою избирательную кампанию проводят на контрабандные деньги. Вы упомянули Пабло Эскобара? Так вот: нам неясно, каким образом ему удалось сколотить такое огромное состояние. Из доходов от велосипедного проката и других, не менее “гениальных” начинаний? На эти доходы можно, по-вашему, купить девять самолетов и три ангара в медельинском аэропорту? А еще открыть кучу так называемых благотворительных организаций, чтобы давать через них взятки?»
Лара Бонилья превратил то немногое, что знал, в прямое обвинение. Сработал его политический инстинкт. Он дал пищу для размышлений и выиграл время, чтобы лучше подготовиться. То, что он сказал Конгрессу, вряд ли можно было назвать шокирующей новостью. В официальной Колумбии резюме Эскобара было хорошо известно всем, кто слушал сплетни. Новым стало то, что Лара Бонилья открыто высказался об этом. На это не осмеливался ни один колумбийский политик. Своей речью он навсегда лишил себя шанса на мирное сосуществование с Медельинским картелем. Теперь он стал их главным врагом. Принципа «Живи и дай жить другим» больше не существовало.
Эскобар прекрасно осознавал, что поставлено на карту. Он поднял перчатку и уведомил Лару Бонилью 17 августа: «У вас есть двадцать четыре часа, чтобы представить доказательства моей причастности к созданию “Смерти похитителям”», – заявил Эскобар. В противном случае он грозился выступить в Конгрессе и потребовать проведения расследования. Он назвал обвинения против себя демонстрацией ложного морализма и сказал, что Лара Бонилья превратился из обвиняемого в обвинителя, когда Хайро Ортега «загнал его в угол».
Внес свою лепту и Эваристо Поррас, который был одним из важных людей Эскобара, в его функции входил перевоз листьев коки. В Летисии с ним связались репортеры, и он подтвердил, что пожертвовал миллион песо Ларе Бонилье, а в ответ на вопрос, почему перуанская полиция предъявила ему обвинение в незаконном обороте наркотиков, он назвал этот эпизод юношеской неосмотрительностью. Источником его нынешнего огромного богатства, по его словам, стало неожиданное везение. Поррас заявил, что в прошлом году трижды выигрывал в лотерею.
Битва началась. Лара Бонилья немного сбавил обороты и признал, что получил чек от Порраса. Однако при этом он утверждал, что эти деньги ушли не на предвыборную кампанию. Он встретился с Бетанкуром, который принял такое объяснение. Лара Бонилья добавил, что Ортега состряпал политическую небылицу, чтобы его дискредитировать.
Эскобар запросил проведение проверки в отношении Лары Бонильи, и судья открыл дело в отношении денег от Порраса. На самом деле Лара Бонилья так и не довел дело до конца, но в этом и не было особой необходимости, поскольку он уже начал действовать на другом фронте. С поддержкой Хайме Рамиреса с одной стороны и Джонни Фелпса с другой он располагал всей информацией, которую мог использовать не только против Эскобара, но и против остальных членов Медельинского картеля. Лара Бонилья был намерен играть до конца, к чему наркоторговцы были совершенно не готовы.
К середине 1983 года наркобароны оказались в чрезвычайно уязвимом положении. Хотя после кровавой бойни, устроенной группировкой «Смерть похитителям», желающих бросить картелю серьезный вызов с оружием в руках сильно поубавилось. Вендетта вредила бизнесу, и убийства из мести не поощрялись. Эскобар и «Лос Паблос», клан Очоа и Карлос Ледер доминировали и устанавливали правила. Вместе они жировали, и всем пока было хорошо. Они жили почти как обычные люди, но из-за денег стали забывать о том, что существовало огромное количество честных колумбийцев, которые ненавидели картель за то, что он делает со страной.
А забыть об этой опасности было довольно легко, если все вокруг называют тебя Робин Гудом. Весь 1983 год «Медельин без трущоб» и «Гражданские активисты на марше» постоянно мелькали в новостях. Первые двести единиц жилья в районе Пабло Эскобара планировали сдать в эксплуатацию в конце года. Состояние Эскобара при этом не сильно пострадало, ведь его оценивали в 5 миллиардов долларов. И в Медельине, и во всей Антьокии, и за ее пределами – для многих он был доном Пабло.
Ему могло сойти с рук все что угодно. Он организовал благотворительный аукцион произведений искусства в отеле «Интерконтиненталь» под названием «Звездная кисть». В апреле Эскобар стал спонсором «Форума по экстрадиции», который состоялся в «У Кевина». Неудивительно, что все участники встречи были единодушны во мнении, что экстрадиция является «нарушением суверенитета страны».
Но, пожалуй, величайшим его достижением стало привлечение на свою сторону католической церкви. С конца 1982-го и почти весь 1983 год Эскобара везде сопровождали два медельинских священника, преподобные Элиас Лопера и Эрнан Куартас. Они появлялись вместе с ним и Хайро Ортегой на заседаниях совета директоров «Медельина без трущоб». Они покровительствовали футбольным проектам Эскобара, помогали с «Форумом по экстрадиции», благословляли аукционы и в целом как представители церкви полностью одобряли «великого творца добрых деяний».
Лопера, в частности, присутствовал вообще на всех мероприятиях. Он вместе с Эскобаром бродил по трущобам, представлял его на митингах, путешествовал с ним по Антьокии и выступал с речами. В одном памятном выступлении он призвал Колумбию: «Пробудитесь!» – перечислил экономические и социальные проблемы, от которых страдала страна, – в общей сложности двадцать три пункта. Наркотиков в этом списке не было.
Лопера был фаворитом репортеров из «Медельин Сивико», газеты Эскобара. Они публиковали о нем новости с фотографиями, на которых он обычно стоял бок о бок с доном Пабло. В феврале в газете напечатали фотографию Лоперы, оживленно беседующего с папой Иоанном Павлом II, с которым ему удалось добиться аудиенции. «Медельин Сивико» назвал эту встречу исторической.
Эскобару удавалось привлекать священников к своим мероприятиям в течение долгого времени, несмотря на неоднократные попытки мирян и многих других церковников осудить их действия. Причиной того, почему это происходило, стало покровительство, невольное или сознательное, колумбийского кардинала Альфонсо Лопеса Трухильо. Он был архиепископом Медельина, главным авторитетом среди епископов Латинской Америки и одним из самых влиятельных прелатов[40] католической церкви в мире.
Критики путали свою неприязнь к наркосвященникам с неприятием политики и показного образа жизни Лопеса Трухильо, вследствие чего медельинский архиепископ называл обвинения личными нападками. Пропагандисты Трухильо назвали одного журналиста ядовитой змеей и атаковали любого, кто осмеливался подвергнуть сомнению способы управления епархией архиепископа. Этот конфликт был крайне серьезным делом для Колумбии – страны, где католическая церковь обладает огромной политической и моральной властью. И все же во многом благодаря попустительству Лопеса Трухильо карманным священникам Эскобара удавалось безнаказанно действовать в его интересах.