Рон Кэффри, начальник УБН в Вашингтоне, лично доложил Норту и сотруднику ЦРУ Дьюи Кларриджу о полетах Сила в Никарагуа. В конце июня или начале июля Кэффри сказал, что, когда он прибыл в старое административное здание на территории Белого дома, у Норта и Клэрриджа уже были фотографии Сила.
Как вспоминал через четыре года Кэффри, во время слушаний в Конгрессе Норт спросил, может ли история просочиться в прессу. Приближалось ключевое голосование по вопросу о помощи «контрас», и доказательства соучастия сандинистов в незаконном обороте наркотиков могли усилить позицию.
Но Кэффри сказал Норту, что утечка информации положит конец пользе Сила для УБН и разрушит операцию. В результате они договорились, что Сил должен продолжить тайную деятельность и вернуться в Никарагуа со взяткой в 1,5 миллиона долларов для сандинистов. Норт спросил Кэффри: если Сил мог перевозить деньги в Никарагуа, почему бы ему не посадить самолет где-нибудь за пределами аэропорта в Манагуа, чтобы передать деньги «контрас»?
В УБН проигнорировали это предложение.
Через день генерал-лейтенант армии США Пол Горман, командующий южной группировкой в Панаме, выступая в Торговой палате США в Сан-Сальвадоре, заявил, что «есть неоспоримые доказательства активного участия сандинистов в незаконном обороте наркотиков» и скоро их представят миру. 6 июля Норт в свою очередь написал, что «УБН считает, что ЦРУ слило информацию Горману».
Когда 8 июля Сил вернулся из Никарагуа без ожидаемого груза в девять центнеров, Джура получил еще более тревожные новости. Он узнал, что правая газета «Вашингтон Таймз», фаворит администрации Рейгана, собиралась опубликовать подробности операции с участием Сила. Теперь для УБН источник утечки был очевиден.
Джура понимал, что дело нужно сворачивать, и как можно скорее. Он сказал Силу назначить встречу с Лито и Этcелем, и 17 июля УБН арестовало обоих в мотеле «Скайвэйс» в Майами. Лито предъявил водительские права, в которых значилось, что его зовут Хорхе Негрете, но к этому времени они уже знали его настоящее имя – Карлос Бустаманте. Паспорта у него не было. Он сказал агентам, что зарабатывает на жизнь мытьем машин и уборками на футбольном поле. Агенты также взяли Феликса Бейтса в отеле «Майами Аэропорт Хилтон» с 20 000 долларов наличными. За пределами США, избежав наказания, все еще находились Воан, Эскобар, Очоа, Ледер и Родригес Гача.
В статье в «Вашингтон Таймз», которая вышла в день арестов, а за ней и в газетах по всей стране особое внимание сосредоточили на роли сандинистов. В Никарагуа полностью отрицали обвинения: «С моей стороны было бы совершенно несерьезно, если бы я ответил на это вымышленное обвинение», – заявил министр внутренних дел Томас Борхе, предполагаемый босс Федерико Воана.
Связь наркобаронов с сандинистами затмила даже тот факт, что всех боссов Медельинского картеля впервые обвиняли вместе. В центре обсуждения оказалась политика, а на наркоторговцев никто не обращал внимания. Их описывали по-разному: как «часто упоминаемых колумбийских кокаиновых баронов» и «крупных торговцев кокаином из Колумбии». Один из заголовков того времени в «Нью-Йорк Таймз»: «США ОБВИНЯЮТ МАНАГУА В ПРИЧАСТНОСТИ К ТОРГОВЛЕ КОКАИНОМ». В этой статье ни об Очоа, ни об Эскобаре не было написано ни слова, вплоть до девятого абзаца, к тому же Эскобара ошибочно назвали никарагуанцем. Интерес к делам Медельинского картеля затерялся среди политических игр.
17. Суровые времена
Из-за убийства Родриго Лары Бонильи впервые за историю существования Медельинского картеля кокаиновым боссам пришлось уехать из страны. А проблемы в Никарагуа стали симптомом куда более серьезного недуга. В течение трех месяцев после убийства все начинания картеля заканчивались крахом.
Хуже всего было то, что их действия опозорили Колумбию и нанесли непростительное оскорбление президенту. До трагедии с Ларой Бонильей в стране еще ни разу не убивали чиновников такого уровня. Это был возмутительный акт беспредельной дерзости, и Белисарио Бетанкур не мог проигнорировать случившееся.
К тому же наркоторговля запятнала репутацию Колумбии на международной арене. Бетанкур хотел поднять авторитет своей страны в Латинской Америке, но колумбийские наркотики были единственным предметом обсуждения на межамериканских встречах. Теперь Бетанкура заклеймили как главу страны, в которой наркобароны убивали министров.
Убийцы жестоко расправились с Ларой Бонильей, переступили черту. Колумбия наконец-то осознала, что Медельинский картель – враг всем, а его боссы – безжалостные головорезы, которые подрывают государственные устои. Уже никто не говорил, что незаконный оборот наркотиков – это происки капиталистов и проблема США, а не Колумбии. Эпоха политического тщеславия Пабло Эскобара и Карлоса Ледера закончилась.
Согласно указу Бетанкура от 1 мая о военном положении, обвиняемые в наркоторговле должны были предстать перед военным судом без права освобождения под залог. Им грозили длительные тюремные сроки без возможности досрочного освобождения. Полиция получила масштабные полномочия по проведению обысков, изъятиям и арестам. Они могли задерживать и допрашивать кого угодно, даже не имея достаточных оснований, и изымать разрешение на ношение оружия у любого подозреваемого в незаконном обороте наркотиков. Именно эти меры позволили арестовать Фабио Очоа.
В течение нескольких дней в тюрьму попали сотни подозреваемых в причастности к наркоторговле. Полиция обыскала более ста зданий, предположительно принадлежащих картелю. Самолеты, автомобили, грузовики и другое имущество наркоторговцев конфисковывали по всей стране.
В Медельине полиция провела обыск в одной из квартир Пабло Эскобара и обнаружила его записную книжку на диване рядом с телефоном. Но самого Пабло кто-то предупредил, и он успел скрыться.
Полиция совершила обыск «Газиенды Лос Наполес», перевернула все вверх дном в его роскошном особняке. Через пару недель колумбийские зоозащитные организации пожаловались, что животные в зоопарке Эскобара голодают. Зоопарк национализировали и вновь открыли для туристов. Каменщики и скульпторы закончили работу над бронтозавром[46], которого Эскобар хотел сделать центральной фигурой тематического парка.
Карлос Ледер тоже лишился любимой игрушки. Персоналу в «Посада Алемана» не платили с тех пор, как он уехал в джунгли после приказа Лары Бонильи о его экстрадиции в сентябре прошлого года. Сотрудники, которых было около двухсот, массово покидали место работы, и его тигры остались без еды. Животные привыкли питаться свежайшей кониной из поголовья конюшен Ледера. Общество защиты животных вскоре выделило средства на питание тигров. Поместье быстро пришло в упадок. Бунгало и хозяйственные постройки пострадали от дождей и пожара. Уцелела лишь фигура Джона Леннона, которая служила единственным напоминанием о былой роскоши.
Барри Сил узнал, что большинство членов картеля решили скрыться до лучших времен в Панаме. Эта страна подходила по многим причинам, наркоторговцы чувствовали себя там как рыба в воде. С 1970-х годов они начали создавать в Панаме фиктивные компании и отмывали деньги через местные банки. Боссы часто проводили там сходки или просто отдыхали на курортах, расположенных на ее территории, а перелет в Панама-Сити из Медельина занимал меньше часа.
Но главная причина состояла в том, что у картеля в Панаме были влиятельные друзья. Генерал Мануэль Антонио Норьега[47] – главнокомандующий Сил обороны Панамы – являлся самым могущественным человеком в стране, который мог назначать и свергать президентов по своему желанию. Дружба с таким человеком открывала в Панаме все двери.
Наркоторговцы были с ним лично знакомы с начала 1982 года, когда он, будучи начальником военной разведки, помогал семье Очоа в переговорах после похищения Марты Ньевес. К концу того же года Эскобар заключил сделку с Норьегой об использовании Панамы в качестве транзитного пункта для партий кокаина из Колумбии в США. За оказанные картелю услуги генерал получал долю.
В конце 1983 года сотрудничество картеля и Норьеги перешло в новую и более амбициозную фазу. Наркобоссы построили большую лабораторию на Рио-Киндио в джунглях Дарьенского пробела на юге Панамы, примерно в восьмидесяти километрах от границы с Колумбией. Очоа, Эскобар, да и, вероятно, другие члены картеля заплатили пять миллионов долларов высокопоставленным панамским военным, чтобы их никто не беспокоил. Неизвестно, получал ли за это генерал деньги, но совершенно точно невозможно было построить лабораторию такого размера без его ведома и одобрения.
В такую опасную игру мог сыграть только такой человек, как Норьега. Низкий ростом, как гном, с лицом в рытвинах, которых он стеснялся. За этот изъян он получил прозвище Кара де Пинья (Ананасовое Лицо). Норьега практически никогда не выступал публично и на первый взгляд не обладал особыми политическими навыками. Но в реальности он был выдающимся политиком и умелым манипулятором. Генерал мастерски балансировал: он был лидером страны третьего мира и другом Фиделя Кастро, но при этом умудрялся служить ЦРУ, а США ему благоволили. Годами ходили слухи о коррупции, его причастности к контрабанде наркотиков, торговле оружием и делах похуже, но он выдерживал любую бурю, потому, что сами гринго считали его ключом к политической стабильности Панамы и беспрепятственной эксплуатации Панамского канала. Норьега был неприкосновенен и обладал огромными связями в Латинской Америке.
После убийства Лары Бонильи Норьега взял изгнанников картеля под свое крыло. Он предоставил им телохранителей, выслушивал их жалобы и давал советы. Очоа, помимо дома, который он арендовал рядом с отелем «Мариотт», часто останавливался в отеле «Континенталь» в банковском районе Панама-Сити. Эскобар предпочитал отели «Эль Валье» и «Бамбито» или «Холидей Инн» в Паитилье недалеко от аэропорта. За убежище, только для Эскобара, генерал получил миллион долларов.