Поначалу США находились в более сильной позиции. Незаконный оборот наркотиков – преступление намного серьезнее, чем контрабанда быков. Иск США был подан первым, поэтому испанское правительство предпочло их запрос колумбийскому.
Целью адвокатов стало свести на нет эти преимущества или попытаться как-то их обойти. В течение шести месяцев Колумбия подала второй запрос об экстрадиции Очоа, на этот раз из Медельина. Этот документ опирался на обвинительное заключение по операции в Никарагуа, вынесенное в Майами. Очевидно, кто-то из приспешников Очоа пробрался в архивы Майами, сделал фотокопию обвинительного заключения по Никарагуа, забрал его домой и отправил в окружной суд в Медельине. В результате у Колумбии появилось два запроса по серьезным обвинениям, но по факту это был один и тот же инцидент. Родригес Орехуэла проделал ту же аферу. Оба его дела повторно передали в Кали. В итоге дела все больше затягивались и запутывались.
Суд в Испании кардинально отличался от судебных процессов в США. Испанская система правосудия, как и колумбийская, была скорее «наполеоновской», а не состязательной. Вердикты выносили на основе толкования существующих законов, а не юридических прецедентов и решений присяжных. Судья отвечал за уголовное расследование дела. Он, прокурор и защитник встречались вместе, чтобы представить аргументы, заслушать доказательства и подать ходатайства. Это происходило не в зале суда, а на закрытых заседаниях. Все данные вносили в протокол, изучали, обсуждали и делали выводы. Приговор оглашали после единственного слушания, на котором общественность имела возможность увидеть обвиняемого единственный раз за все разбирательство.
В Колумбии наркоторговцы отлично пользовались преимуществом такой процедуры. Поскольку большая часть дел проходила в закрытом режиме, было несложно запугать судей, подкупить их или попытаться ими манипулировать иным способом. С другой стороны, обвиняемые редко видели обвинителей или свидетелей, выступавших против них. Как обнаружил Моклер, судьи были чрезвычайно лояльны к свидетельствам, основанным на слухах. В Колумбии Хайме Рамирес стал главным свидетелем обвинения по делу об убийстве Лары Бонильи, в основном благодаря тому, что он знал об истории преступной жизни Пабло Эскобара, его возникших проблемах и, соответственно, о возможном мотиве убийства министра юстиции.
В Испании в целом суд был честнее и строже, чем в Колумбии, но обвиняемый сильнее мог повлиять на общественное мнение. Сначала в новостях об аресте и допросе Очоа и Родригеса Орехуэлы этих двоих неизменно называли «колумбийскими мафиози». Но прошло всего несколько месяцев, и они превратились в «колумбийского владельца ранчо Хорхе Луиса Очоа, 36 лет» и «колумбийского банкира Хильберто Родригеса Орехуэлу, 46 лет». Рекламная машина картеля по обелению своих членов добилась нужных результатов.
И явно с подачи картеля 2 апреля 1985 года появилась и статья в мадридской газете «Эль Паис». Со ссылкой на собственные дипломатические источники в Испании и Колумбии в ней говорилось, что ЦРУ несет ответственность за стрельбу в испанском посольстве в Боготе, чтобы оправдать и ускорить экстрадицию наркоторговцев и публично их дискредитировать. В июне в «Эль Паис» вышла еще одна статья о попытке УБН заставить Очоа свидетельствовать против правительства Никарагуа, которая сопровождалась показаниями Моклера. Посольство США настоятельно рекомендовало Моклеру не возвращаться в Мадрид.
Один из адвокатов Очоа заявил о грязной войне администрации Рейгана против Никарагуа и изобразил своего клиента несмышленой пешкой в бесчестной политической игре. Еще адвокаты Очоа ссылались на слухи о заявлениях сенатора США Полы Хокинс и других высокопоставленных лиц США, которые невпопад высказывались о сандинистах. Они даже подшили к делу слова фермера со Среднего Запада, жаждущего сделать «все возможное, чтобы поддержать президента Рейгана в Никарагуа». План состоял в том, чтобы изобразить «колумбийского владельца ранчо» Хорхе Очоа невинной жертвой политики США.
В целом обвинение уступало защите в работе на публику, но и у него нашлось несколько собственных уловок. Прошел слух, что друзья Очоа предприняли дерзкую попытку вызволить его из тюрьмы с помощью вертолета. Через пару дней после утечки истории с Моклером источники в полиции сообщили испанскому информационному агентству «ЭФЕ», что Очоа и Родригес Орехуэла пытались подкупить правоохранителей. Эти же источники отрицали, что пытались заставить Очоа очернить сандинистов, но не было указано, кого конкретно Очоа пытался подкупить и за какую сумму. В статье «ЭФЕ» Очоа назвали «вице-королем мирового кокаинового трафика» и «главным человеком после Эскобара».
Дела против Очоа и Родригеса Орехуэлы рассматривали в уголовной палате Национальной судебной коллегии Испании. В стране не существовало общегосударственной или региональной системы правосудия или специализированных судов, поэтому Национальная коллегия рассматривала огромное количество дел, которые в США бы распределили по нескольким юрисдикциям.
В связи с этим изучение доказательств заняло почти девять месяцев. Очоа заявил, что готов предстать перед судом за контрабанду быков, но категорически отрицал обвинения в торговле наркотиками и отказался участвовать в судебных процессах по этим делам как в Колумбии, так и в США. Адвокаты Очоа продолжали напирать на политический характер обвинений и всячески пытались дискредитировать дело из США, называя Барри Сила преступником и лжецом.
Обвинению удалось справиться с этими возражениями. В этом помогли командированные в Испанию специалисты из Управления внешних связей Министерства юстиции США. Они ответствовали перед большим жюри присяжных по сделкам о признании вины и о превращении наркопреступников в информаторов. Такая практика в Испании была практически неизвестна и вызывала крайнее неприятие в странах с «наполеоновской» системой правосудия.
Но в отношении Сила снова на выручку пришли слухи. Газеты называли пилота единственным свидетелем против Очоа. Его благонадежность вызывала сомнение, ведь Сил был мошенником, который сотрудничал с УБН, только чтобы избежать тюрьмы. Несмотря на это, защита была вынуждена признать показания, представленные двумя агентами по делу Сила. По сути, это была та же история, пересказанная другими людьми, которые его допрашивали, то есть снова не более чем слухи, но для испанского законодательства это было допустимо. Таким образом, у обвинения появилось уже три свидетеля, и только один из них являлся перевербованным преступником.
Публичное слушание по экстрадиции в Национальной судебной коллегии Испании состоялось 17 сентября 1985 года. Дело рассматривалось в специальном зале суда для опасных обвиняемых, который был копией помещения из фильма 1975 года «Человек в стеклянной будке» о суде над Адольфом Эйхманом[51]. Мест хватило бы на восемьдесят человек, но зрители занимали только дальнюю половину зала. Участников процесса – судей, прокурора, подсудимых и публику – отделяли друг от друга метровая деревянная панель и лист пуленепробиваемого стекла от пола до потолка. Зрители могли видеть и слышать происходящее, но не могли пробраться ближе. Такие меры отбивали у политических активистов охоту прерывать судебный процесс путем подрывания или с помощью других подобных методов.
Коллегия из трех судей сидела на деревянном подиуме в передней части зала, обозревая зал суда. Защита и обвинение располагались по обе стороны от судей лицом друг к другу. Обвиняемый сидел перед судьями на низкой деревянной скамье спиной к стеклянной стене. В зале также располагалась специальная пуленепробиваемая камера для дополнительных обвиняемых.
В день суда зал был почти полностью набит колумбийцами – членами семьи Очоа и другими людьми, цель присутствия которых стала очевидна не сразу. Пришли и спецы из Министерства юстиции США, любопытство которых пересилило осторожность. Поначалу в зале было шумно и некомфортно, но толпа сразу же притихла, когда началось слушание. Очоа молча сидел, прислонившись к стеклянной стене, под конвоем двух полицейских в беретах. Он немного похудел и оттого выглядел неплохо. На Очоа был элегантный синий костюм. Он был аккуратно пострижен, усы сбрил, а от толстых щек не осталось и следа. В общем, выглядел он как молодой преуспевающий колумбийский бизнесмен. Его выдавал только взгляд – у него были глаза умудренного опытом сурового мужчины. Любой, кто встречался с этим взглядом, сразу понимал, что с Очоа шутки плохи.
Слушание длилось дольше, чем обычно, – около трех часов. Коллегия из трех судей открыла разбирательство и предложила обвинению кратко изложить дело. Затем с ответом выступила защита, обвинение сразу же заявило опровержение. Защита завершила выступление вторичным возражением. Судьи задали несколько вопросов, но в целом это было лишь формальностью. Дело уже насчитывало несколько томов. Судьи должны были ознакомиться с ними позже. Слушание служило двум церемониальным, но все же важным целям: устной конфронтации между обвинением и защитой и публичному подтверждению того, что суд выполнил свой долг.
Судьи закрыли заседание и удалились на совещание. 24 сентября они вынесли решение: голосованием со счетом 3:0 они отклонили ходатайство США об экстрадиции из-за политического контекста. Очоа должен был отправиться в Колумбию и предстать перед судом за контрабанду быков.
В заключении говорилось, что «в случае признания петиции, сформулированной Соединенными Штатами Америки, существует риск ухудшения положения обвиняемого в виду политической подоплеки». Судьи также отметили, что Сил, обвиняя Очоа, имеет прямой интерес из-за соглашения, которое он заключил с американскими властями, чтобы получить помилование за приговор к десяти годам. Суд не счел убедительным аргумент США о причастности правительства Никарагуа, учитывая известную напряженность между нынешним правительством США и Республикой Центральной Америки.
Адвокаты Очоа победили: они разыграли антиимпериалистическую карту, дискредитировали Сила и при этом выразили готовность к экстрадиции своего клиента в Колумбию. «Вот теперь заключение составлено юридически правильно», – довольно заявил один из адвокатов Очоа Энрике Химбернат.