После случившегося они оба отправились в Министерство юстиции и внутренних дел, чтобы разобраться в этой ситуации. Альфонсо уехал в сопровождении четырех человек, у Марии Кристины тоже появился телохранитель.
Как выяснилось, других судей «Экстрадируемые» тоже не обделили вниманием. Письма получили все. Один судья отвез дочь в больницу на небольшую, но срочную операцию. Когда он собирался уходить, медсестры подозвали его к телефону в приемной. «Мы знаем, где твоя дочь», – услышал он на другом конце провода.
Другой судья получал ежедневно столько угроз по своей личной телефонной линии, что решил сменить номер. Через два дня ему позвонили уже на новый: «Эй, ну не будь придурком, ты думаешь, ты спрятался?» Еще через несколько дней он получил по почте крошечный изящно сделанный гробик с медной табличкой, на которой было его имя. У судьи было больное сердце, он постоянно находился в стрессовом состоянии, но ничего не говорил своим близким.
Третью партию писем для четы Патиньо доставили им домой 15 октября. Все они были адресованы лично Марии Кристине. В этот раз оскорблений не было:
«Ты должна убедить мужа отменить договор, – говорилось в письме. – Надеюсь, ты помнишь, как мы решили вопрос с Родриго Ларой Бонильей? Можешь и дальше нанимать телохранителей, они тебя не спасут». К письму прилагалась кассета с записями телефонных звонков Марии Кристины из ее офиса, хотя перед этим она дважды сменила номер.
У Марии Кристины появилось четыре собственных телохранителя. Альфонсо перестал ходить на прогулки. Оба прекратили выходить из дома по вечерам и изобрели несколько кодов для общения друг с другом и родственниками, чтобы сообщать им о своем местонахождении и планах. Альфонсо предложил Марии Кристине ездить на работу в отдельной машине: «Так у тебя будет больше шансов выжить».
В один из вторников в начале ноября Альфонсо вернулся с работы и сообщил жене, что на следующий день суд планирует обсудить, не нарушает ли конституцию закон об экстрадиции. Никто из них в ту ночь не сомкнул глаз. Утром они оделись, позавтракали и немного поговорили. Затем Альфонсо поцеловал жену и сел в свою машину: «Будь сегодня особенно осторожна». На календаре было 6 ноября.
На заре колумбийских кокаиновых войн споры между наркобаронами и системой правосудия решались в частном порядке. Наркобосс подкупал полицейских, но, если его все равно арестовывали, он просто давал взятку судье, который вел дело. Все решалось очень просто. Сначала плата за свободу равнялась примерно 30 000 долларов. Потом такса выросла до 50 000, но схема по-прежнему была рабочей. Как и прежде, судейские посты начального уровня в основном занимали тридцатилетние юристы, всегда нуждающиеся в деньгах. Такие жили в однокомнатных квартирах в домах без лифтов, почти каждый день ели красную фасоль с кукурузными лепешками «арепас», а если им недавно выплатили жалованье, то по воскресеньям даже могли себе позволить «адихако», тушеную курицу. Они зарабатывали чуть больше двухсот долларов в месяц, буднично отправляя за решетку покрытых рвотой наркоманов, сидевших на «базуко», и наемных убийц, будущее которых никого не волновало. Судебная система была отдельной ветвью власти, не имевшей никакого политического влияния. Судьи ненавидели исполнительную власть и Конгресс из-за того, что те платили им жалкие гроши, ровно столько, чтобы на эту работу соглашался хоть кто-нибудь. У судей не было ни избирателей, ни голосов, ни денег.
Если они отказывались от взяток, наркоторговцы прибегали к угрозам или платили секретарям и мелким клеркам, чтобы те украли протоколы. Иногда устраивали за судьями слежку или избивали. Возможностей было множество. Чаще всего наркоторговцы добивались желаемого. Судьи либо брали деньги, либо увольнялись с работы.
Когда ни один из методов не срабатывал, а это случалось не так уж и редко – по меньшей мере два десятка раз, – наркоторговцы шли на убийство. Других способов решить вопрос с честным судьей просто не было. Не самый плохой вариант – все равно никому не было до этого дела, и к этому так привыкли, что никто всерьез не занимался расследованием и никого ни разу не арестовали.
С приходом Медельинского картеля к власти практика запугивания судей, как и все остальное, связанное с незаконным оборотом кокаина, стала своеобразным стандартом. К 1985 году агенты картеля постоянно сновали по судам с портфелями, набитыми наличными. Сотрудники уже всех их знали и здоровались с ними. К 1985 году картель подкупил столько полицейских, что судьи иногда не могли разобрать, кто рядом с подсудимым – конвойный или личный телохранитель. Мастерство запугивания картель довел до совершенства. Любой головорез мог угрожать судье, даже не называя конкретного дела. Картель представлял интересы всех обвиняемых.
Короче говоря, к 1985 году картель сделал правильные выводы: система уголовного правосудия в Колумбии была самым слабым звеном в борьбе с наркобизнесом. Судьи были перегружены работой, им плохо платили и никак не защищали, на них лилась клевета в газетах и со стороны высших чиновников из министерств. Судей возмущало такое отношение к себе. Они были слишком легкой мишенью для угроз и убийств. Зато наркоторговцам было очень удобно: какой смысл ввязываться в бой с вооруженным полицейским, если гораздо проще решить вопрос с судьей, который даже пистолет держать не умеет?
Судьи хорошо усвоили урок. «Возьми 50 000 долларов или умрешь», – как выразился один молодой прокурор. Чтобы судьи не забывали главное правило, картель время от времени напоминал о необходимости его соблюдения. Лучше всего для этого сработало убийство Лары Бонильи, но ведь воспоминания имеют свойство стираться, поэтому память нужно время от времени освежать.
Пабло Эскобар был экспертом в этом деле. Казалось, что он уже уничтожил почти всех, кто имел отношение к его аресту за наркотики в 1976 году и обвинению в убийстве Лары Бонильи.
23 июля 1985 года пятеро вооруженных людей на автомобиле «мазда» подстерегли члена Верховного суда Боготы Тулио Мануэля Кастро Хиля возле Университета Санто-Томас. Его изрешетили из автомата, когда он садился в такси. За год до этого Кастро Хиль вынес обвинительное заключение по делу Лары Бонильи и отказался от огромной взятки. Было очевидно, что Эскобар одержим желанием убрать всех своих врагов. Его девизом стало «Возьми деньги или умри».
Закон об экстрадиции значительно все усложнил. Наркоторговцев вытаскивали из привычной среды, где они контролировали и знали все, и отправляли туда, где судьи были «богами», говорили по-английски и не расследовали дела. Вся правовая система в США была иной и, по мнению большинства колумбийцев, безжалостной. Если отдать колумбийца под суд гринго по обвинению в торговле наркотиками, его отправят за решетку навсегда. В Колумбии было трудно найти желающих рассматривать дела о наркотиках, но в США, казалось, суды буквально соревнуются за такую возможность.
Картель ни за что бы не смог с ними справиться – слишком чуждой была та среда. С того момента, как в 1982 году вступил в силу двусторонний договор об экстрадиции, наркобоссы яростно настаивали, чтобы его либо игнорировали, либо объявили неконституционным, либо отменили вовсе. А лучше – все сразу.
Хотя закон об экстрадиции появился не вчера, но именно в 1985 году худшие опасения наркоторговцев стали сбываться. Эрнана Ботеро, «уважаемого банкира» из Медельина, экстрадировали в январе в связи с отмыванием денег. Его не отпустили под залог в Майами и водили в суд и обратно в цепях. В августе федеральное жюри присяжных признало его виновным: ему грозили тридцать лет и штраф 25 000 долларов.
С Максом Кадавидом, которого тогда же экстрадировали, дело обстояло еще хуже. Его приговорили к пятнадцати годам за незаконный оборот кокаина всего лишь через три месяца пребывания в США. Колумбийские наркоторговцы привыкли к «наполеоновской» системе правосудия с ее бесчисленными судебными разбирательствами и бесконечными процессуальными задержками. Затяжные марафоны, подобные делу Очоа в Испании, предоставляли множество возможностей для изощренных юридических маневров. Казалось, что в США все работает по простой схеме: быстро задержали, быстро вынесли вердикт, быстро осудили, в залоге отказали и посадили. Все.
Вот почему картель прилагал столько усилий в Колумбии. Они постоянно угрожали высшим должностным лицам и убивали тех, кто упорствовал. Первым пострадал Кастро Хиль. Затем 11 сентября вооруженные мотоциклисты убили начальника тюрьмы Ла Пикота Альсидеса Аризменди. Неделей ранее Аризменди сорвал побег подлежащего экстрадиции члена картеля Хуана Рамона Маты Баллестероса. Через несколько минут после смерти начальника тюрьмы сокамерники Маты Баллестероса стали скандировать непристойности в адрес законников и вовсю веселиться. После того как их утихомирили, Пабло Эскобар позвонил на радиостанцию Медельина и обвинил Аризменди в «жестоком обращении с заключенными».
Помимо запугивания, картель прекрасно использовал пиар, сосредоточив кампанию на культурных различиях между странами и расизме. По их словам, колумбийцу было невозможно добиться справедливого разбирательства или достойного обращения в зале суда США. А УБН и газеты, принадлежащие гринго, называют колумбийцев ничтожными людишками с темной кожей и маленькими глазками, а еще свирепыми убийцами. Достаточно вспомнить, что они водят наших людей в кандалах. Заковывание Ботеро в наручники, снятое на видео и показанное по колумбийскому телевидению, вызвало такой общественный резонанс, что Министерство иностранных дел заявило протест посольству США. Американские дипломаты попытались объяснить, что так перевозят всех федеральных заключенных и национальность здесь ни при чем.
Тем не менее националистический призыв вызвал одобрение у населения, уставшего от бесконечных убийств, коррупции и постоянного напряжения. Главным аргументом стало то, что США ничего не предпринимают для сокращения потребления кокаина у себя в стране, а Колумбия вынуждена за это расплачиваться. И если бы не экстрадиция, наркоторговцы всех бы давно оставили